1Q84. Книга 3

— Нет. Скончался от рака легких. Слишком много курил. Не знаю, почему, но все рыбаки — заядлые курильщики. Дымят не переставая…

Тэнго задумался.

— Может, лучше бы мой отец тоже был рыбаком.

— Почему ты так думаешь?

— Почему? — переспросил он. — Да просто так показалось. Что лучше б он был рыбаком, а не сборщиком взносов за телевидение.

— И тогда бы тебе легче было с ним общаться?

— По крайней мере, многое в моей жизни сложилось бы иначе.

Тэнго представил, как он, маленький мальчик, воскресным утром выходит с отцом на лодке в открытое море. Суровый ветер Тихого океана, соленые брызги в лицо. Монотонный рокот дизеля, едкий запах рыбацких сетей. Тяжелая, опасная работа. Малейший промах смертелен. Но в отличие от выбивания взносов за «Эн-эйч-кей», работа осмысленная и естественная.

— Но ведь собирать взносы за телевидение, наверное, тоже работа не из легких? — уточнила сестра Оомура, уплетая рыбу, запеченную с овощами.

— Пожалуй, — согласился Тэнго. По крайней мере, для него эта работа оказалась невыносимой.

— Но твой отец с ней справлялся успешно, так ведь? — сказала Куми Адати.

— Думаю, даже слишком успешно, — ответил Тэнго.

— И грамоты получал, — добавила Куми Адати.

— Ах да, совсем забыла… — Сестра Оомура вдруг отложила палочки. — Ужас. Такая важная вещь — и совсем вылетела из памяти! Подожди меня здесь. Я должна передать тебе кое-что сегодня и никак не позже.

Вытерев губы платочком, она встала из-за стола, не доев, и быстро вышла из столовой.

— Что еще за важная вещь? — склонив голову набок, спросила Куми Адати.

Но Тэнго, конечно, этого даже не представлял.

Ожидая сестру Оомуру он набивал рот салатом. Едоков в столовой было пока немного. За одним столиком — трое стариков, которые все время молчали. За другим ужинал седой мужчина в белом халате, сосредоточенно читая вечернюю газету.

Наконец сестра Оомура вернулась — так же торопливо, как вышла, — держа в руках бумажный пакет из универмага. Раскрыв его, она вынула аккуратно сложенную униформу.

— Примерно с год назад, когда твой отец был в сознании, он передал мне это на хранение, — сказала дородная медсестра. — Просил, чтобы в гроб его положили в этой форме. Поэтому я отдала ее в чистку, посыпала нафталином и хранила все это время.

Униформу служащего «Эн-эйч-кей» Тэнго не перепутал бы ни с какой другой формой на свете. Брюки тщательно выглажены. Ткань отдает нафталином. На несколько секунд Тэнго потерял дар речи.

— Он хотел, чтобы его кремировали в этой одежде, — добавила сестра Оомура и, аккуратно сложив униформу, убрала ее обратно в пакет. — Поэтому сегодня я должна передать ее тебе. Завтра принеси эту форму в похоронное бюро и попроси, чтобы отца в нее переодели.

— Но… разве так делается? — не очень уверенно возразил Тэнго. — Униформа принадлежит корпорации «Эн-эйч-кей». Выдается на время. После выхода на пенсию ее полагается вернуть.

— Не волнуйся, — сказала Куми Адати. — Если мы промолчим — никто не узнает. А от потери одной старенькой униформы «Эн-эйч-кей» не обеднеет!

— Это уж точно, — согласилась сестра Оомура. — Твой отец вкалывал на них с утра до ночи тридцать лет. Каждый день попадал в переплеты, выдавал норму, крутился, как ослик на водокачке. И что, они пожалеют для него несчастные куртку с брюками? Разве он надевал их, чтобы сделать кому-то плохо?

— Верно. Я вот тоже до сих пор храню матросскую курточку из средней школы, — сказала Куми Адати.

— Униформа «Эн-эйч-кей» и школьная матроска — все-таки разные вещи… — возразил было снова Тэнго, но его никто не поддержал.

— Ага, моя матроска тоже до сих пор висит в шкафу, — сказала сестра Оомура.

— Иногда надеваешь и вертишься перед мужем? — поддразнила Куми Адати. — В белых носочках?

— А что? Отличная мысль, — серьезно сказала сестра Оомура, подперев щеку рукой. — Может неплохо возбудить.

— В общем, так, — повернулась Куми Адати к Тэнго, прекратив болтовню о матросках. — Господин Кавана просил, чтобы его кремировали в форме служащего «Эн-эйч-кей». И мы должны выполнить его волю. Ты не согласен?

Взяв пакет с униформой, Тэнго вернулся в палату. Куми Адати, поднявшись вместе с ним, взялась стелить постель — свежую накрахмаленную простыню, новенькие пододеяльник, подушку и наволочку. Когда она закончила, отцова кровать совершенно преобразилась. Без всякой связи с происходящим Тэнго почему-то вспомнил ежик густых волос на лобке у Куми Адати.

— Все последнее время твой отец оставался в коме, — сказала она, расправляя складки на пододеяльнике. — Однако я не думаю, что он был совсем без сознания.

— Почему ты так решила?

— Дело в том, что он постоянно посылал кому-то сигналы.

Тэнго стоял у подоконника и глядел за окно, но при этих словах обернулся и воззрился на медсестру.

— Сигналы?

— Да, он то и дело постукивал по краю кровати. Уронит руку — и ну выстукивать что-то вроде азбуки Морзе. Тук-тук… Примерно вот так.


И Куми Адати легонько постучала костяшками пальцев по раме кровати.

— Похоже на какие-то сигналы, согласен?

— Думаю, это не сигналы.

— А что же тогда?

— Он стучал в двери, — севшим вдруг голосом ответил Тэнго. — В двери чьих-то квартир.

— Может, ты и прав. Действительно, напоминает стук в дверь. — Куми Адати напряженно сощурилась. — Выходит, даже потеряв сознание, господин Кавана продолжал собирать взносы за телевидение?

— Видимо, да, — кивнул Тэнго. — Где-то в закоулках своей головы.

— Как армейский трубач, который, даже погибнув, не выпустил трубы из рук? — с интересом отметила Куми Адати.

Тэнго молчал, не представляя, что на это ответить.

— Видимо, твой отец очень любил свою работу. Ему нравилось ходить по домам и собирать с людей взносы, да?

— Дело не в том, нравилось ему или нет.

— А в чем же?

— Просто он умел делать это лучше всего.

— Хм… Вот, значит, как? — Девушка задумалась. — Но тогда получается, он выбрал себе верный путь в жизни, разве нет?

— Возможно… — ответил Тэнго, разглядывая сосновую рощу. — Возможно, что и так.

— А вот ты, например? — спросила она. — Что ты умеешь делать лучше всего?

— Не знаю, — признался Тэнго и посмотрел ей прямо в глаза. — Ей-богу, не знаю.





Глава 22





УСИКАВА



Глаза эти словно жалели его


Тэнго появился на пороге дома воскресным вечером, в четверть седьмого. Вышел во двор и огляделся, словно что-то ища. Повернулся налево, потом направо. Глянул на небо, затем себе под ноги. Но, похоже, не заметил ничего необычного — и быстрым шагом двинулся по улице. Пока его фигура не скрылась из виду, Усикава следил за нею через щель между шторами.

На сей раз Усикава решил не шпионить за Тэнго. Тот уходил, сунув руки в карманы неглаженых хлопковых брюк. Поверх свитера — потертый оливковый пиджак из вельвета. Волосы взъерошены. Из бокового кармана пиджака выглядывает пухлый покетбук. Видно, собрался где-нибудь перекусить. Ну и пускай идет себе куда хочет.

В понедельник Тэнго читает сразу несколько лекций. Об этом Усикава узнал, загодя позвонив в колледж. Да, лекции Каваны-сэнсэя с понедельника возобновятся согласно расписанию, деловито сообщила ему секретарша. Вот и отлично. Наконец-то парень вернется в свой обычный жизненный ритм. Судя по его характеру, вряд ли он сегодня поедет куда-нибудь далеко.

Ближе к восьми Усикава надел пальто, замотал шею шарфом, натянул вязаную шапочку до самых бровей — и, выйдя из дома, быстро зашагал по улице, бдительно поглядывая по сторонам. Тэнго еще не вернулся. Что-то слишком он долго, если собирался просто перекусить. Нужно быть осторожным — не столкнуться бы с ним нос к носу когда он вдруг пойдет домой. Риск, конечно, велик, но Усикаве позарез нужно было выйти на улицу прямо сейчас, чтобы закончить одно неотложное дело.

Свернув по памяти за несколько поворотов, миновав три-четыре знакомых ориентира и пару раз заплутав, он добрался-таки до парка с детской площадкой. Вчерашний шквальный ветер утих, и хотя вечер стоял не по-декабрьски теплый, в парке не было ни души. Еще раз оглядевшись — не смотрит ли кто, Усикава взобрался на горку, сел, оперся спиной о перильца и посмотрел на небо. Как и прошлым вечером, в небе почти на том же месте висела яркая, в третьей четверти луна. Вокруг нее ни облачка. А рядом с нею проступала вторая луна, поменьше. Чуть кривая и зеленоватая.

Значит, ошибки нет, понял Усикава. Он вздохнул и покачал головой. Это не сон, не мираж. Две луны — большая и маленькая — сияли в небе над голой дзельквой и никуда не исчезали. Словно со вчерашнего вечера так и ждали, когда же Усикава вернется на детскую горку и посмотрит на них. Они знали, что он придет сюда снова.

Будто сговорившись, обе затапливали мир молчанием, полным тайных намеков. Приглашали Усикаву разделить это молчание с ними. И прижимали покрытые пеплом указательные пальцы к губам.

Сидя на горке, Усикава скорчил гримасу, заставив мышцы разъехаться в разные стороны. Он хотел проверить, не появится ли в его ощущениях чего-нибудь странного. Но ничего особенного не почувствовал. Плохое ли, хорошее — лицо его вело себя так же, как и всегда.

Усикава считал себя реалистом — да, собственно, реалистом и был. Никакой метафизикой не увлекался.

Если что-либо существовало на самом деле — принимал это как реальность, даже если законами природы было не объяснить и логикой не проверить. Таков его главный принцип мышления. Не законы и логика порождают реальность, но реальность формирует законы и логику. А потому оставалось принять как реальность тот факт, что в небе теперь две луны.

О том, что случится потом, подумаем, когда это случится, решил Усикава. Стараясь не вдаваться в рассуждения, он бесстрастно взирал на две луны в небесах: большую желтую и маленькую, ущербно-зеленоватую. Пытаясь свыкнуться с тем, что видят его глаза. Я должен принять это как есть, повторял он про себя. Как такое могло случиться, он объяснить не мог. Но как раз в это пока можно не углубляться. Как на это правильно реагировать — вот вопрос номер один. Итак, принимаем, что видим, без всякой логики. А там и подумаем, что делать дальше.

На горке Усикава просидел минут пятнадцать. Подпирая задом перильца и почти не шевелясь, приучал свое сознание к увиденному. Точно водолаз, не сразу привыкающий к изменению давления, он погружался в лунный свет, только что не впитывая его кожей. «Это важно», — подсказывал ему внутренний голос.