1971

– Не откажется. Другой вопрос – очень хотелось бы пообщаться с ним напрямую, но… рисковать нельзя. Если его возьмут – засунут в психушку и накачают наркотиками. Все из него вытрясут, и больше он из психушки не выйдет. Так что правильно он не высовывается. Как он и сказал – лег на дно. Как подводная лодка. Главное, чтобы его не нашли. Иначе враз разбомбят!

– Как подойти к Андропову, вот в чем вопрос… он ведь никому не верит. Решит, что это провокация Брежнева, и все тут.

– А может, и не решит. Все знают, как Брежнев меня ненавидит и боится. И он никогда не поручит осуществить акцию с моим участием. Потому можно говорить с Андроповым не боясь, что он примет это за провокацию.

– Как думаешь, что за человек этот Шаман? Каким он тебе видится? Или, вернее, что дают твои источники?

– Говорят, что человек этот грамотный, пишет без грамматических ошибок, видно, что хорошо образован и владеет словом. Склонен к метафорам, как журналист или писатель. Осторожен, письма все время приходят из разных мест. Владеет искусством маскировки, может выглядеть как угодно.

– То есть?! Ты что, его видел? Или кто-то другой его видел?

– Видели. Письмо мне ведь он сам принес. Со слов охранника, это был высокий бородатый мужчина, старик – седые волосы, седая борода а-ля Лев Толстой. Ну вот и все, что известно. Мне представляется, что это взрослый мужчина – лет сорок, не меньше. Возможно, бывший военный.

– С чего ты так решил?

– Обороты своеобразные в тексте. Так мне сказали аналитики. Сам я ничего такого не заметил. Впрочем, я и не специалист в этом деле.

– Ох и тяжкое дело мы задумали… ох и тяжкое! Ты представляешь, что будет, если мы проиграем?

– Лучше тебя представляю, – Шелепин помотал головой. – А ты представляешь, что мы выиграем, если сумеем убрать Леонида? Тебе не надоело сидеть там, на Украине?

– Не издевайся. Я сплю и вижу, как бы мне перебраться в Москву. Но пока Леня у власти – мне это не светит. Если только в виде трупа. Вот же Леня, мразь! Бесхребетная, трусливая мразь!

– Но очень цепкая мразь. Выковырять его будет очень сложно. Сложнее, чем Хрущева, уверен. Нужно составить список тех, кто может быть за нас, и тех, кто против. Тех, кто против, – убирать без всякой жалости. Цвигуна, например. Этого в первую очередь.

– Леню надо убирать совсем. И сразу. Он не успокоится.

– Как бы большая смута не началась…

– Не начнется. Будем убирать всех, кто может нам помешать. Есть у меня верные люди, остались. Со сталинских времен, с хрущевских. Переговорить с ними нужно.

– Знают двое…

– Знает и свинья. Все понимаю, но иначе никак. Буду говорить только с самыми проверенными.

Собеседники затихли, дальше ехали молча, обдумывая сказанное. Если получится – выигрыш будет невероятный по своему размеру. Если нет – и проигрыш невероятный. Смертельный. Но кому еще устраивать заговоры, как не спецслужбам? Потому каждый из них уже прокручивал в голове все возможные варианты развития событий, строил планы разговоров с людьми, планировал и просчитывал. Работа пошла. Теперь важно, чтобы все не сорвалось из-за какой-нибудь мелочи, а потому мелочей в этом деле быть не должно.





* * *


Я купил в газетном киоске газету «Труд», «толстушку», еще пару газет и пошел домой – читать и думать. С тех пор как забросил письмо Шелепину, прошло уже несколько дней.

Приехал я из Москвы, имея в кармане новенькое удостоверение члена Союза писателей СССР. Все прошло без сучка без задоринки – вышел, выступил, ответил на вопросы. Не хохмил, не улыбался – все было тупо и чинно. Мне задали вопросы о международном положении – я ответил строками из газетных статей. Меня спросили о политике партии и правительства в целом в отношении народов страны и конкретно в отношении развития писательского дела – я ответил в духе того, что, если бы не партия и правительство, всем писателям пришел бы кирдык. И что мы счастливы жить под предводительством КПСС.

Единственная затыка произошла тогда, когда какая-то бабка, очень похожая на булгаковский персонаж, «старую комсомолку», спросила меня, почему я в таком возрасте – и не в партии? Тогда я ответил, что я счастлив был бы находиться в такой замечательной партии, но вот какая закавыка – не знаю, как это сделать. Я ведь терял память и вообще не знаю, кто я такой.

После чего вся комиссия нездорово оживилась и начала расспрашивать меня – как так случилось и каким образом… ну, и всякое такое. Я отвечал максимально доброжелательно, и в конце концов от меня отстали. Не вечно же им сидеть на заседании! Новый год на носу!

Вклеить фото в удостоверение – плевое дело. Так что я уехал из Москвы, будучи уже настоящим писателем. И теперь мог не опасаться статьи за тунеядство.

Мы с Зиной сразу, как я приехал в Саратов, пошли в ресторан и отметили это событие. Важное, конечно, событие. Очень важное.

А потом я снова включился в работу, и только теперь я покупал каждый номер газеты «Труд», органа ВЦСПС. Но пока никакой информации для меня в газете не было.





Глава 5




«Возможны ли полеты на далекие звезды?»

Я читал заголовок, и в душе у меня пели соловьи. Есть! Получилось! Он все-таки решился!

А может, не решился? Может, это для отвода глаз? Мол, прочитал, да, но… Надо почитать статью. Вдруг в ней есть ответ?


Тэ-эк-с… «Полеты… космические корабли бороздят… в обозримом будущем… могли летать только колдуны и шаманы! Да и то – напившись наркотических снадобий».

Ну и что это значит? Зачем они вставили слово «шаман»? Достаточно было и заголовка, который я потребовал. Для верности? Но глупо – за слово «шаман» могут уцепиться гэбэшники, и тогда… Может, тут какой-то шифр?

Я быстро зашагал домой, свернув газеты в рулончик. Под ногами визжал снег, ведь мороз – пятнадцать градусов. Прохожие кутаются в шарфы и поднимают воротники – хорошо! До Нового года – один день! Пахнет хвоей и мандаринами – я обожаю Новый год, мой любимый праздник! Это дверь в новое, это мечты, это новая жизнь – в новом году, конечно. Все всегда начинается или в понедельник, или в новом году. Худеть, заниматься спортом, выучить английский язык – все с нового года. И лучше в понедельник.

– Ты чего такой довольный?! Давай-ка помогай, режь вот это всё для салата оливье! Я тут уже запарилась!

– А оно надо? Ну на кой нам столько жратвы?! Еще и оливье! Не съедим ведь!

– Не съедим, так надкусим! А твое нытье говорит только о том, что ты готов отказаться от вкуснейшего оливье, который готовится, между прочим, по твоему рецепту! Лишь бы не работать на кухне!

– Ты меня раскусила, проклятая докторша! Пойду рвать одежды свои и посыпать голову пеплом!

Я быстренько прошел мимо кухни, почти пробежал, и, закрыв дверь в свой рабочий кабинет, уселся за стол и раскрыл газету на нужной странице. И снова углубился в чтение. Вот чую, что здесь должен быть какой-то шифр! Не зря они вставили слово «шаман»!

Минут пятнадцать я пытался понять задумку шифровальщиков, но так ничего и не понял. Единственное, что я определил, – текст неправильный. Он не такой, каким должен быть после работы редактора. Не выглаженный, не стройный, не сочный. И что это значит? Значит, некто потребовал, чтобы его разместили именно в таком виде, каков он есть.

А если вот так? Взять одно слово от каждого нового предложения? Что получится?

«Как», «Вас», «Найти», «Установить», «Связь». Ага! Есть! А это что? Номер телефона? Да на кой черт мне номер телефона?! Я что, отсюда им звонить буду, из своей квартиры? Вернее, из квартиры Зины? Они меня дураком считают? А вот из телефона-автомата в Москве позвонить – запросто.

Переписываю цифры (это было вроде как расстояние до звезды) и довольно откидываюсь на спинку стула. Отлично сработал! Теперь только ждать. Чего ждать? Ну… когда они с Брежневым разберутся. А если не разберутся? Если все останется так, как есть? Если Шелепину с его командой головы поотрывают?

Значит, поотрывают. Значит, будем думать дальше. А пока – делать свое дело.

И я пошел делать дело – резать овощи, ведь Зина запарилась, суетясь на кухне. До Нового года считаные часы, а у нас еще половина задуманных ею блюд не готова!

Новый год мы встретили вдвоем. У Зины друзей не было, у меня тоже. Если только не считать моим другом тренера по стрельбе, с которым я регулярно пил чай и разговаривал на всевозможные темы. Да и вообще Новый год действительно семейный праздник. Зачем куда-то тащиться и сидеть в компании малознакомых или даже хорошо знакомых людей, которые тебе совсем не интересны? Ты что, собираешься провести весь следующий год с ними? Не зря же говорят: «Как встретишь Новый год, так его и проведешь!»

В общем, когда куранты пробили двенадцать часов, мы выпили вишневого сока, а потом поцеловались. Я уже до двенадцати налопался всякой вкуснотищи, есть больше не хотел, потому предложил Зине заняться тем, чем мы хотели бы заниматься и в следующем году – кроме поедания вкуснотищи, конечно. И мы занялись этим, разумеется. А потом мы уснули. И проснулись только утром, в девять часов. За окном мела новогодняя метель, в постели было тепло и уютно, и потому я продолжил наши занятия, не выводя подругу из сонного состояния… но потом она все равно проснулась.

Вылезли мы из постели только часам к двенадцати, до этого времени валялись, разговаривали, смеялись, и было нам очень хорошо. А после пошли гулять. Нужно же воздухом подышать, не весь же день в постели валяться? Хотя я бы и не отказался. Но Зина настояла: «Ну чего мы в люди не выходим, чего заперлись в двух стенах, как бирюки?»

Снег сверкал под лучами холодного зимнего солнца, на мостовых – яркие конфетти, скорее всего выстреленные из хлопушек, и пустые бутылки из-под «Советского шампанского». Видимо, люди всю ночь колобродили под окнами, а мы и не слышали. Мирно спали.

Пустынно. Машин практически нет – только идиот садится за руль пьяным или с тяжелого похмелья. А кто утром первого января не с тяжелого похмелья? Только больные да ненормальные – такие, как я.

Прогулялись до площади Революции, той, что потом станет Театральной площадью. Я с интересом смотрел вокруг, и первое, что бросилось в глаза, – конструкция на институте геологии, что через улицу за спиной статуи Ленина.

Кстати, статую поставили как раз перед моим «прилетом», в 1970 году. Так вот, конструкция на крыше НИИГГ гласила: «Имя и дело Ленина будет жить вечно».

М-да… ошиблись, ребята. Не вечно. Всего… сколько осталось? Да ерунда осталась – двадцать или даже пятнадцать лет? И не будет этой конструкции. Не будет герба СССР на фронтоне НИИГГ. Не будет лозунгов вокруг герба.

А будет – герб России и во весь фронтон растяжка, закрывающая результат кастрации здания. Умеют у нас уничтожать прошлое и переписывать историю, ох как умеют! «У нас» – это на Земле. Люди везде одинаковы…

А с Лениным, который стоит на площади, случилась интересная история. Согласно городской легенде, раньше он стоял не спиной к НИИГГ и, соответственно, комплексу зданий, в который входит и корпус областной администрации, сейчас областной комитет партии, – а лицом, и его перст, гневно направленный ныне куда-то на неизвестную наблюдателю цель, раньше указывал именно на этот самый обком: «Вот они где, суки, спрятались!» И когда этот анекдот дошел до ушей высшей партийной власти области, якобы памятник развернули в обратную сторону.

Вранье, конечно. Вон он, памятник, его только в апреле поставили, и стоит он задом к обкому. Никаких поворотов не было. Стоит себе каменный Ильич и грозно тычет за горизонт, указуя на идеологического врага.

Нагулявшись, я хотел зайти куда-нибудь в ресторан, но Зина попросилась домой. Устала, а еще – у нас со вчерашнего вечера столько яств несъеденных, а мы в ресторан потащимся? Да еще и не гарантия, что рестораны вообще открыты. Ночь народ гулял, какие первого числа рестораны?

Вот так и прошли все праздники. Мы упирались, силком заталкивая в себя наготовленное угощение, смотрели телевизор, занимались любовью, спали, гуляли – безвременье и лень. Нега и сон. Иногда нужно просто жить – забыв о заботах, о проблемах. Ну да, если только у тебя есть возможность не думать о том, что будешь есть и пить завтра, послезавтра, через месяц и год.

Я мог себе позволить не думать об этом. Перед Новым годом с фантастической скоростью вышла вторая моя книга, и тоже – гигантским для меня тиражом. В мое время бумажная книга тихо и мирно скончалась, уступая дорогу своей электронной версии. Бумажная книга осталась уделом людей старшего возраста, тех, кто любит шелестеть страницами, ощущать запах свежей типографской краски, тех, кто не любит читать с экрана или слушать аудиокниги, начитываемые хорошими и плохими чтецами. Я сам, чего греха таить, перед моим провалом в прошлое уже давно не читал ни одной книги – ни с экрана, ни бумажной. Я только слушал. Подолгу слушал, когда путешествовал, ехал в машине на дальние расстояния. И когда возился в огороде. И когда занимался в тренажерном зале.

Наверное, это объективный процесс – умирание бумажной книги. Ведь мы же не пишем на бересте? И не выдавливаем клинопись на глиняных табличках. Все это вытеснила бумага. А теперь – вытеснили бумагу. Печально, горько, досадно, но… объективно.

Я теперь был, можно сказать, обеспеченным человеком. Не богатым, но обеспеченным. Мог не думать о том, как в ближайшем будущем добыть средства к пропитанию либо на одежду, обувь. Тем более что, по большому счету, мне много и не надо, я всегда был неприхотлив в одежде и еде, а те же ботинки, штаны, рубахи и все остальное мог носить годами и годами. Лучшая для меня одежда – или камуфляж, не стесняющий движений, или свободные тянущиеся джинсы и клетчатая рубаха. То есть предпочитаю стили милитари и кантри.

В конце февраля я съездил в Москву и под восторженные вопли Махрова сдал ему еще две книги серии «Нед». Четвертую пришлось крепко переделать. Советская цензура никогда бы не пропустила любовь и секс пятнадцатилетней девчонки. И неважно, что в том мире пятнадцать лет – это как на Земле семнадцать, поскольку там год длиннее. Главное – написано, что пятнадцать, значит, пятнадцать!

Переделал на семнадцать. Ну и еще пришлось кое над чем поработать. И вообще, задумка у меня – слегка изменить окончание последней, шестой книги. Например, все-таки сохранить жизнь принцу, наследнику престола. Пусть он будет ученым, откажется от претензий на трон. Ну и еще кое-что.

Книги рвали с руками. На магазинных полках они практически не появлялись – если только не в каких-то далеких аулах, где вообще не читают никакие книги на русском языке. Кто-нибудь может спросить, а зачем тогда их туда направляют, если некому читать? А положено! Есть книжный магазин или книжный отдел в каком-нибудь магазине промтоваров – значит, туда тоже нужно отправлять книги. Мне рассказывали, что ушлые люди специально ездили по таким аулам и скупали в книжных магазинам дефицитные книги, которых не было в «цивилизованных» республиках. А потом продавали их даже не втридорога, а в десятки раз дороже. Я сам видел, как моего «Неда», первую книгу, продавали у «Букиниста» за двадцать пять рублей, и это при номинальной цене в девяносто копеек! Само собой, «жучок» купил эту книгу не по номиналу – тоже в несколько раз наценили, – но все равно прибыль была как от оружия и наркотиков. Самая читающая страна, что тут поделать!

И опять же – это при том, что магазины забиты макулатурой писателей-пропагандистов вроде Федина и иже с ним. Какие огромные средства тратились на печатание этой макулатуры! Какие ресурсы! Просто слов нет – одни нецензурные выражения!

В марте я наконец-то получил свой первый пинок от «хейтеров». Не знаю, кто стал инициатором травли, но только статья, которую напечатали в «Комсомольской правде», была ядовитой и мерзкой, в духе: «Я не читал Пастернака, но осуждаю!». Впрочем, скорее всего автор статьи читал мои книги. Или хотя бы одну книгу.

Если вычленить из статьи основные моменты, то оказывалось, что я, во-первых, пускаю молодежь по неверному пути. Вместо того чтобы заниматься строительством коммунизма, она, эта самая молодежь, красочными сказками занимает свое свободное время.

А еще – я учу молодых людей разврату. Ведь в моих книгах постоянно упоминается секс, что недопустимо для советского писателя. И вообще, такое впечатление, что писал эти книги не советский писатель, а какой-то буржуазный писака, порождение мира чистогана и угнетения трудящихся.

Глупая статья, мерзкая, и мне непонятно было – зачем? Что хотел автор статьи? Вот бы найти этого журналиста, посмотреть ему в глаза и спросить: «Зачем?! Что я тебе сделал?!» Но Зина меня отговорила, да и сам я понимал – нельзя. Если найду его и он начнет издевательски разговаривать со мной, то я не удержусь и засвечу ему в ухо. А учитывая мои габариты и силу, это очень даже чревато. Не хватало еще сесть по «хулиганке».