Барышня-попаданка
Сквозь тонкую ткань его простой льняной рубашки ощущаю мускулистую грудь, угадываю кубики пресса, чувствую, как учащённо бьётся его сердце. Не хочу, чтобы он меня отпускал, хочу, чтобы долго-долго прижимал меня к себе, хочу гладить его мощные плечи, касаться лица с еле заметной родинкой на левой щеке, смотреть в его синие глаза, хочу…
И он понимает меня без слов. Чуть приотпускает, но вместо того, чтобы поставить на пол, ещё сильнее прижимает к себе, и осторожно, будто боясь спугнуть, касается моих полуоткрытых губ своими горячими жаждущими губами. Вначале нежно, а потом всё более уверенно и настойчиво.
Я теряю голову, и как в омут бросаюсь в этот поцелуй, вкладывая в него все противоречивые чувства, которые вызывает у меня этот вредный, самодовольный и безумно обаятельный парень.
Кажется, проходит целая вечность, прежде чем наш поцелуй заканчивается. Моё сердце бьётся так, что кажется, вот-вот вырвется из груди, а Владимир как ни в чём не бывало ставит меня на пол, улыбается, поднимает с пола книгу и моего бумажного котёнка, и спрашивает, пойду ли я сегодня с ним на прогулку.
— Хорошо, — машинально соглашаюсь я. Вот это пафосный княжич даёт! И где он так целоваться научился? Видать насыщенная жизнь была у него за границей!
— Надеюсь, вы позволите мне переодеться? — интересуется у меня Владимир, я киваю и пулей вылетаю из его комнаты. Блин, он это таким тоном спросил, как будто намекал, что я собираюсь подглядывать! Чёрт, почему же я чувствую себя настолько неловко?
Даша, прекращай паниковать, ничего особенного не случилось! Ну поцеловалась ты с пафосным княжичем, но он ведь твой жених, это же считается нормальным между женихом и невестой? Или нет? Откуда мне знать, как тут всё устроено!
Когда Владимир выходит из комнаты в своём любимом синем фраке я уже прихожу в себя, и, кажется, даже не краснею. Ну, или совсем чуть-чуть.
— Простите, если заставил вас ждать, — вежливо говорит Владимир и подаёт мне руку.
Кладу свою руку поверх его, и мы спускаемся вниз, где Владимир отнимает у лакея мою верхнюю одежду и самолично помогает мне одеться. Чёрт, какой галантный жених мне достался! Пускай ниже ста восьмидесяти см, и не блондин вовсе, я готова простить эти мелкие несоответствия идеалу в моей голове только за то, с каким обожанием смотрят на меня его синие глаза.
Владимир раскрывает передо мной дверцы своей понторезной золотисто-синей кареты, мы усаживаемся и едем в Нескучный сад, наше любимое место прогулок. Последние листья опадают с почти оголившихся деревьев, а мы идём по дорожке, говорим обо всём на свете, и никак не можем наговориться.
Кажется, я никогда ещё не видела Владимира настолько открытым, совершенно не пытающимся спрятать свои настоящие мысли и эмоции под маской сарказма.
А потом Владимир читает стихотворение. Да, то самое, на которое я так неадекватно отреагировала. И оно оказывается самым лучшим из всего, что я слышала у школьной доски от одноклассников (больше мне сравнить не с чем). Бархатный голос пафосного княжича ласкает мой слух, и погружает в мир, в котором мне не нужно что-то искать, пытаться куда-то вернуться, в мир, в котором я могу просто быть счастливой.
— Все ли слова были вам понятны, моя дорогая невеста? — ехидно интересуется жених, когда стихотворение заканчивается.
— Каждое, — отвечаю я, Владимир подхватывает меня на руки, и кружит, кружит, кружит…
И я чувствую себя самой счастливой на свете, ведь со мной мой вредный самодовольный пафосный княжич.
Которого я настолько ненавижу, что кажется начинаю любить.
4. Предательство
После ужина мадмуазель Дюбуа в который раз предпринимает попытки научить меня играть на пианино, но успеху они так и не приводят — моя пальцы совершенно не хотят играть простенькие французские мелодии, и даже гаммы не могут осилить.
В очередной раз посетовав на тему того, насколько трудно меня чему-то научить, мадмуазель Дюбуа удаляется в свою комнату, предоставив меня самой себе. Зря она про мою плохую обучаемость — по-французски я уже более-менее понимаю, и не за что бы уже не оконфузилась как в тот раз с Измайловым, так что Владимиру не пришлось бы драться из-за меня на дуэли.
Остаюсь в гостиной, чтобы в одиночестве посидеть у камина и, глядя на языки пламени, подумать о жизни. В темноте за окном идёт осенний дождь вперемешку со снегом, а я думаю о том, что хорошо бы сейчас кинчик посмотреть. Жаль, что кино ещё не изобрели. Но оно хотя бы через сто лет появится, а вот поиграть в комп я вообще около двухсот лет ещё не смогу!
Усаживаюсь в кресло, удобненько подогнув под себя ноги, и предаюсь самым разным мыслям. Начиная с того, чем бы я сейчас занималась дома в двадцать первом веке, и заканчивая воспоминаниями о поцелуе с Владимиром.
Это было так неожиданно, и так до мурашек классно! Ни один мой поцелуй с моими пятью попытками завести отношения в двадцать первом веке не сравнится с этим! Никогда не думала, что себе в этом признаюсь, но кажется я никогда не встречу никого лучше этого самодовольного пафосного…
— Фантазируешь о своём любимом женихе, дорогая сестрица? — Никита появляется настолько неожиданно, что я вздрагиваю и по привычке опускаю вниз ноги, принимая позу, более подходящую благовоспитанной девице.
— А можно не подкрадываться так, пугаешь! — возмущённо бурчу я.
Такие приятные воспоминания испортил своим появлением!
— Как хорошо тебя здесь вышколили, — Никита усаживается в кресло напротив меня. — Вижу, тебе здесь нравится. Уже придумала, какое имя дашь своему первенцу?
— Иди к чёрту, какой ещё первенец! — возмущаюсь я. — Не планирую я никаких первенцев!
— Ну как, станешь ты княгиней Орловой, проведёшь с супругом первую брачную ночь, а там и детки пойдут, — мечтательно заводит глаза Никита.
— Фу, Никита, завязывай с этим, хватит меня бесить, — меня аж передёргивает от мысли, что всё будет именно так, как он описал, у меня появится ребёнок, и я уже никогда не смогу вернуться домой.
— Какая сердитая у меня сестрица, — вздыхает Никита. — Ну как знаешь, я надеялся на твоё благоразумие, но по-видимому ошибся, у тебя его нет, ведь ты хочешь остаться в девятнадцатом веке и стать многодетной матерью… Наверняка знаешь, что в былые времена было принято иметь много детей. У некоторых даже было по восемь-по десять. Как у тебя со здоровьем всё в порядке? Сможешь восемь детишек осилить?
— Мерзавец! — я вскакиваю с кресла, и под хохот Никиты убегаю из гостиной. Забегаю в свою комнату, залезаю под одеяло и накрываю голову подушкой. Но в ней всё равно продолжают звучать слова Никиты о детях. Как хорошо, что Владимир не торопится со свадьбой! Надо дождаться конца ноября, поехать в Питер, найти свои часы и поскорее отсюда свалить.
А вдруг я их не найду? Получится ли у меня протянуть со свадьбой до начала войны двенадцатого года? Вдруг Владимир не захочет ждать так долго? А вдруг он вообще на войну не собирается? Всё же Никите удалось поселить в моей душе червячок сомнения.
На следующий день мы с Марьей Ильиничной, Никитой и Владимиром отправляемся на традиционный вечер у графини, и у меня складывается ощущение, что Никита и на моё удивление, не мучающие инструмент княжны Салтыковы поймали одну волну.
— Аннет, как бы ты назвала своего первенца? — спрашивает Лизонька, и Аннет начинает перебирать самые благозвучные, на её взгляд, мужские имена. А я ловлю насмешливый взгляд Никиты и думаю о том, куда бы мне отсюда сбежать. Но не успеваю придумать.
— Дашенька, а вы кого бы хотели первым — девочку или мальчика? — интересуется у меня княжна Наталья, и я вижу, как Никита беззвучно хохочет, глядя на мои страдания. — Вы у вас есть жених, наверняка вы уже думали о малышах!
— Нет, ещё не думала, — отвечаю я Наталье, нахожу в толпе фраков Владимира, и быстрее сбегаю к нему. Хватит с меня разговоров о детях!
— А вот и моя дорогая невеста, — улыбается Владимир. — Я тут подумал, что после свадьбы неплохо было бы отправиться в путешествие за границу. Какие страны вы хотели бы посетить? Потом, когда появятся дети, путешествовать будет сложнее…