На службе у тирана. ТОМ 1

  
София Ваго
 
На службе у тирана
 
ТОМ 1
   
Глава 1
 
***
Шлёпс! Что-то влажное и текстурное обволакивает моё лицо. Дай Бог,  чтобы это оказалось не чья-то фикалия. Не хотелось бы испортить первое впечатление о себе в самом начале карьеры.
— Ну чё-тако! Ну-ёма! — где-то громко заорал во всю свою голубиную глотку Василий.
Как я вообще до такого докатилась? Ах да…
***
Моя история началась тогда, когда родители отказались от меня  и подкинули в приют Милосердия, где можно было выжить только если умеешь договариваться. Ведь когда у тебя нет особых магических сил, а это мой случай, единственное на что ты можешь рассчитывать  —  это острый ум и хорошо подвешенный язык.
Марта Беатрис  —  моя любимая воспитательница, в очередной раз обрабатывая мои раны и допытывая, по какой новой причине произошла драка, серьезно посмотрев мне в глаза, произнесла слова, которые я помню до сих пор.
— Не ввязывайся в драку, если мало силенок, — строго проговорила она.
— Но!... - хотела бы уже возразить я с надутыми губами и поднятым пальчиком вверх.
— Предотврати ее, — выразительно посмотрела на меня Марта.
— Как это? — широко распахнув голубые глаза, спросила я.
— Думай. Голова тебе дана не только для шапки и выбивания... лобешником чужих зубов. 
К слову, лобешник был что надо. Не в смысле размеров, а просто когда в споре не оставалось других аргументов, я брала разгон и со всей своей мелкой дури таранила противника передком своего мощного купола. Сцена всегда выглядела эффектно: разлетающиеся длинные белокурые волосы, согнутая пополам малявка и хруст зубов противника. Прием работал пока обидчики, а зачастую это были мальчишки, ходили с молочными зубами. Как только у них появились коренные — зуб даю, всё дело в них! — изменился расклад сил. Стычки становились всё жёстче, а последствия зачастую для меня оборачивались реабилитацией в кабинете Марты с лечебными припарками. И в тот самый вечер я поняла, что в новых условиях с высокими аки дубы пацанами и их возросшей силой я смогу одержать победу только в двух случаях. Первый: если драки вообще не состоится. Второй: если будут драться мои враги. 
С тех самых мелких пор я начала усердно учиться и изучать психологию, забросив даже свои любимые танцы. У меня была четкая цель: начать побеждать в битвах. И в скором времени я своего достигла: парням было легче махнуть рукой и уйти, чем вступать в полемику со мной. Они даже стали звать меня на свои разборки уже в качестве смотрящего или секунданта, что не  могло не льстить: милая спокойная девушка, которая движением пальчика и фразой разрешает конфликт тестостеронов. Мне это так понравилось, что в бедовой голове возникла идея стать настоящим дипломатом. 
И в год поступления в академию, а мой выбор пал на самую престижную — Академию Четырех Стихий, я 7 раз пыталась пройти вступительные экзамены на Диплома-факультет. Заваливала то бытовые заклинания, то магическую военную подготовку. На 8-ой раз Декан меня уже встречал на экзамене со скрежетом вставных зубов: конечно, ведь старые я выбила волной энергии, которую не смогла сдержать; повелось у меня с мальчишками так по жизни, что для них я эдакая зубная фея с дубиной. Смею предположить, что он был чуть-чуть расстроен результатами и разбитым новым окнам в зале — поэтому орал на меня аки вождь потного маскулинного племени на мелкую дичь.
В его слюнявых воплях обрывками звучало для меня что-то: “Бла-бла-бла… Ты никогда не станешь дипломатом!... Невиданная криворукость!... Бла-бла… Как  можно настолько … пи… управлять магией?!... Больше сюда не приходи!” Мне стало грустненько, но не настолько, чтобы разреветься у всех на виду. Я пошла в туалет, где будто гордый орел на краю унитаза, я позволила себе немного слез. 
И вот, сидя на горшке, пару капель соляной водицы об кафель спустя, в поисках успокоения я начала изучать “наскальную живопись” местных студенческих аборигенов. “Не вставай ногами на унитаз — есть много других способов быть на высоте!” - гласила надпись посередине. А вокруг нее словно листочки расходились удивительные и содержательные цитаты великих людей, которым именно на толчке надо было донести свой выдавленный грааль знаний для будущих поколений: “Любовь — это шо роза в куче навоза”, “Лекция — не эрекция. Можно и пропустить”, “Возлюби лектора своего, ибо собака — друг человека”. Как ни странно кабинка оказалась информационной. 
 
Среди надписей я увидела самые настоящие диспуты времен вокруг одной старой записи: “На 17-ый год лунного календаря факультет Языков Высших Созданий надрал зад фанатикам-дипломатникам! Вот так, сикушки!” — и, честно говоря, фраза меня зацепила. 
Хм… Факультет Языков Высших Созданий. А почему бы и не попробовать? По сути эти те же яйца, что и Диплома-факультет, только без физ нагрузки… Я встала. Одернула платье. И вот уже через 5 лунных лет я получаю диплом с отличием. 
Как так-то? Почему так быстро? Будто вчера надевала шапочку ученика, проводила первые переговоры и… воскрешала голубя по имени Василий. Кстати, про пернатых. С ним весьма нестандартная история приключилась. Как-то на моем третьем курсе, на студенческой кухне, в общежитии, поздно вечером раздается грохот. Я и мои подпитые Коллеги по совместной жилплощади быстро выбегаем из опочивальни. Первая мысль: Дипломатники опять воруют самогон! Я так-то не пью, гоню только коммерции ради. 
Но нет. Зажигаем катушки дневного света и видим — серая раненная птица бьется в конвульсиях. Вокруг осколки разбитого стекла, а за бывшим окном бушующая гроза, ливень, который заливает пол, холодный и завывающий ветер. Мы встали и молчим. Секунда-две, я сажусь на корточки, протягиваю руку к головке голубя и вижу, как неестественно распласталось тело. 
— У этой птички переломаны кости, — медленно говорю я.
— Убей её. Так будет милосердней, — тихо говорит стоящая надо мной Мадлена.
Пауза. 
— Давай я это сделаю, — произносит Геролт и делает шаг навстречу ко мне. 
Жестом останавливаю его. Я всё ещё сижу на корточках, смотрю на птицу. И вижу как она еле-еле  поворачивает свою маленькую головку на меня и в глазах проблёскивает неведомые для такой птицы интеллект и просьба. Просьба о помощи. И тело обмякает. 
— Геролт, бегом за Франциском! — командую я, не отрывая взгляд от птицы.
— Так он же в стельку пьян! — икая объясняется не менее трезвый Геролт. 
— Я сказала быстро! — уже на тон выше произнесла я.
— Что ты удумала!? — с ужасом в голосе говорит Геролт.
— Будем воскрешать!!!
И вот 4 переводчика с Факультета Языков Высших Сознаний, зная некромантию только в теории, рисуют пятиконечную звезду вокруг голубя. Вспоминая сейчас этот эпизод невольно  задаешься вопросом: а о чем бы подумали Дипломатники, если бы увидели нас тогда на кухне на корточках вокруг дохлого голубя? На ум приходит только одно: что я батварю паленый самогон, который накрывает всех и сразу! Но не об этом. Спустя несколько часов перекачки энергии в голубя, под рассвет, полностью обессиленные, мы замечаем, как начинают подёргиваться лапы, а после и всё тело голубя. Взмах крыла, переворот, и птичка серого цвета с облезлыми торчащими перьями на голове извергает из своего маленького клюва: 
— Ёпт-ёпт, Вас-вас-василий меня звать, — по-блатному расхаживая заговорила птичка-невеличка.
Мои Коллеги и я в хохот. Кто ж знал, что магия языковедов несет такие побочки?  И после недолгого конского ржача остро встал вопрос: что делать с птицей? На улицу не выпустишь — слишком слаб еще. Да и если Декан узнает об использовании запретной магии - вообще взашей всех выгонит. И будем вместе с Василием на жёрдочке меж жизнью и смертью сидеть. Поэтому было принято решение несимпотишного матершинника оставить инициатору проекта — то есть мне. Каждый день я его кормила, поила, учила культуре речи и получилось что-то вроде этого: в темноте на кухне шуршание, постукивания  — я включаю катушки дневного света — и вижу Василия, поедающего последний общажный кусок хлеба из хлебницы. Василий гордо распрямляется, держа в клюве кусок, бросает его и с резкими кивками головы в стороны спрашивает: “Бушь? Иль не бушь?” —  и после недолгой паузы: “Я — бушь!”. На языке Василия это сверх галантность — предложить последний украденный кусок хлеба голодной даме. В обычной же ситуации он бы просто послал в клоаку проходимца, даже если бы этот хлеб принадлежал этому же проходимцу.