1Q84. Книга 3

Как только Тэнго появился у входа в дом, где-то в сознании Усикавы вдруг распахнулась дверь — и он возвратился в реальность. Моментально, как воздух заполняет вакуум, его нервные окончания обострились, а тело налилось свежей силой. Он наконец-то встроился в этот объемно-предметный мир, точно важная запчасть, бодро щелкнув при установке. Пульс оживился, и адреналин, ворвавшись в кровь, растекся по всему телу. Отлично, давно бы так, сказал себе Усикава. Ибо вот ты какое, мое истинное «я», и вот каков мир вокруг.

Вновь на пороге Тэнго появился после семи. После захода солнца поднялся ветер, резко похолодало. На Тэнго была кожаная куртка поверх ветровки с капюшоном и линялые джинсы. Выйдя во двор, он остановился и огляделся. Но ничего особенного не заметил. Его взгляд скользнул по занавескам, за которыми прятался Усикава, и, не задерживаясь, переметнулся на что-то еще. Не то что Эрико Фукада, подумал Усикава. Та девчонка — особенная. Видит то, чего не видно другим. А вот ты, братец Тэнго, человек обычный; неважно, хорошо это или плохо. Тебе-то меня в жизни не разглядеть.

Убедившись, что пейзаж вокруг не изменился, Тэнго застегнул «молнию» куртки до самой шеи, сунул руки в карманы и двинулся прочь со двора. В считанные секунды Усикава натянул на голову шерстяную шапочку, замотал шею шарфом, обулся и бросился за ним вдогонку.

Он давно готовился выскочить из дома сразу, как только Тэнго появится, так что объекта не упустил. Понятно, что подобная слежка — дело рискованное. Заметь его Тэнго хоть краешком глаза — тут же опознает, не по лицу, так по фигуре. Но уже стемнело; в таких сумерках, если выдерживать дистанцию, все должно быть в порядке.

Тэнго шагал по улице не спеша, несколько раз оглянулся, но Усикава был предельно осторожен и остался незамеченным. Судя по ссутуленной спине, Тэнго о чем-то крепко задумался. Возможно, о том, куда пропала Фукаэри. Идет он, похоже, к станции. Если сядет сейчас в электричку и уедет куда-то, уследить за ним будет сложнее. Станция освещается, субботним вечером пассажиров раз-два и обчелся. Нелепая фигура Усикавы будет слишком выделяться даже издалека. При таком раскладе разумнее отказаться от слежки.

Но Тэнго шагал не на станцию. Пройдя еще немного, он свернул в безлюдный переулок и добрел до двери под вывеской «Пшеничная голова». На взгляд со стороны — нечто вроде музыкального бара для молодежи. Взглянув на часы, Тэнго постоял немного в задумчивости перед дверью — и вошел-таки внутрь. «Пшеничная голова», повторил Усикава. В какой, интересно, голове родилось такое название?

Укрывшись в тени столба, Усикава огляделся. Определенно, Тэнго собирается здесь поужинать и чего-нибудь выпить. Это минимум полчаса-час. Усикава поискал глазами удобное место для наблюдения за выходом из кабачка. Увы, по соседству были только лавка молочника, небольшая молельня секты «Тэнри» [29] да магазинчик риса. Стальные жалюзи у всех опущены до земли — закрыто. Вот же черт, мысленно ругнулся Усикава. Сильный норд-вест гнал по небу тучи. От полуденной благодати не осталось и следа. Не хватало еще торчать на ледяном ветру полчаса, если не час!

Может, плюнуть да вернуться назад? Тэнго здесь просто ужинает. Следить за ним, клацая зубами от холода, никакой нужды нет. Лучше уж самому зайти куда-нибудь, съесть чего-нибудь горячего — да и вернуться в квартиру. А там и Тэнго придет домой. Такой вариант, конечно, для Усикавы был бы самым привлекательным. Он представил, как заходит в тепло и съедает ароматный оякодон [30]. Вот уже несколько суток его бедный желудок не получал натуральной, свежей пищи. А еще можно выпить горячего саке. В такую-то холодину, а? Выйди на улицу — вмиг протрезвеешь!

Впрочем, возможен еще один сценарий: в «Пшеничной голове» у Тэнго назначена встреча. Эту версию сбрасывать со счетов нельзя. Выйдя из дому, Тэнго сразу отправился именно туда — кратчайшим путем. И лишь перед тем, как войти, остановился сверить время. Может, кто-нибудь ждал его внутри? Или еще не пришел, но скоро появится? Если второе — упускать такой шанс нельзя. Придется следить за дверью «Пшеничной головы» с тротуара, даже если отмерзнут уши. Усикава глубоко вздохнул: похоже, про оякодон и горячее саке в ближайшее время лучше не думать.

Может, Тэнго встречается здесь с Фукаэри? Или даже с Аомамэ? При мысли об этом сдавило сердце. Что ни говори, сказал себе Усикава, а наша сила в терпении. Если есть хоть слабенький шанс, не выпустим его из рук. Ни под дождем, ни под ветром, ни под палящим солнцем, ни под ударами дубинки. Разожмешь пальцы хоть раз — когда еще поймаешь снова? Да и опыт подсказывает: есть в жизни муки и пострашнее.

Усикава прислонился спиной к стене и, вжавшись поглубже в тень между электрическим столбом и афишей компартии Японии, сосредоточился на двери «Пшеничной головы». Зеленый шарф до самого носа, руки в карманах. Он почти не шевелился — разве что иногда выуживал из кармана кусок туалетной бумаги вытереть нос. Со станции Коэндзи порывами ветра доносило объявления громкоговорителя. Редкие прохожие, заметив прятавшегося в тени Усикаву, втягивали голову и прибавляли ходу. Его лица никто не видел, но коренастая фигура в полумраке пугала их, будто зловещая черная кукла.

Что, интересно, заказал себе Тэнго? Что он там ест и пьет? Чем дольше Усикава думал об этом, тем голодней и холодней ему становилось. Но воображению не прикажешь. Черт с ним, с горячим. Можно даже не оякодон. Оказаться бы там, где тепло, да поужинать по-человечески. Что угодно, лишь бы на меня не зыркали так подозрительно и испуганно жители этого города.

Но выбирать ему не из чего. Только и остается торчать здесь на холодине и дожидаться, когда же Тэнго соизволит выйти из чертова кабака. Усикава вспомнил свой дом в Тюоринкане, кухонный стол, на котором всегда был горячий ужин. Вот только что за блюда там были, вспомнить не удавалось. Чем же он питался в ту пору? Прямо доисторические времена. Давным-давно в четверти часа ходьбы от станции Тюоринкан, что на линии Одакю, стоял себе новенький дом с уютной кухонькой и горячей пищей. Две девочки играли на пианино, а в садике с газоном резвился породистый щенок.

Из кабачка Тэнго вышел минут через тридцать пять. Неплохо, отметил про себя Усикава. Все-таки несчастные тридцать пять минут куда лучше, чем несчастный долгий час. Тело продрогло, но уши окоченеть не успели. Пока Тэнго сидел в «Пшеничной голове», никого любопытного, на взгляд Усикавы, в дверях заведения не появилось. Лишь зашла какая-то юная парочка, а не вышел пока никто. Может, Тэнго просто поужинал и выпил в одиночку? Как и по пути сюда, Усикава пошел за Тэнго на предельно безопасном расстоянии. Возвращался Тэнго той же дорогой. Так, словно собирался прийти домой и завалиться спать.

Но внезапно где-то на полпути Тэнго свернул на улицу, не знакомую Усикаве. Похоже, сразу домой возвращаться не хочет. Судя по сгорбленной спине — все так же во власти каких-то тяжких мыслей. Пожалуй, теперь даже больше, чем прежде… Лихорадочно озираясь, Усикава пытался запомнить номера кварталов и общую географию местности, чтобы завтра, если что, пройти этот путь самому. Эту местность Усикава не чувствовал кожей, но усиливающийся гул машин подсказывал, что он движется в сторону 7-й кольцевой магистрали. Но вот шаги Тэнго ускорились — похоже, он приближался к цели.

Отлично, подумал Усикава. Идет куда-то конкретно. Я так и знал. Значит, вся эта чертова слежка была не напрасной.

Тэнго быстро шагал по дороге жилого квартала, минуя дом за домом. В такой стылый, ветреный субботний вечер нормальные люди заползают в свои теплые жилища и садятся перед телевизором с чашкой чего-нибудь горячего в руке. На улицах почти никого. С безопасного расстояния следить за Тэнго очень легко. Высокий, плечистый, виден в любой толпе. Неожиданных фортелей не выкидывает. Идет себе, опустив голову, и, как всегда, о чем-то думает. По большому счету, искренний и порядочный человек, которому нечего скрывать. То ли дело я, вздохнул Усикава.

Вот и бывшая жена Усикавы любила секреты. Да что там любила — жить без них не могла. Даже на вопрос «который час?» точного ответа от нее не дождешься. И этим она отличалась от Усикавы. Он-то скрывал, лишь когда это необходимо, если требовала работа. И на вопрос «который час?» уж точно отвечал как можно точнее — если, конечно, не было причины соврать. Причем отвечал приветливо и учтиво. А вот жена его врала по любому поводу. Постоянно скрывала даже то, что не требовалось. Утаила от него четыре года в собственном возрасте. Он узнал об этом, лишь когда они уже подали заявление, но сделал вид, что ничего не заметил. Зачем нужно врать, даже зная, что ложь обязательно раскроется, Усикава не понимал. Разница в возрасте ему до фонаря — есть о чем поволноваться и без этого. Да и что такого ужасного, если она старше него, как выяснилось, на семь лет?

Все дальше от станции, все меньше людей на улицах. Наконец Тэнго зашел в какой-то маленький парк. Обычный, ничем не примечательный парк для прогулок с детской площадкой в углу. Вокруг — ни души. Еще бы, немного найдется любителей посидеть в детском парке вечером да на декабрьском ветру. Миновав холодное пятно света от фонаря, Тэнго подошел к детской горке и по ступенькам взобрался наверх.

Спрятавшись в тени телефонной будки, Усикава следил за Тэнго. Детская горка? Усикава нахмурился. За каким чертом взрослому человеку вечером, в такую холодину лезть на какую-то горку? До его дома отсюда не близко. Значит, он шел сюда с определенной целью. Уютным парк не назовешь. Тесный, неухоженный. Детская горка, две пары качелей, турник, песочница. Один-единственный неоновый фонарь, да напрочь облетевшая дзельква. Запертый общественный туалет весь исписан похабщиной. Ничто в этом месте не успокаивает душу и не будит ни капли воображения. В начале мая здесь еще, может, понравилось бы. Но только не в стылом, ветреном декабре.

Может, у Тэнго здесь назначена встреча, и он кого-нибудь ждет? Судя по поведению — вряд ли. Войдя в парк, он даже не огляделся, сразу направился к горке. Как будто ни о чем другом и не думал. Значит, Тэнго пришел сюда, чтобы взобраться на горку, рассудил Усикава. По крайней мере, выглядело все именно так.

Возможно, Тэнго давно уже нравится приходить сюда, чтобы оставаться наедине со своими мыслями. Сочинять сюжет очередного романа, решать математические уравнения. Возможно, для таких целей детская горка в вечернем парке подходит ему идеально. Чем темнее вокруг, чем холоднее ветер, чем запущенней парк — тем лучше у парня работает воображение, почему бы и нет? О чем и как размышляют писатели (а также математики), Усикава даже представить себе не мог. Но практический ум подсказывал ему: терпи, но слежку за Тэнго продолжай во что бы то ни стало. На часах было ровно восемь.

Тэнго сидел на верху детской горки, согнувшись почти пополам. И, задрав голову, смотрел в небо. Изредка поворачивал голову, переводил взгляд куда-нибудь еще — и опять застывал надолго.

Усикаве вспомнилась популярная некогда песенка Кю Сакамото [31], очень сентиментальная: «Взгляни в ночное небо, где звезды так малы…» Дальше слов он не знал. Да особо и знать не хотел. Если что и давалось Усикаве хуже всего, так это сантименты и стремление к справедливости. Думает ли Тэнго о сантиментах, разглядывая звезды со своей детской горки?

Задрав голову, Усикава посмотрел туда же, куда и Тэнго. Но никаких звезд не увидел. Район Коэндзи округа Сугинами — мягко скажем, не лучшее место для того, чтоб разглядывать звезды. От всех этих неоновых реклам и уличных фонарей у неба очень странный оттенок. Напряжешь взгляд — может, несколько звездочек и различишь, но для этого потребуются острое зрение и предельная сосредоточенность. К тому же тучи сегодня несутся по небу быстро, как никогда. Но Тэнго сидит на горке, недвижный, как истукан, и смотрит на небо.

Не мужик, а ходячее недоразумение, вздохнул Усикава. Неужели это и правда так уж необходимо — просто чтобы подумать, забираться зимним вечером на детскую горку и, дрожа под всеми ветрами, разглядывать небеса? Хотя, конечно, ругать его за что-либо никаких оснований нет. Усикава сам увязался за ним и преследует его по собственной воле. Что бы ни случилось дальше, винить в этом Тэнго было бы глупо. Как свободный гражданин, он имеет право в любое время года разглядывать небо откуда ему заблагорассудится.

А ведь я так совсем задубею, подумал Усикава. Мочевой пузырь бунтовал, но приходилось терпеть. На туалете висел огромный замок, а отливать прямо на телефонную будку, пускай вокруг никого, Усикава был все-таки неспособен. Вставай уже, да поскорее уберемся отсюда, мысленно взывал он к Тэнго, переминаясь с ноги на ногу. Размышления, сантименты, исследование небесных тел — что угодно, братец, но ты уже сам скоро превратишься в ледышку. Давно бы уже вернулись домой один за другим да согрелись как следует! Конечно, ни тебя, ни меня дома никто не ждет, но там все же чуть поуютней, ты не находишь?

Но Тэнго не собирался вставать. Хотя на небо смотреть перестал и начал пялиться на новенькую шестиэтажку сразу через дорогу. Дом совсем новый, свет горит лишь в половине окон. Тэнго разглядывал его внимательно и пытливо. Усикава попробовал так же, но ничего в этом здании его не привлекло. Обычное жилое здание, каких не счесть. Не элитное, но достаточно стильное. Изящный дизайн, дорогая на вид облицовка. Чистое парадное, хорошо освещенный вход. Не то что у развалюхи Тэнго, которую вот-вот отдадут под снос.

Или он размышляет, не поселиться ли ему в таком замечательном доме? Да нет, вряд ли. Насколько мог судить Усикава, насчет жилья Тэнго особо не заморачивался. Так же, как и насчет одежды. И дешевая квартирка, где он сейчас обитал, его вполне удовлетворяла. Была бы крыша над головой да теплые стены. Такой человек. Вот и сидя на детской горке, он наверняка размышлял о чем-то совершенно ином.

Насмотревшись на шестиэтажку Тэнго вновь посмотрел в небеса. Усикава взглянул туда же. Но оттуда, где он прятался, была толком видна лишь половина неба — мешали дзельквы и электрические провода. И что именно видит в небе Тэнго, понять было сложно. Несметными полчищами на это небо наползали тучи, надменные и властные, точно армия иноземных завоевателей.

Наконец Тэнго встал и, как ночной летчик, завершивший одиночный полет, молча спустился на землю. Прошел в пятне света под фонарем и направился к выходу из парка. Поколебавшись немного, Усикава решил больше его не преследовать. Сейчас Тэнго, скорее всего, вернется домой. А Усикаве позарез необходимо отлить. Убедившись, что Тэнго ушел, Усикава зашел в парк и помочился на какие-то кустики во мраке за туалетом. Не сделай он этого прямо сейчас, его мочевой пузырь бы взорвался.

Мочился он долго — за это время товарный состав успел бы переправиться через мост, — и вот наконец дело сделано. Задернув «молнию» на брюках, Усикава облегченно перевел дух. Часы на руке показывали 20:17. Значит, Тэнго просидел на горке минут пятнадцать. Еще раз убедившись, что в парке никого нет, Усикава подошел к горке и, задирая кривые короткие ноги, взобрался по ступенькам наверх. Сел, оперся спиной о холодные перильца — и воззрился туда же, куда недавно смотрел Тэнго. Что же этот парень разглядывал так упорно?

На зрение Усикава не жаловался. Чуть косил, из-за чего левый и правый глаза смотрели немного в разные стороны, но в очках не нуждался. Однако сейчас, сколько ни таращился, не различил в небе ни звездочки. Вместо этого его внимание привлекла огромная, освещенная на две трети луна. Ее лик с темными разводами, больше напоминавшими синяки, отчетливо проступал между набегавшими тучами. Обычная зимняя луна. Холодная, бледно-желтая. Хранящая тайны древнейших времен. Безмолвная и немигающая, точно глаз мертвеца.

И тут Усикава остолбенел. Так, что на время даже забыл дышать. Поскольку в просвете меж облаков — чуть поодаль от старой, хорошо знакомой луны — заметил еще одну. Размером поменьше, заплесневело-зеленую и кривоватую. Но никаких сомнений: это также была луна. Звезд такой величины в небе не существует. И поскольку она висела на одном месте, искусственным спутником являться никак не могла.

На несколько секунд Усикава зажмурился, потом снова открыл глаза. Это галлюцинация. Такого просто не может быть. Но сколько он ни зажмуривался, новая луна не исчезала. Иногда на нее наползали тучи, но как только уплывали — висела на том же месте.

Так вот что так исступленно разглядывал Тэнго! Он приходил сюда, на детскую площадку, чтобы увидеть эту вторую луну — или же лишний раз убедиться, что та существует. И о том, что луны теперь две, знал и раньше — ведь удивления на его лице не было и в помине. Не вставая с перилец, Усикава с трудом перевел дух. Что же это за мир? — спрашивал он себя. В какую действительность меня, черт возьми, занесло? Но в голову ничего не приходило. А несметные тучи то скрывали обе луны, то уплывали дальше, вновь и вновь задавая вопрос, на который не находилось ответа.

С уверенностью можно утверждать лишь одно, рассудил Усикава. В этом мире меня еще не было. У той Земли, что я знаю, спутник только один. И это бесспорный факт. А у этой — два.

И тем не менее Усикаве казалось, что нечто подобное он уже где-то встречал. Что за безумное дежавю? Он сосредоточился и пошарил на самом дне памяти. Так старательно, что весь сморщился. И наконец вспомнил: «Воздушный Кокон». В том романе, ближе к финалу, лун стало тоже две. Большая и маленькая. А произошло это, когда Маза родила Доту. Сочинила эту историю Фукаэри, а Тэнго в деталях ее расписал…


Усикава рассеянно огляделся. Но мир вокруг казался тем же, что и всегда. В окнах шестиэтажки за белыми кружевными занавесками все так же мирно горел свет. Абсолютно ничего необычного. Кроме количества лун в небесах.

Осторожно, стараясь не споткнуться, Усикава спустился на землю. И, словно убегая от взгляда двух лун, поспешно вышел из парка. Неужели у меня что-то с головой? — спрашивал он себя. Да нет, с чего бы. С головой все в порядке. Мои мысли тверды, прямы и холодны, как новенькие гвозди. И в эту реальность я их забиваю под верным углом. Нет, я абсолютно в своем уме. А вот об окружающем мире, пожалуй, такого сказать нельзя.

И причину этого сумасшествия я должен найти, чего бы это ни стоило.





Глава 20





АОМАМЭ



Новый цикл моего преображения


В воскресенье ветер стихает, и в сравнении с минувшей ночью день выдается теплым и тихим. Люди стягивают пальто, наслаждаются солнечными лучами. Впрочем, Аомамэ не обращает на это внимания и живет с закрытыми окнами.

Под «Симфониетту» на малой громкости она разминается на тренажерах, доводя свои мышцы до изнеможения. Каждый день посвящает этому часа два. После чего подметает квартиру, готовит все более изощренные блюда и, сидя на диване, читает «В поисках утраченного времени», дойдя наконец до третьей книги — «У Германтов». Свое же время она старается не тратить впустую. Смотрит новости «Эн-эйч-кей» — в полдень и в семь вечера. Как всегда, ничего примечательного. Хотя нет, одна большая новость повторяется то и дело. По всему белу свету гибнет невероятное количество людей. И больше половины из них уходит из жизни в мучениях. Сталкиваются поезда, тонут паромы, падают самолеты. В разных странах бушуют гражданские войны, организуются тайные убийства, одни народы истребляют другие. Природные катаклизмы вызывают страшные засухи, огромные территории заливает наводнениями, миллионы людей гибнут от голода. Ей искренне жаль этих людей, становящихся жертвами трагедий и стихийных бедствий. И все-таки ничего из этих событий прямого отношения к ее жизни не имеет.

На детской площадке через дорогу играют дети, окликая друг дружку писклявыми голосами. На крыше перекаркиваются вороны. В воздухе огромного мегаполиса пахнет первыми днями зимы.

Она думает о том, что с тех пор, как поселилась в этой квартирке, еще ни разу не хотела заняться сексом или хотя бы приласкать себя. Может, все дело в беременности? Гормональный фон изменился? Так она даже рада. В ее ситуации если и захочешь мужчину, все равно обращаться не к кому. И с месячными никаких проблем. Хотя менструации никогда ей особо не досаждали, освободиться от них на время, как от тяжелой ноши, было комфортно. Одной заботой меньше.

За три месяца ее волосы заметно отросли. Еще в сентябре едва доходили до плеч, сейчас же закрывали лопатки. В детстве мать стригла ее очень коротко, да и в средней школе длинные патлы мешали бы заниматься спортом. Сейчас же стричь себя не с руки, так что пускай все остается как есть. Разве что челку стоит подравнивать ножницами. Днем она завязывает отросшие волосы в узел, а перед сном распускает и, слушая музыку, ровно сто раз проводит по ним массажной щеткой. Без такой уймы свободного времени, как у нее сейчас, эту процедуру лучше и не начинать.

Косметика и раньше не интересовала Аомамэ, а теперь, в постоянном одиночестве, не нужна и подавно. Но чтобы в жизни был хоть какой-то порядок, Аомамэ тщательно ухаживает за кожей. Протирает ее лосьонами, накладывает крем, а перед сном обязательно делает маску. Кожа у нее от природы здоровая, почти не требует специального ухода. Или дело все в той же беременности? Она где-то слышала, что кожа беременных женщин становится упругой и гладкой. Глядя на свое отражение в зеркале, она понимала, что в последнее время действительно похорошела. По крайней мере, в ней проснулось спокойствие зрелой женщины. Наверное.

С самого детства Аомамэ не считала себя красавицей. Никто никогда не говорил ей комплиментов. Даже мать постоянно ворчала: «Какая же ты у меня дурнушка», — имея в виду, что, будь Аомамэ посимпатичнее, им удалось бы обратить в свою веру куда больше народу. Поэтому с малых лет Аомамэ старалась как можно реже смотреться в зеркало — лишь затем, чтобы наскоро привести себя в порядок.

Тамаки говорила, что ей нравится, как выглядит Аомамэ. Отлично, мол, держись поуверенней — и будет все в порядке. Аомамэ очень радовали эти слова. В столь хрупком, ранимом возрасте они помогали ей успокоиться. А со временем она догадалась, что мать лукавила, называя ее дурнушкой. Но все-таки даже Тамаки ни разу не назвала ее красавицей.

И только сейчас — впервые в жизни — Аомамэ распознала свою красоту. Теперь она может сидеть перед зеркалом подолгу. Не то чтобы любуясь собой. Скорее, исследуя свое отражение — пристально и с разных сторон. И задаваясь вопросом: действительно ли я похорошела — или просто изменилось ощущение себя самой? Бог знает.

Иногда, сидя перед зеркалом, она корчит себе рожи. Кривляется, как и всегда. В эти моменты на лице у нее — полный хаос. Все человеческие эмоции проступают одновременно. Ни красота, ни уродство. С одной стороны — злобный демон, с другой — шут гороховый, с третьей — безобразие, которому и слова-то не подобрать. Но стоит стереть гримасу, как лицо вновь становится спокойным, как водная гладь. И в этот миг ей удается разглядеть какую-то новую себя — чуть-чуть не такую, как прежде.

— Улыбайся от всего сердца почаще, — советовала ей Тамаки. — Тогда твои черты становятся мягче, это очень тебе идет.

Но Аомамэ не умела открыто улыбаться людям. Улыбка без повода выходила у нее натянутой и холодной. Такой, что собеседнику становилось не по себе. А вот Тамаки умела улыбаться очень светло и естественно, располагая к себе любого при первой же встрече. Только в итоге дошла до края отчаяния и покончила с собой. Оставив не умевшую улыбаться Аомамэ в одиночестве.

Тихое воскресенье. На детской площадке люди греются в лучах солнца. Родители возятся с малышами — кто в песочнице, кто на качелях или на горке. Старики на скамейках жадным взглядом следят за резвящимися детьми. Аомамэ выходит на балкон, опускается в кресло и сквозь прутья решетки смотрит на эту мирную картину как на нечто диковинное. Мир продолжает вертеться. Никто никого не лишает жизни, не гоняется за убийцами. И не прячет в ящик комода обмотанный колготками пистолет с полной обоймой девятимиллиметровых патронов.

Стану ли я когда-нибудь частью этого спокойного, нормального мира? — спрашивает себя Аомамэ. — Смогу ли однажды привести мою Кровиночку в парк, катать ее на горке и качелях? Перестану ли думать о том, как убить кого-то и не погибнуть самой? Заживу ли обычной человеческой жизнью? Остается ли еще этот шанс для меня здесь, в Мире-1Q84? Или это возможно лишь в каких-то иных мирах? И самое главное — будет ли тогда со мной рядом Тэнго?

Насмотревшись на парк, Аомамэ возвращается в комнату. Задвигает стеклянную дверь, задергивает шторы. Детские голоса стихают. Ей становится грустно: она отрезана от всего мира и заперта на ключ изнутри. Днем наблюдать за парком не стоит, понимает она. Днем Тэнго не придет. Ему нужны две яркие луны в вечернем небе.

Она съедает нехитрый ужин, моет посуду, тепло одевается и опять выходит на балкон. Укутывает пледом колени, устраивается поудобнее в кресле. На улице ни ветерка. Небо устилают тонкие перистые облака — из тех, что так любят рисовать художники-акварелисты: каждое облачко — словно мазок виртуозной кисти. Глядя сквозь них, большая луна в третьей фазе освещает землю призрачным ясным сиянием. Вторая луна, поменьше, в этот час не видна — прячется за темными крышами зданий. Но Аомамэ знает, что та существует. Просто заметна не всегда и не отовсюду. Но Аомамэ чует нутром: она здесь. И скоро непременно появится снова.

Обитая в этой квартире, Аомамэ наловчилась, если требуется, изгонять из сознания какие бы то ни было мысли. Так, наблюдая с балкона за парком, она умудряется полностью опустошать свою голову. Она смотрит на парк. И особенно пристально — на перильца горки. Но при этом не думает ни о чем. То есть какую-то работу сознание, конечно же, совершает. Но чаще всего оно словно скрыто под толщей темной воды. Что происходит там, в глубине, ей не ведомо, хотя время от времени сознание всплывает на поверхность. Как всплывают из пучины морские черепахи или дельфины, чтобы дышать. И тогда Аомамэ вдруг понимает, о чем же она только что размышляла. Но сознание, глотнув свежего воздуху, вновь уходит на глубину, и Аомамэ опять не думает ни о чем. Она — просто устройство для слежения за детской горкой, укутанное в мягкий плед.

Она смотрит на парк. Без единой мысли в голове. Конечно, как только в ее поле зрения появится что-нибудь новое, сознание немедленно среагирует. Но пока не происходит ничего. Ветра нет. Темные ветви дзельквы, похожие на медицинские зонды, недвижно застыли в воздухе. Аомамэ опускает взгляд к часам на руке. Еле-еле девятый час. Похоже, так он и завершится, этот воскресный день — тихим вечером без происшествий!

Когда мир снова сдвинулся с места, на часах было 20:23.

Внезапно она замечает на вершине горки мужчину. Тот сидит, опираясь спиной о перильца, и смотрит в небо. Сердце Аомамэ сжимается до размеров детского кулачка. Так надолго, что, кажется, уже никогда не двинется вновь. Но вот наконец оно дергается и продолжает работу. В голове что-то щелкает, по всему телу разбегается свежая кровь. Сознание Аомамэ спешно выплывает на поверхность и, встрепенувшись, переключается в активный режим.

Тэнго! — решает она машинально.

Но как только ее затуманенный взгляд обретает резкость, она понимает: нет, не Тэнго. Судя по росту, это какой-то ребенок — в вязаной шапочке, обтягивающей огромную, неестественно угловатую голову. Одет в темно-синее полупальто, на шее — зеленый шарф. Причем шарф слишком длинный, а полупальто мешковатое и растянутое — так и кажется, вот-вот оторвутся пуговицы. И тут Аомамэ осеняет: да это же тот самый «парнишка», которого она вчера приметила на выходе из парка! Только никакой это не парнишка. Это взрослый мужчина средних лет. Низкорослый, приземистый. С действительно странным — приплюснутым — черепом.

Тут же она вспоминает, что рассказывал Тамару по телефону. Некий Головастик ошивался вокруг «Плакучей виллы» и разнюхивал подробности о женском приюте в Адзабу… Черт. Пожалуй, описание сходится. Значит, уродец продолжил поиски — и в итоге добрался досюда? Нужно бы принести пистолет. И почему она сегодня оставила его в спальне? Аомамэ глубоко вздыхает, восстанавливает пульс, берет себя в руки. Да нет. Слава богу, за оружие хвататься еще не время.

Прежде всего, этот тип вовсе не следит за ее жилищем. Он просто сидит на детской горке, смотрит в небо — абсолютно туда же, куда глядел Тэнго, — и, похоже, размышляет над тем, что видит. Даже не шелохнется. Так, словно забыл, что умеет двигаться. К ее балкону и головы не повернет. Как это понимать? Что это может значить? Он пришел сюда за мной. Наверняка работает на секту. Никаких сомнений — опытный шпик, доводящий любую слежку до конца. Отследил меня аж от самого Адзабу. А теперь сидит и глазеет в вечернее небо, даже не опасаясь, что я его раскушу.

Аомамэ быстро встает, отодвигает стеклянную дверь, входит в комнату, снимает телефонную трубку, чтобы звонить Тамару. Нужно сообщить об этом немедленно. Головастик уже под моим балконом. На детской горке, прямо перед глазами. Дальше пускай Тамару сам решает, как правильно действовать. Но, набрав первые четыре цифры, палец ее зависает, и она закусывает губу.

Еще рано, решает она. Чертов Головастик вызывает слишком много вопросов. И если Тамару устранит его как «опасный фактор», вопросы эти не получат ответов. Почему он ведет себя так же, как Тэнго? Почему сидит на горке в той же позе и смотрит в ту же точку на небе? Словно копирует Тэнго до мелочей. Вероятно, тоже разглядывает две луны. А это значит, он как-то связан с Тэнго. Или он пока не знает, что я прячусь в этой квартире? Потому и сидит вот так, подпирая перильца горки — спиной ко мне, даже не пытаясь укрыться от моего взгляда? Чем дольше она думала, тем сильнее склонялась к такому выводу. Так, может, если за ним проследить, он выведет меня на Тэнго? Может, пускай он, а не я, послужит поводырем? От этой мысли сердце ее начинает биться быстрее и отчетливей. И пальцы сами кладут телефонную трубку на место.