Золотая долина (СИ)
Они ещё какое-то время плескались, окатывая друг друга тёплой водой, потом вытерлись докрасна полотенцами и большой щёткой согнали к решётке в полу воду, разлитую по шершавым плитам.
- Ты будешь завтракать дома? - Нэни оделась, расчесала волосы и теперь заплетала их в плотную косу вокруг головы.
- Нет, я еду на поле, сегодня будем возить власку. Я возьму с собой лепёшек и вяленое мясо.
- Тогда зайди сначала к маме. Вчера к ней приходила Олеми, но рано ушла, и там до вечера сидела Вагда. Сегодня Сола будет у неё вязать зубовик. А я ухожу к олем Нети.
<a name="TOC_id20228241"></a>
<a name="TOC_id20228243"></a>3. Белая птица
Аяна кивнула, грустнея, как всегда теперь случалось, когда она думала о маме. Весной мама родила маленького брата, хотя думала, что Тилеми будет её последним ребёнком - потому и дала ей имя, которое означало 'младшенькая'. Перед родами у неё постоянно болела голова, отекали руки, ноги и даже лицо, она не могла работать за станком из-за постоянно мелькавших перед глазами 'мушек'. Только благодаря тётке Соле и олем Нети мама выжила, когда внезапно после родов у неё начались судороги. Женщины тогда через соломинку вливали ей в рот настойки трав, а потом несколько дней по очереди дежурили у её постели, опасаясь повторения 'родильной корчи'.
Лето прошло, наступила осень, а мама все никак не могла оправиться от произошедшего. Она сильно постарела и осунулась, волосы на висках сильно засеребрились. Она перебралась в комнату на первом этаже и теперь по несколько дней подряд могла лежать и плакать, даже не выходя к очагу поесть. Отец в такие дни приносил ей еду в постель и долго молча сидел рядом, гладя по голове.
Младший брат, Вайд, несмотря ни на что, родился довольно крепким, но от его крика мама тоже начинала плакать, съёжившись и сжав голову руками, и Аяне было мучительно больно и страшно смотреть на это.
Иногда случались хорошие дни, и тогда мама на рассвете спускалась в купальню, расчёсывала и мыла свои длинные гладкие волосы. Потом она приходила к летнему очагу и помогала готовить тётке Соле или Маре, которая с мужем и ребёнком переселилась в их двор пару лет назад. Мама садилась за шитьё или вышивку в мастерской, иногда даже смеялась вместе со всеми, но очень быстро уставала - у неё начинала болеть голова. Тогда она спускалась в свою комнату, глухо закрывала окно ставнями и плакала, отвернувшись к стене.
Мара говорила, что была маленькой, когда её мама родила братика и тоже затосковала, да так, что однажды в начале зимы ушла из дому к реке в одной рубашке; её нашли по следам, которые она оставляла на снегу босыми ногами. Но было слишком поздно, - речные духи уже забрали её душу. Она так и не сказала больше ни слова, к вечеру начала кашлять, а лекарства, которые ей пытались влить в рот, выплёвывала. Через день у неё начался жар, а через четыре она ушла в страну духов. Маленького брата выкормила тётя, а Мара почти не помнила маминого лица. Она помнила только тёплые и нежные полные руки, а ещё пелену пепельных волос, которая отгораживала её от всего остального мира, когда мама наклонялась её обнять.
Все, включая отца, боялись, что мама тоже вот так однажды уйдёт к реке, поэтому к ней постоянно заходили женщины из ближайших дворов, когда не заняты были летней работой. А ещё на своей маленькой повозке приезжала олем Ати и пыталась тихими и ласковыми словами прогнать тот туман из головы мамы, который постоянно слезами выливался из её глаз. Ати пела ей нежные песни и говорила о том, как маму любят, как много она умеет делать и сколько всего она может передать своим детям, и мама на время будто оживала. Но олем не могла приезжать часто - она была очень стара, и, кроме мамы, она ездила во дворы других людей, тех, кто потерял своих детей, лишился родителей, кто внезапно заболел или в чью голову духи принесли черные, тоскливые мысли.
Аяна тоже хотела бы научиться подбирать такие тихие, нежные слова, чтобы мама перестала плакать. Она постучала в дверь маминой комнаты, и, не услышав ответа, слегка надавила ладонью на крашеные доски.
Мама проснулась давно, но лежала на смятой постели, глядя в стену. Аяна тихо подошла и присела на край кровати.
- Мы едем сегодня на поле. Роса стала совсем холодной. Если опоздать, власка сгниёт. - Аяна помолчала, ожидая ответа, но его не было. - Помнишь, ты мне рассказывала: недолежит, руки расцарапает, перележит - в гниль превратится...
Мама вдруг рывком села и притянула её к себе, так же, как с утра сама Аяна подхватила сонного Шоша.
- Айи, какая же ты у меня уже взрослая. Ты такая умница, такая красавица! Прости меня... прости! - Из её глаз хлынули слёзы. - Я просто не могу! Прости меня!
Аяна разрыдалась, обнимая маму. Она не знала, как помочь, что сказать, что сделать. Слезы застилали глаза, белая-белая птица над морем надрывно кричала, терзая сердце. Слезы текли, а внутри, где-то в груди, билось то, что невозможно было выразить словами.
Они сидели так какое-то время, потом мамины руки обмякли. Она отстранилась и опустила голову.
- Мама, ты поела? - Аяна вытерла мокрые щёки, скользнула взглядом по маминым рукам, по голубым венам, отчётливо видимым под бледной нежной кожей. - Тебе принести каши? Лепёшку? Может быть, ты хочешь чего-нибудь?
- Не надо. Я сама схожу к очагу. - Голос был тусклый и блёклый, как утро в середине предзимья.
Дверь бесшумно приоткрылась, и в комнату неторопливо вошёл Шош. Подёргивая пушистым кончиком хвоста, он подошёл к ногам Аяны и потёрся об них. Потом примерился, в один ловкий и мощный прыжок вскочил на мамины колени, устроился там поудобнее и принялся вылизывать свой пышный меховой воротник. Кончики длинных прядок застревали у него во рту, и он дёргал головой в сторону и высовывал язык, пытаясь избавиться от них.
- Иди. Сейчас Мара принесёт ребёнка. Потом Сола придёт ко мне, - сказала мама напряжённо, глядя в пол.
Шош, наоборот, поднял голову и не мигая смотрел в глаза Аяне, а замусоленная прядка шерсти так и осталась у него во рту.