Агент влияния
Часть 51 из 80 Информация о книге
Трость, впрочем, была идеально сбалансирована и на удивление приятна в руке. Недертон открыл дверь спальни и вышел показаться Рейни. Она завопила от восторга, запрыгала вокруг, поцеловала Недертона в губы, затем примерила котелок, лихо заломив его набок. – Ты нашел свой зимний образ. – Она с улыбкой вернула ему котелок. – По крайней мере, не цилиндр. Когда меня туда в прошлый раз затащили, пришлось надевать. Я был со Львом. Мероприятие в ратуше, потом банкет в гриль-баре. Ты тогда еще жила в Торонто. – Помню, ты жаловался. Да, пока ты переодевался, она снова позвонила. Машина ждет перед домом, в вертолетном варианте. Тебе стоит поспешить. – Она оценивающе оглядела его с головы до ног. – Это подвязки? – Да. Носки шерстяные, не эластичные. – Ух ты. – Рейни изобразила, что обмахивается веером. – Не могу дождаться. Недертон чмокнул ее в щеку: – Сейчас в голове вместо мыслей носки, но я тоже тебя люблю. Он вспомнил жест из старого фильма и легонько приподнял тростью котелок. – Звони, если понадоблюсь. – Обязательно, – сказала она. Вечер был холоднее, чем Недертон ожидал; выйдя на улицу, он увидел облачко своего дыхания и погладил шов на рукаве плаща, прежде чем вспомнил, что одежда ненагреваемая. Забросив трость на плечо, он двинулся дальше. Впереди демаскировалась дверца, опустилась подножка. – Заходите, – произнесла изнутри Лоубир. Недертон залез в машину. Лоубир там не было. – Я в Чипсайде, – сказала она, когда дверца за ним закрылась. Голос шел со всех сторон сразу. – Усаживайтесь. Недертон опустился на сиденье в заднем конце машины, чтобы сидеть лицом по ходу движения. В салоне еще немного ощущался запах ароматической свечи. Машина бесшумно и плавно пошла вверх. – Хотите обзор? – спросила Лоубир. – Нет, спасибо. – Недертон предпочитал бежевые стены. Трость лежала на овальном столе, котелок рядом с ней. Машина уже поднималась, и он ощущал лишь слабое движение вперед, хотя знал, что впечатление, скорее всего, обманчивое – несущий квадрокоптер был не только бесшумный, но и очень быстрый. Скоро машина пошла вниз. Недертон понял, что она села, только потому, что перестал чувствовать движение. Он взял шляпу и трость и вылез из мягкого углубления. Дверца открылась. В нее ворвался стук лошадиных копыт, грохот колес по брусчатке, далекий паровозный гудок. Недертон вышел из машины. Две дамы в кринолинах изумленно уставились на него, вернее, на демаскированную часть дверцы. Наверняка посетительницы. Боты, создававшие впечатление многолюдности, не реагировали на отклонения, а немногочисленные местные жители обычно возмущались всем, что выходит из образа. Больше всего Недертон любил здешнее небо, и дневное, и ночное. Какие-то эффекты прятали от глаз и шарды, и все прочее, что разрушало бы дух эпохи. Час был поздний, улицы выглядели менее оживленными, но не опустели, как обычно при его встречах с Лоубир. Джентльмены гуляли, потягивая послеобеденные сигары, жрицы любви вышли на промысел, орудовал целый музей древней преступности, одно из главных здешних увеселений. – Спасибо, что пришли, – произнесла рядом Лоубир. Так неожиданно, что Недертон даже вздрогнул. – Рейни упомянула Фиринг, – сказал он. – Разумеется, – ответила Лоубир. Цилиндр совершенно менял ее черты, главным образом потому, что прятал белый кок, без которого она выглядела педантичной, даже глуповато-занудной. Ее наряд, как и его, подразумевал траур, возможно из уважения к вечной скорби Фиринг. – Сюда, пожалуйста. – Лоубир направила его в сторону собора Святого Павла. – Вы были здесь в годовщину Второго великого пожара? Двадцать девятого и тридцатого декабря? – Нет, – ответил Недертон. – А как ее отмечали? Он обогнул мальчишку-нищего, безногого на тележке, практически наверняка бота. – Дерьмо собачье! – хрипло выкрикнул вслед мальчишка. – С помощью систем, скрывающих шарды, воспроизвели пожар, случившийся от немецких зажигательных бомб в тысяча девятьсот сороковом, – сказала Лоубир. – Особенно впечатлял закат второго дня. Сюда, пожалуйста. Она свернула влево, в узкий проулок, где им неудобно было идти рядом. Здесь запахи косплейной зоны, хотя Недертон и знал, что они искусственные, напомнили, за что он ее так не любит. На улице пахло конским навозом, здесь в ноздри ударила аммиачная вонь мочи. Дальше она немного ослабела, но совсем не исчезла. – Пришли. Лоубир резко остановилась. Слева от Недертона приоткрылась толстая деревянная дверь, которую он до того не заметил. В тусклом свете свечей на него яростно щурилась Фиринг. Она что-то выставила перед собой двумя руками. Пистолет, сообразил Недертон. Эпохи округа и ровно такой, какой предпочитала ее тамошняя молодая версия. – Добрый вечер, Кловис, – сказала Лоубир, снимая цилиндр. – Не рассусоливай. – Фиринг отступила на шаг и немного опустила пистолет. Лоубир шире открыла дверь и быстро вошла. Недертон шагнул за ней, в последний миг вспомнив снять котелок. Фиринг, оставив пистолет в правой руке, взяла левой канделябр с оплавленными белыми свечами и кивнула в узкий проход позади себя. – Туда, – сказала она. – Он сквозной. 73 Сингулярность Верджил принес ланч: гамбургеры из лучшего бистро в Догпэтче, где не продавали еду навынос, но не устояли перед его профессиональным обаянием. Теми же приемчиками и неведомым количеством денег он обеспечил микроавтобусу со свеженанесенным веганским логотипом место на парковке за этим хипстерским супермаркетом. Верити, жуя бургер, думала, какой же пасмурный выдался день, потом сообразила, что дело в тонированных стеклах, а солнце сияет по-прежнему. Дрон расположился у пассажирской дверцы, спиной к салону. Он просунул тонкое черное щупальце с камерой в узкую щелку над правым передним стеклом и высматривал аэродроны. Коннер, видимо, перевел его на автоматику, поскольку ничего не говорил с тех пор, как Верджил ушел за ланчем. Тлен тоже не проявлялась. – Мешаю есть? – спросила Рейни из дрона. – Нисколько, – ответила Верити. – Где Уилф? – В Чипсайде. – Это район? – Улица. Но главным образом – самая популярная косплейная зона. Посетители должны одеваться соответственно. Большая часть видимого населения – боты. – Боты? – Вроде периферали, но неорганические, неразумные, обычно дистанционно управляемые. Впрочем, кто-то там и правда живет, поэтому Уилф туда и пошел. Вместе с Лоубир в гости к ее приятельнице. Они обе очень старые, старше всех, кого знаю. – Сколько им лет? – спросила Верити. – Ну, сама Лоубир в вашем срезе, в две тысячи семнадцатом, уже есть. Ребенком. Верити уставилась на дрона, позабыв про картошку фри в картонной коробке. – И ей, и ее приятельнице по сто двадцать с чем-то, – продолжала Рейни. – Их биологические часы несколько раз перезапускали, и речь не только о косметических операциях. Лоубир делает и косметику, а Кловис отказывается. Говорит, она старая клюшка и должна так выглядеть. – Клюшка? – Выражение ее молодости. – И сколько у вас люди живут? – спросила Верити. – Насколько я слышала, сто шестьдесят – примерно верхняя граница сохранения полной дееспособности, но она все время повышается. – А тебе сколько? – Двадцать семь, – ответила Рейни. – И ты столько проживешь? – Нет, если этого не захочет кто-нибудь, кому такое по карману. А люди, которым такое по карману, обычно не хотят, чтобы другие жили так же долго. – Почему? – Раньше победителем считали того, кто умер, владея наибольшим количеством игрушек. Теперь это тот, кто живет дольше всех, сохраняя игрушки. – Лоубир и ее приятельница настолько богаты? – Верити сообразила, что по-прежнему держит коробку с картошкой, и поставила ее на сиденье. – Нет. Лоубир во время джекпота стала нужна очень богатым людям, и они начали ее перезапускать. Она по-прежнему им нужна, даже нужнее, так что ее по-прежнему перезапускают. Кловис была замужем за членом парламента, когда это еще имело какое-то значение, и ее муж помог неким влиятельным людям приобрести влияние иного рода. Очевидно, кто-то по сей день продлевает ей жизнь в знак благодарности. – А что такое джекпот? – спросила Верити, по-прежнему обращаясь к спине дрона. – Черт, – произнесла Рейни совершенно другим тоном. – Именно этого мне упоминать и не следовало.