Абонент доступен

Пока что сердце Алевтины Петровны справлялось. Но надолго ли его еще хватит?





Глава 2




Мы снова расположились в кабинете Пожарова.

– Этот ублюдок своими рассказами почти добил мать, – вынес он свой вердикт. – Это второй приступ за последнюю неделю. Я не знаю, что будет дальше.

– А кто такой Шаров?

– Да знакомый мой, кардиолог. Мы ему дом строили три года назад, вот и дружим теперь. Иногда мать спрашивает его о том о сем, а он ей рекомендует всякие новшества типа витаминных комплексов или зарядки по утрам. Он знает, что у нее проблемы с сердцем, не раз предлагал лечь в больницу, он там завотделением.

– В больницу она, разумеется, не по-едет, – произнесла я. – А если приставить к ней сиделку?

– Я заранее сочувствую этой сиделке, – заметил Пожаров. – Не хочу потом избавляться от тела. Маман может, если не в настроении, и из нагана пальнуть.

– А у нее есть оружие?

– А кто знает? – усмехнулся Пожаров. – Как мы видим, в ее прошлой жизни много неизученных территорий. У меня, оказывается, есть родная сестра! Охренеть. А я узнал об этом только сейчас. Папаша-то, оказывается, не только походы любил. Географ фигов! Охренеть еще сто раз!

Степан хаотично передвигался по комнате, периодически зависая то возле компьютерного стола, то возле окна. После происшествия с Алевтиной Петровной ему не сиделось, и я его понимала. Любой не находил бы себе места.

– Если я правильно поняла, то Энио рассказал Алевтине Петровне то, о чем она никому не рассказывала. А еще он сообщил о чем-то, о чем она знать не могла, верно?

– Именно так, – коротко ответил Степан.

– И вы с ней в это поверили?

Пожаров уставился на меня с таким видом, словно я предложила ему заняться со мной сексом.

– Будь ты там, ты бы таких вопросов не задавала, – ответил он. – Да и мать теперь убеждена в правдивости слов этого предсказателя. Говорит: «Ох, а ведь все так и было! Володя сам не свой был. И женщину эту я помню, кажется…» Да ничего она не помнит, господи!

Я молчала. Решила дать ему выговориться.

– Мать не дура, но возраст берет свое, – продолжал Степан. – Конечно, она дико испугалась. За меня, скорее. Она, получается, частично была в курсе отцовских тайн. А я, получается, ничего не должен был знать. Мы потом с ней долго разговаривали. Она стала вспоминать то время, попросила принести коробку со старыми фотографиями. Объясняла мне, кто на них изображен, ведь я некоторые видел впервые. Были там и фотографии отца с работы: вот он около школьной доски, вот на субботнике, а вот со своими учениками на вокзале, и все такие «орюкзаченные».

– Орюкзаченные? – переспросила я.

– А как еще сказать? У каждого за плечами по огромному рюкзаку, – отмахнулся Степан. – В очередной поход собрались, наивные. Были еще фотографии со школьных линеек, всяких конкурсов, пионерских слетов. А есть те, на которых отец не только с детьми, но и с их родителями. Так вот, мать сразу опо-знала ту, с которой у папаши были отношения. «Это она, сынок. Теперь я точно уверена».

– Как же ей удалось?

– Кому? Как удалось той бабе запрыгнуть в койку к учителю своего ребенка? Понятия не имею. Может, она ему взятку так дала, чтобы дочери пятерки ставил, – грубовато осведомился Пожаров.

– Маме твоей, – уточнила я. – Как она догадалась, что женщина на фото и была той самой любовницей?

Степан ненадолго задумался. Потом пожал плечами.

– Она, наверное, все сопоставила, – решил он. – С кем-то из родителей учеников отца она была знакома, сама мне как-то рассказывала. Но не подозревала, что он крутит с одной из мамашек. Любовницу отца, кстати, звали Людмилой.

– Алевтина Петровна не называла ее по имени. Ты уверен, что женщина на фото и есть та самая любовница твоего отца?

– Уверен.

– Значит, они были знакомы?

– Наверное. Мать не уточняла.

За окном стемнело. Природа в Тарасове и окрестностях в этом апреле никак не хотела просыпаться. Да и сам апрель был каким-то не весенним. Снег он растопил быстро, но по ночам все еще подкидывал то легкий морозец, то колючий дождик, больше напоминавший мелкий снежок.

Наконец Степан нашел в комнате место, где смог успокоиться. Сел за рабочий стол, снова достал сигареты.

– Ну? – хмуро спросил он, отбросив в сторону зажигалку и выпустив изо рта несколько красивых колец из сигаретного дыма. – Возьмешься?

Я наблюдала за кольцами. Одно из них, прежде чем раствориться в воздухе, проплыло через половину комнаты.

– За что? Что же конкретно от меня требуется, Степан?


Пожаров подался вперед, лег грудью на сложенные перед собой руки.

– Я не верю в то, что он мог реально заглянуть в прошлое моей матери, – угрожающе произнес он. – Он напугал пожилого человека и круто изменил мою жизнь. За это я перевел ему солидную сумму денег.

– Сколько?

– Много.

– Сколько? – с нажимом повторила я.

– Пятьдесят тысяч. Если бы я захотел, чтобы он и меня исповедовал, то это стоило бы еще столько же. Но деньги, Тань, сейчас вообще ни при чем. Не о них речь. Знаешь, что мне сказал Шаров, когда я его вызвал на другой день к матери? Он сказал, что удивлен тем, что она вообще еще жива. Приехал, сделал ей на месте электрокардиограмму, прослушал, проверил, посчитал пульс. И сам чуть не помер, увидев показатели.

– И я еще добавила, – не выдержала я, вспомнив Алевтину Петровну.

– Ну а кто мог знать, что она снова заведется? – возразил Пожаров. – Я с нее обещание взял, чтобы она только по существу, без нервов все тебе рассказала. В общем, нет тут твоей вины. Издержки это. Таблетки матери давал сильные, спасибо за них тому же Шарову. А Энио… Если бы ты была на том сеансе, то не задавала бы вопросов. Последствия его «представления» я ощущаю до сих пор и не рад тому, что вижу. Выведи эту сволочь на чистую воду, и я тебе обещаю, что моя благодарность будет безмерной.

– Возьмусь, – пообещала я. – Последний вопрос.

– Давай.

– Ты не пытался после всего искать сестру?

Пожаров покачал головой.

– Были такие мысли, – признался он, – но потом понял, что вряд ли смогу держать себя в руках, если все это окажется правдой. То, что было в прошлом, пусть там и остается. Нет у меня никакой сестры. И не было!





* * *


Я занялась разоблачением Энио даже с некоторым удовольствием. Понимала, что преступлением его деятельность можно было назвать с большой натяжкой. Каждый вправе устраивать шоу из любой мелочи, и люди по собственному желанию готовы платить за то, что пощекочет им нервы и расшевелит в душе уснувшую веру в чудо. Но последствия, которые имел в виду Пожаров, были совсем не чудесными.

В процессе расследования я пообщалась с большим количеством людей, и некоторые абсолютно точно были на моей стороне. Они входили в число бывших клиентов Энио, и он проделал с ними подобные штуки: не мог толком разобраться в будущем человека, но с легкостью выжимал из глубинных архивов его памяти что-то тайное, дурно пахнущее, ранящее и тщательно замаскированное. Поиграться с настоящим клиента Энио, впрочем, тоже был не против. Некоторые признавались мне в том, что в присутствии Энио даже сильный духом циник мог превратиться в ручного зверька и начинал выкладывать молодому магу все свои тайны. И человек без какого-либо, как ему казалось, давления сам обнажал доселе скрытые пороки, плакал, клялся, рвал на себе волосы. Энио же, получив очередное чистосердечное признание, уверял жертву в своем вечном молчании.

Самым странным и, пожалуй, страшным в этих историях было то, что каждый покаявшийся некоторое время после сеанса ощущал глубокую благодарность магу.

Разумеется, все эти люди были готовы платить Энио за молчание. Иногда он даже отказывался принимать деньги, утверждая, что уже забыл обо всем, о чем ему пришлось услышать. Но клиенты не отступали. В итоге Энио нехотя соглашался.

С помощью моего бессменного помощника подполковника Кирьянова мне удалось разузнать о парне его подноготную. Все говорило за то, что Энио не владел каким-то чудесным даром предвидения. Он был отличным психологом и физиономистом. Перед каждым сеансом он вместе с помощниками тщательно изучал подробности прошлой жизни каждого потенциального клиента. И козырял потом перед людьми липовым даром предсказания.

Впоследствии некоторые оперативники жалели о том, что не смогли пообщаться с Энио лично – еще бы, это же уникум, гений! Как ему удавалось все обставить так, что его никто не заподозрил в обмане? Даже я бы с ним поговорила. Однако именно для него все сложилось не совсем удачно: скрываясь от полиции, загнанный в угол, Энио предпочел славе покончить с собой. Но сделал это очень эпично. Дважды. Он забрался на самый верхний этаж недостроенного дома, облил себя бензином, поджег и шагнул с края бетонной платформы. Так и летел к земле пылающим факелом.

Видимо, хотел, чтобы наверняка.





* * *


История осталась в прошлом, а вот тот, с кого она началась, сидел сейчас на моей кухне.

– Мать в тот день собиралась свои цветы в саду стричь, или что она там с ними делала, – сказал Пожаров, – а я был на работе. Вернулся вечером и нашел ее в саду. Никого рядом не было. Никого.

Пожарову нужно было выговориться. Как и Наташка, он почему-то выбрал для этой цели меня. Дело могло быть в ощущении психологического комфорта. Я нередко слышала от знакомых, что рядом со мной им становится легче. Похоже, Пожаров испытывал те же самые чувства.

Но пока что он переживал только потерю матери, и я не была уверена, что именно это привело его ко мне так внезапно.

– Мама теперь отдохнет от всего этого дерьма, – вдруг злобно произнес он.

– От какого такого дерьма? – не поняла я.

– Сейчас расскажу.

Он выудил из кармана пачку сигарет. Разрешения закурить в чужом доме спрашивать не стал, да оно и не требовалось. Я молча поставила перед ним пепельницу и открыла окно.

Что ж, покурим. Отчего бы не покурить?

– Короче, дело к ночи, – начал Степан. – Я после смерти матери наткнулся в ее спальне на коробку с фотографиями. Теми самыми, помнишь?

– Помню, – ответила я. – Алевтина Петровна тогда впервые показала тебе любовницу отца. Это было сразу после сеанса, который провел Энио.