Вознесенная грехом

 
 
Мужчина, Гроул, остановился в туалете и положил одежду на скамейку перед шкафчиков. Душевые кабины были чистыми и довольно современными. Лука и его люди, вероятно, принимали здесь душ после пыток. На моей коже все еще была кровь Эрла, а также моя кровь, смешанная с потом и грязью. Я начал снимать футболку, когда понял, что Гроул прислонился к стене, на самом деле не наблюдая за мной, а сосредоточившись на экране телефона.
 
 
— Ты собираешься приглядывать за мной, чтобы я не наделал глупостей? — сухо спросил я.
 
 
Он кивнул.
 
 
Я поморщился. Часть футболки прилипла к ране у меня под ребрами. С рывком она оторвалась.
 
 
— Дерьмо, — пробормотал я, когда начала сочиться кровь.
 
 
— Надо наложить швы, — пробормотал Гроул.
 
 
Я приподнял бровь.
 
 
— Да, спасибо. Я был занят гниением в камере.
 
 
Снова кивок.
 
 
— Так это ты позаботился о собаках?
 
 
— Они заслуживают лучшей жизни.
 
 
— Спасибо.
 
 
Гроул кивнул.
 
 
— Доверие Луки нужно заслужить. Раньше я был врагом. Но теперь нет.
 
 
Я снял с себя оставшуюся одежду.
 
 
— Не уверен, что он действительно хочет попробовать.
 
 
— Если бы он хотел твоей смерти, ты был бы мертв, поэтому он дает тебе шанс, который мало у кого есть. Не облажайся.
 
 
Я со стоном вошёл в душ.
 
 
Тридцать минут спустя я последовал за Гроулом на улицу. Джинсы и рубашка были немного маловаты для моего высокого роста. Они явно не принадлежали Гроулу. К моему удивлению, Маттео Витиелло ждал на подъездной дорожке рядом с байком. Рядом с гладким и черным Кавасаки.
 
 
— Не облажайся, — сказал Гроул на прощание.
 
 
Я направился к Маттео, который, по-видимому, ждал меня.
 
 
— Гроул не самый общительный, не так ли?
 
 
Усмешка Маттео стала вызывающей.
 
 
— Полагаю, ты увидишь больше Гроула, как только начнешь работать с нами.
 
 
Было очевидно, что он не думал, что я это сделаю.
 
 
— Похоже на то. Может, ты сможешь вызвать для меня такси, так как мой телефон и байк превратились в пепел.
 
 
— Куда ты направляешься? — спросил он все с той же улыбкой, от которой мне захотелось вырубить его.
 
 
— Мне нужно заняться делами и проверить, как там моя мать.
 
 
— Какого рода делами? Встретиться со старыми друзьями?
 
 
— Мои старые друзья мертвы или жаждут моей крови, — сказал я с суровой улыбкой. — Но есть несколько старых накоплений, которые я хотел бы сохранить, прежде чем это сделает кто-то другой. Я на мели. И чертовски уверен, что не позаимствую денег у Фамильи.
 
 
Расчет и недоверие в глазах Маттео действительно вывели меня из себя. После нескольких дней в вонючей камере, где почти не было еды и воды, я не в настроении для ерундовых разговоров. Он не должен полюбить меня или доверять. Все, что имело значение, это то, что делала Марселла.
 
 
Маттео указал на Кавасаки.
 
 
— Знаешь что, почему бы тебе не взять мой байк. Это не Харлей, но он отвезет тебя туда, куда нужно.
 
 
Я поднял брови.
 
 
— Ты отдашь мне свой байк.
 
 
— Уверен, что ты вернешь его, как только разберёшься с делами.
 
 
По его голосу было ясно, что он думал, что я сбегу и никогда не вернусь. Я взял ключи, которые он протянул.
 
 
— Спасибо. Я позабочусь о нем, — сказал я с вымученной улыбкой. — Тебе нужно, чтобы я вызвал тебе такси?
 
 
Маттео одарил меня усмешкой.
 
 
— Ох, не волнуйся. Я поеду с Лукой.
 
 
Конечно, Капо все еще где-то поблизости. Они, вероятно, соберутся вместе, как только я уеду, чтобы обсудить меня, возможно, даже пошлют кого-нибудь за мной, чтобы проверить, не делаю ли я что-нибудь против Фамильи.
 
 
— Как только ты вернешься, нам нужно будет многое обсудить. Если ты хочешь быть с Марселлой, мы должны договориться о помолвке и свадьбе, сменить твой гардероб и дать тебе несколько уроков этикета, чтобы ты мог влиться в ее круг общения.
 
 
Придурок издевался надо мной. Словно он или Лука хотели, чтобы я женился на Марселле. К сожалению, его слова произвели желаемый эффект. Мое тело ощетинилось при одной мысли о, сказанном. Я не хотел, чтобы меня превращали в кого-то другого. Черт, брак всегда казался мне ненужным.
 
 
Я надел шлем и завел мотоцикл. Маттео отступил назад. Отдав честь, я уехал. Я подавил желание оглянуться через спину. Повернувшись спиной к Витиелло, я все еще испытывал озноб. Езда на Кавасаки была для меня совершенно новым чувством. Я предпочитал ровный гул Харлея и испытал острую боль, когда подумал о своем теперь сгоревшем Харлее. И все же знакомое чувство свободы, которое всегда переполняло меня на байке, охватило меня.
 
 
Мог ли я действительно отказаться от своей свободы, своего образа жизни, даже от части себя ради Марселлы?