Абсолют в моём сердце

И вижу: не произошло, а продолжает происходить! На полу холла, окружённая кольцом людей, сидит женщина, в её руках неестественно красный, почти уже синий мальчик, лет трёх, пытается дышать, совершая судорожные движения ртом. В следующее же мгновение рядом с женщиной оказывается и мужчина, хватает ребёнка за горло одной своей рукой, а пальцами второй пытается проникнуть внутрь с вполне очевидной целью — вытащить то, что там застряло.

— Что вы делаете?! Вы убьёте его этим! Отойдите! — слышу чёткий, громкий, уверенный и даже жёсткий призыв.

Не сразу понимаю, что голос принадлежит человеку, которого хорошо знаю, и только когда мальчишка взлетает, перевернувшись в воздухе вверх ногами, понимаю, что это Эштон! Ноги ребёнка ловко зажаты в его руке, вторая совершает ритмичные хлопки в районе лопаток, разделённые на равные интервалы.

Некоторое время ничего не меняется, ребёнок всё так же не дышит, и, выпучив глаза, шевелит ртом, как рыба. Мужчина, очевидно отец, теряет самообладание и кидается на Эштона, пытаясь забрать мальчика, но женщина вскакивает и с воплями бросается на мужа, ударяя его кулаками в грудь. А Эштон не выдаёт ни единой эмоции — холоден и спокоен, продолжая совершать одному ему понятную последовательность действий. То встряхивает ребёнка, то похлопывает, то засовывает большой палец в рот, как будто на что-то давит там.

— Правильно, парень, давай, на корень языка дави! — слышу прямо рядом с собой.

Но ничего не происходит. Ребёнок становится всё синюшнее, и уже, кажется, даже перестал бороться — рот открыт, но губы и челюсть неподвижны. Обильная слюна делает картину душераздирающей.

— Что вы смотрите, как пацан ребёнка убивает? О чём думаете! Тут есть хоть кто-нибудь связанный с медициной? — восклицает нервный женский голос.

— Скорую надо вызвать! — вторят ей другие голоса.

— Никакая скорая его уже не спасёт, — печально отвечает некто из толпы.

А Эштон невозмутим. Как скала. Как непоколебимая глыба.

И в тот момент, когда люди мысленно и не только уже похоронили милого черноволосого мальчика в джинсовом комбинезоне, а Эштон успел получить удар в лицо от его отца, напряжение разрывает громкий детский крик — в суматохе никто и не заметил, как изо рта перевёрнутого ребёнка вылетел смертоносный предмет. Им оказалась ярко-оранжевая карамель.

— Это конфета! — истерия радости охватывает толпу.

Мать уже прижимает мальчика к груди, всхлипывая в голос, его отец нервно проводит ладонями по лицу, а высокий парень с сильными руками и безупречной выдержкой незаметно для всех удаляется в сторону входной двери.

— Мда! А всё-таки классный получится доктор из нашего Эштона! — заявляет голос Лурдес прямо у моего уха.

У меня ступор.

— Что ты сказала?

— Что у брата природная тяга к медицине. А с учётом его хладнокровности из него выйдет потрясный врач в будущем. Хирург, к слову.

— Хирург?!

— Ага, он уже чётко определился с выбором резидентуры. Хирургом хочет быть.

У меня состояние, близкое к шоковому.

— Я всегда думала, что он изучает менеджмент… И как он у матери оказался? Разве медики учат математику?

— Так это же второе образование. Он в этом году только поступил, добирает лекции к своей основной программе, но признался, что растягивать на годы это дело не собирается.

— Я не знала…

— Так не афишируется же. Это типа тайна, о которой все знают, — смеётся.

— Кроме меня…

— Ну… у вас же натянутые отношения. И потом, в неведении не только ты.

— А тебе мама сказала?

— Нет, он сам. Мы общаемся иногда, если пересечёмся. Я и дома у него была: там столько книг по медицине! Спит на полу, а всю комнату книгами завалил, медицинскими атласами. Я в один заглянула, меня чуть не вытошнило! А он всё это учит, прикинь!

— Боже, когда этот парень всё успевает?

— Ну так я же говорю, у него тяга, прямо одержим своей медициной. Думаешь, студены первокурсники в состоянии сделать то, что он сегодня продемонстрировал? Думаю, вряд ли.

— Ну, это же оказание первой помощи, с неё они и начинают, скорее всего.

— С анатомии они начинают. Я видела его конспекты.

— Понятно, — говорю, а сама ищу глазами будущего тайного доктора. — А почему тайна?

— От отца. Чтобы не расстраивался. Лёшка же тоже отказался от приза.

— В смысле отказался?

— В прямом, так и заявил отцу: «раз у тебя теперь есть родной сын, я снимаю с себя полномочия наследного принца».

— И?!


— Что, «и»?!

— Папа что на это сказал?

— Сказал, что каждый человек вправе сам выбирать свой путь, и что Алёше следовало сразу признаться прямо, что душа у него не лежит быть директором всея Соболев-корпорэйшн.

— То есть, теперь кандидат в президенты Эштон?

— Да, как только окончит Университет и получит диплом по бизнес-администрированию, у него начнётся практика на должности папиной правой руки.

— А как же медицина?

— Ну, мне Эш сказал, что бизнес — это то, что нужно, а медицина — мечта, и учится он для души. Сказал, что хочет знать все известные науке тайны человеческого тела, уметь лечить людей, и в будущем, когда-нибудь, откроет лабораторию.

— Лабораторию чего?

— Не знаю, я не спрашивала. Сама поинтересуйся у него! Вот и тема для разговора, а то молчите постоянно в обществе друг друга, словно два истукана!

— Всё-то ты у нас знаешь, всё-то видишь!

— Так это ж так прикольно, наблюдать за людьми!

— Да уж… мама права: гены — страшная сила.

— Ты о чём это?

— Да так, ни о чём.





Глава 18. Моменты…




Amber Run — No Answers

Orka — Yemanja

Я не слишком хорошо понимаю, куда несут меня собственные ноги, но догадываюсь. Не знаю, почему и зачем мои глаза обшаривают каждый угол этого фешенебельного ресторана, но сердцем чувствую.

И вот скажите мне, разве может быть случайной душа, знающая где, как и когда найти ту самую другую душу?! Конечно же, я нашла его: на берегу, в сумерках, на удалении от всех признаков цивилизации. Вижу широкую спину в светлой футболке, взгляд, как обычно устремлённый в никуда, в пустоту, в мысли, в самого себя.

Сажусь рядом на песок, точно в ту же позу со скрещенными ногами, что и почти год назад в ноябре, на нашем холодном берегу.

И мы молчим. Он не смотрит на меня, ни единого взгляда. И я не смею беспокоить его своими глазами. Только тишина, спокойное море, иссиня чёрное небо с разливами угасающего солнца, ещё не остывший за день оранжевый испанский песок и мы двое.

— Это не так легко, как кажется, — внезапная фраза от героя вечера.

— Я знаю.

И снова тишина. Мы оба упорно молчим, хотя безумно хочется сказать ему очень многое. Например, то, что он не даёт мне забыть себя, отпустить, совершая время от времени вот такие геройские поступки, как сейчас. Как соблазняет своим умом и потрясающей выдержкой, не оставляя моему сердцу ни единого шанса спастись. Как сильно на моё девичье сознание давит весомость его поступка, смелости, духовной мощи. Ведь он не только знал, что делать технически, он взял на себя риск, ответственность за жизнь чужого ребёнка, сохранял самообладание, невзирая на упорное отсутствие результата, непоколебимо продолжал делать то, что считал нужным, хотя люди не верили в него и пытались помешать.

— Откуда ты знал, что нужно делать?

— Видел однажды, как умер ребёнок. Ребёнок, которого можно было спасти. И ни один из десятков бывших там взрослых не имел понятия об элементарных принципах оказания первой помощи.

— Он тоже подавился?

— Это была девочка, лет четырёх-пяти, она утонула в городском бассейне. Мне было десять, и… после того случая я выучил всё, что следует знать любому хоть сколько-нибудь разумному человеку.

— Эштон…

— Да?

— Из тебя выйдет потрясающий врач. Один из тех, кто славится на континенты, о ком говорят: доктор от Бога!

— Это вряд ли. У меня другие планы.

— Медицина не входит в них?

— Нет.