Судьба и свобода (СИ)

========== Новый Год ==========
Три с половиной года спустя после начала истории. Новогодняя ночь.
***
Тридцатого декабря Алекс получил постоянный вид на жительство, а в ночь на первое января они пошли запускать фейерверк, как это было принято в Германии в новогоднюю ночь.
— Теперь у тебя есть независимый вид на жительство, — тихо сказал Тони.
— Ага! Ой, смотри, народ уже запускает салют!
— Теперь ты можешь развестись, — совсем тихо пробормотал Тони.
— Не понял? — насторожился Алекс.
Он остановился и посмотрел на мужа.
— Теперь ты ничем не связан…
— Ти! В чем дело?!
— Ну…
— Ты что, до сих пор думаешь, что я с тобой из-за вида на жительство?! — возмущению Алекса не было предела.
— Э-э…
— Я! Люблю! Тебя!
— Правда?
— Правда! Каждый день! Ты! Придурок!
Тони только виновато опустил голову.
Алекс подошел к нему вплотную. Поставил коробку с фейерверком на землю и приподнял голову мужа за подбородок. Провел пальцем по отросшей за день щетине.
— Люблю, — тихо сказал Алекс. — Люблю и буду любить. Всегда. Еще раз ляпнешь гадость — все-таки врежу.
— Врежь, — шепнул Тони.
— Меня посадят, а тебя объявят жертвой семейного насилия и покажут по телеку… Несчастье ты мое… Недолюбленное…
— Твое…
Они дошли до площади, где уже собралась толпа, запустили фейерверк, присоединяясь к общему веселью, и обнялись. Забыв обо всем, целовались, совсем как в первый их день вместе. Вокруг грохотали выстрелы, площадь заволокло дымом, люди поздравляли друг друга с новым годом. А Тони дрожал, ощущая как Алекс целует его в губы, в глаза, мокрые то ли от дыма, то ли от чувств, бормочет что-то и, кажется, шмыгает носом.
— Прости, — шептал Тони, — прости меня, дурака…
Он обнимал и прижимал к себе мужа. Все это время в глубине души он холодел от ужаса и ждал момента, когда Алекс получит постоянный вид на жительство. Иногда страх отступал, но последние месяцы мучил нестерпимо. А сегодня вечером он не сдержался и все-таки сказал о том, чего боялся больше всего на свете с того дня, как они поженились.
— Просто так теперь не отделаешься! — тихо рыкнул Алекс, прикусывая мочку его уха.
— Я сделаю все, что захочешь, сердце мое!
— Твое… Навсегда… Отсосешь мне!
— Навсегда… Как только вернемся…
— У двери!
— Как угодно… Весь твой…
— Мой!
***
После того как Алекс сполз по двери и сел на пол, он тихо сказал:
— Я молился о том, чтоб остаться здесь… С тобой! Чтоб сохранить нашу семью.
— Ал… — прошептал Тони, потрясенный словами любимого. — Ты же вроде как неверующий?
— В окопах атеистов нет, — мрачно ответил Алекс.
— Прости меня! Последние пару месяцев я каждый раз, как последний, тебя обнимал. Я так боялся, что ты уйдешь!
— Как тогда, когда ты у меня номер забыл спросить?
— Угу.
— Дурак ты, хоть и умник.
— Дурак.
========== Семья ==========
Через шесть лет после начала истории, весной…
***
— Как… Как, операция? — прошептал Тони и опустился на стул за их обеденным столом на ослабевших внезапно ногах.
Он только что расставил на столе тарелки, мечтал о том, как они проведут вечер, и даже не думал, что давно запланированный Алексом визит к врачу закончится таким известием.
— Ну, вот так, — вздохнул Алекс и плюхнулся на стул напротив.
— О, Господи, — только и смог тихо сказать Тони. — Хорошо, что мы в Германии.
— Угу.
Тони пытался прийти в себя от плохих новостей.
— Доработался! Трудоголик! — в отчаянии не сдержался он. — Я тебе давно говорил, что впахивание на двух работах добром не кончится! А ты меня не слушал!
Алекс только носом шмыгнул.
— Все пашут! Ты вон тоже вечно задерживаешься.
— А ты — не все! Беречь себя надо!
Алекс, в бессильной ярости от безуспешности своих усилий, вскочил со стула и чуть орать не начал в ответ:
— Я и так с тушкой своей ношусь как с писаной торбой! Не пью, не курю, в форме себя поддерживаю, а не ленюсь как ты! — он зыркнул на любимого, время от времени отлынивающего под любым предлогом от физической активности. — Я не виноват!
 
Тони тоже встал, подошел к Алексу и обнял его.
— Знаю. Ты хороший. Просто я очень сильно за тебя переживаю.
Алекс ничего не ответил. Ему очень хотелось сесть на пол и заплакать или напиться до беспамятства, чего он больше не делал после случая с мостом. Но надо было ехать в ближайшее время в клинику договариваться, а сейчас есть ужин, наверняка вкуснейший, приготовленный любимым, пришедшим в кои-то веки совсем рано, и хотя бы делать вид, что ему совсем не страшно и все будет хорошо.
***
Родители Алекса тоже приехали. Придя в себя после наркоза, Алекс едва улыбнулся:
— Теперь вы мне все опять проходу не дадите, снова надзирать будете.
— Лешенька, — поцеловал его Тони.
— Надеюсь, я скоро смогу рисовать…
— Сможешь, обязательно сможешь! — убежденно сказал Тони.
Алекс, пока вынужденно валялся и восстанавливался, выкладывал их фото в соцсетях, отмечал себя и мужа на них, смотрел на светящегося от счастья Тони и радовался, что и его заслуга есть в этом. Что он хоть так может отблагодарить любимого за все, что тот делал для него.
От некоторых своих одноклассников и знакомых, увидевших его фото, где он обнимал и целовал мужчину, узнавших о его семейном статусе, который он до этого времени не обновлял, он прочел немало «лестных» слов. Никто на родине, кроме родителей, не был в курсе о его личной жизни последние шесть лет. Алекс решил, что если выцарапается и в этот раз, больше не будет скрываться не только от близких. К счастью, кроме высказывания легко стираемых гадостей, больше ничего теперь уже почти бывшие соотечественники сделать не могли.
Тони не возражал против публикаций фото, все равно о нем в Украине давно забыли, а если даже и не забыли, то на мнение людей, плевавших ему под ноги в свое время, он решил, что внимания обращать не будет. В Германии они были самой обычной семейной парой, такой же, как тысячи других. Среди коллег и знакомых скрываться уже давно, еще после официального заключения брака, стало невозможно, да и смысла особого не имело. Отношения двух эмигрантов, тихо живущих свою жизнь, сортирующих мусор как положено и ездящих на велосипедах, никого по большому счету не волновали.
***
Летом…
***
Однажды Тони написала в скайп сестра.
— Что тебе нужно? — спросил Тони, увидев ее «привет» в чате.
— Поговорить.
— Ладно.
Тони включил видеосвязь.
— Увидела твои фото.
— И что?
— Говорят, ты женился.
— Да. Это так. У выродка, неудачника и «оно», как вы с матерью меня обзывали, есть семья уже шесть лет как, — ответил Тони. — И я счастлив.
— Я заметила.
— Зачем ты мне звонишь? Не можешь спокойно смотреть на мои фото, где я теперь снова выгляжу таким же, как в юности, открытым и счастливым? Неймется мерзость сказать, плюнуть в душу и мое счастье обгадить? Хватит, нагадили уже достаточно, что чуть до самоубийства не довели. Или деньги нужны? Прознали, что я зарабатываю теперь достаточно, и урод срочно понадобился?
Тони от гнева и обиды был на грани того, чтоб отключить связь. Даже простые слова сестры вызывали в нем бурю эмоций. Она не говорила ничего плохого пока, но от родственников он ждал только ударов. Кто знает, может его сестре было плевать на него. Но он почему-то дергался, и ему казалось, что ей не все равно и что она именно хочет сказать гадость, унизить его или обидеть и пишет ему только за этим.
— Мы с матерью хотим продать квартиру. И не можем этого сделать без тебя.
Что ж, ответ был вполне нейтральным. Похоже, его дела ее интересовали мало. Они с матерью просто не могли переступить через него. Оставалась последняя связь с родиной — его доля квартиры.
 
— Хорошо, мы приедем с мужем.
— Что, сам не можешь приехать, — ухмыльнулась сестра, — примерная женушка?