Актеры затонувшего театра

Девушка встала, подошла к двери, но, уже взявшись за ручку, обернулась:

— Артем, я тебя прошу быть повежливее.

И вышла.

Подождав, когда Хорошавина уйдет на какое-то расстояние, Вера сказала:

— Артем, претендентов на роль убийцы не так много осталось.

— Это не мое амплуа, — тут же отреагировал Кирееев.

— А я тебе и не предлагаю. Просто, если мы не установим точно, кто это сделал, то потом это будет сделать значительно труднее, а может, даже и невозможно. Кандидатов, как я сказала, несколько. Не буду называть…

— Нет, вы скажите! — потребовал Артем.

Вера не стала скрывать:

— Ты, Козленков, Ручьев и Волков.

— Вы в своем уме? — рассмеялся Артем. — Вы же сами говорили, что Федор Андреевич — единственный, кто вне подозрений. Он же все время в зале был!

— Кому я об этом говорила? Тебе разве? Я говорила об этом только одному человеку, а именно — самому Волкову. Я считала, что он все время находился рядом, но это не так… Он говорит, что во время моего разговора с Герберовой танцевал с Алисой Иртеньевой, но ее тогда в зале не было.

— Разве?

— Так и ты не можешь знать это наверняка. Ты же тоже отсутствовал в тот самый момент. Но Волков для следствия вне подозрений, начнут трясти тебя, потому что именно ты был ближе всех к Элеоноре Робертовне.

Молодой актер напрягся, но произнес спокойно и даже немного развязно:

— Это угроза?

— Отнюдь. Мы просто разговариваем. Я выясняю, когда и при каких обстоятельствах ты видел Герберову в последний раз.

Киреев задумался.

— Я имею право хранить молчание?

— Я же не следователь, Артем, — мягко проговорила Вера. — И записей на диктофон или на мобильный телефон не осуществляю. Можешь меня обыскать, если не веришь.

Артем усмехнулся, очевидно, представив, как он это будет делать, а Вера продолжила:

— Я такое же гражданское лицо, как и ты. Но я — частный детектив, а ты хороший актер, которому пророчат отличное будущее, хотя и в узких рамках амплуа, популярного ныне.

Киреев некоторое время молчал, раздумывая, но потом кивнул:

— Хорошо, расскажу все как на духу. Если бы вы были следователем, никогда бы не признался. Я был у нее в каюте непосредственно перед убийством. Времени точного не знаю, но предполагаю. Я пришел с ней поговорить, чтобы она отказалась от этой затеи провести ночь вместе с вами… Вы ведь подумали, что она зовет вас просто поболтать? Но Элеонора ничего просто так не делает… То есть не делала: у нее все с каким-то расчетом было. Мне она сказала, чтобы я убирался, вас она собиралась накачать вином или еще чем-нибудь. Так и сказала, накачаю, а потом опущу эту выскочку.

— Сомневаюсь я, — усмехнулась Вера.

— Она опытная в этих делах. Она мстит всем. Мстит за отца, которого взорвали. За мать, которая бросила ее, за сестру, которая вышла замуж за подонка. А подонок этот Элеонору изнасиловал и насиловал всякий раз, когда его жены, то есть сестры Элеоноры, не было дома. Потом он устроил ее на филфак, потому что шансов поступить честно у нее не было. А он оплачивал учебу, а когда ей стало там скучно, перевел на театроведческий. У него были деньги, были возможности и связи. Элеонора пользовалась этим, ей нравилось пользоваться чужими деньгами и чужими связями. Она уже была испорчена тем подонком, но ей очень хотелось стать выше его, иметь больше, чем имеет он…

— Вы знаете его имя?

— Нет, она никогда не называла его. А когда однажды зашел разговор о сестре и ее муже, сказала только, что закопала и ее, и его.

— Она убила их?

— Не знаю, — Артем пожал плечами. — Может быть, уничтожила другим способом. Например, разорила, довела до полной нищеты. Но хватит об этом. Вчера, то есть сегодня, ночью она выставила меня, сказала, что накачает вас вином. Вполне возможно, что у нее в мини-баре еще что-то было припасено. Но я схватил эту бутылку и ушел. Внизу встретил Холмского и отдал ему. Стасик любит красное вино, не знаю, часто ли он употребляет спиртное, но бордо пьет с большим удовольствием. Отдал ему бутылку, а теперь она, как я полагаю, является главной уликой против Стасика.

— Я не считаю Холмского убийцей. Если бы он убил Герберову и по непонятной дурости прихватил бутылку бордо, то не стал бы отдавать ее Козленкову, потому что все тут же поняли бы, кто убил. Я просто пыталась выяснить, от кого он получил вино, считала, что дал ты, и не ошиблась. А то, что ты не убивал, тоже поняла. Не сразу, конечно. Но надо быть законченным подонком, чтобы убить любящую тебя женщину. А ты — незаконченный и не подонок. Я не очень жестко излагаю?

Киреев напрягся.

— Кто вам сказал, что она меня любила.

— Прости, но я слышала отрывок вашего разговора в каюте, она что-то выговаривала вам…

— Элеонора никого не любила, уверяю вас — вы заблуждаетесь.

Но Вера покачала головой:

— Злобная, мстительная, эгоистка и карьеристка, но она любила тебя, и ненавидела себя за подобную слабость, и вымещала эту ненависть на тебе. Да и ты сам понимал это. Потому что, прости за проникновение в тему, но в постели любящие и нелюбящие женщины ведут себя по-разному, произносят разные слова, так же как любимые и нелюбимые. Тебе ли это не знать? Ты — не глупый человек, ты — актер, ты тонко чувствуешь чужую ложь, чужую игру, чужое притворство…

— Хватит! — закричал Артем. — Достаточно! Ни слова больше! Я же с ней не ради карьеры… Сначала думал, конечно, что она поможет выбиться… Потом эта ее болезненная страсть, до извращения болезненная, так притянула… Она мучила меня, а я, мучаясь, наслаждался. Она спрашивала постоянно: «Может, тебе мало меня одной? Может, пригласим еще кого-нибудь? Давай Танечку Хорошавину позовем?» Я ей как-то проговорился, что Таня мне нравилась… То есть нравится. Так она ее еще больше возненавидела. А ребенка Татьяны так вообще! А что ребенок Тани ей плохого сделал? Может, от того, что Эля сама не могла иметь детей…


— А кто у Элеоноры Робертовны из родных остался? — спросила Вера. — Кто ее хоронить будет? Я бы постаралась найти ее мать, если та еще жива, или сестру… Но на это потребуется время.

— Я сам ее похороню. В конце концов, не чужие друг другу люди. Про мать ничего не знаю, но с сестрой Эля не общалась. Она считала, что ее обделили при дележе наследства. А сестра уверяла, что после гибели отца остались лишь долги, и это Элеонора должна ей за свое содержание, оплату образования и прочее. Она мне жаловалась, что сестра со своим муженьком над ней всегда издевались. Она даже мне говорила: «Не дай тебе бог пережить подобные унижения».

— Она верила в бога?

Киреев задумался.

— Не уверен. Мы на подобные темы не разговаривали. Хотя однажды она высказалась на предмет того, что единственная приемлемая религия для нее — это вуду. Что она хотела бы этим заняться.

— Вероятно, потому что там в ритуальных обрядах используются куклы, — не смогла сдержать усмешки Вера.

— Не знаю. Но она собирала литературу о вуду, хотела даже отправиться на Гаити, чтобы изучать предмет там и постараться стать мамбо.

— Кем?

— Мамбо — это жрица вуду, которая танцами и заклинаньями вводит людей в транс, а потом получает от них предсказания о будущем. Мамбо танцует вокруг шеста или столба. А еще она отрубает голову петуху… Элеонора попробовала это в какой-то деревне, и ей понравилось. Она считала, что стала бы могущественной мамбо.

— Но во всех ритуалах вуду присутствует не только музыка и танцы, но и секс, — сказала Вера. — Я, правда, не разбираюсь в этом совсем, но то, что я слышала…

— Это то, что как раз ей больше всего нравилось, — вздохнул Артем. — Прошу вас, не надо больше об этом. Зачем ворошить? Еще вопросы у вас будут?

— Если тебе нечего сказать…

Киреев покачал головой.

Вера поднялась, собираясь уходить.

— Стойте! — воскликнул Артем. — Насчет Волкова и Ручьева… И Козленкова, — продолжил он после паузы. — Даже не думайте: никто из них не способен на убийство.

— Я и не думаю. Но я знаю, что ни один человек даже про себя не догадывается, на что он сам способен, а чтобы решать, на что способны другие…





Глава 21




Вера постучала в дверь каюты Софьина. Послышались шаги, и на пороге появился Борис Борисович.

— А-а, Верочка! Проходите, а то я тут замаялся в одиночестве.

— В другой раз, — пообещала Вера. — Я заглянула к вам по просьбе Гилберта Яновича, чтобы предупредить: праздничный ужин, намеченный на сегодня, все же состоится, и вас там ждут, согласно данному вами обещанию присутствовать.

— Приду, разумеется, — кивнул Софьин. — Хотя праздновать-то особо нечего. Этот несчастный парень… Как он мог решиться на такое? Я до сих пор не верю, что это сделал Стасик Холмский. Возможна ошибка, а, Верочка? Но в любом случае я найму хорошего адвоката и оплачу все судебные издержки. У меня есть один такой… Пройдоха, конечно. Но он умеет договариваться с судьями. Вы лучше меня знаете, как такие вещи творятся… Что Стасику грозит?

— Грозит много. Но в его случае, учитывая личность убитой, можно статью переквалифицировать.

— Простите, не понял: как переквалифицировать это убийство — на убийство государственного чиновника, что ли? За это снисхождение, по-вашему, полагается меньший срок?

— Размечтались! — рассмеялась Вера. — Хотя для многих в нашей стране такое послабление стало бы почти индульгенцией и чиновников бы значительно поубавилось. Речь о другом: можно переквалифицировать на сто седьмую статью — на убийство в состоянии аффекта. Если в процессе судебного заседания докажут, что жертва неоднократно оскорбляла, издевалась над подсудимым, совершала насильственные и развратные действия в отношении подсудимого, в результате чего возникла психотравмирующая ситуация…

— Погодите, погодите! — перебил Софьин. — Зачем же оговаривать человека, пусть даже покойного? Я понимаю, благая цель, но стоит ли чернить имя Элеоноры Робертовны, которую все так уважали?

— Я сказала, что, если в суде будет доказано то, что я перечислила, при хорошем адвокате — исправительные работы до двух лет, либо — ограничение свободы до трех лет. То есть целых три года только: работа — дом, дом — работа. И никаких зарубежных гастролей.

— Надо же, — удивился Софьин. — Какой закон у нас мягкий!

— Так у нас люди писали его под себя, чтобы в случае чего… Ну, вы понимаете, о чем я, у вас же есть знакомые депутаты. Так что делайте выводы, Борис Борисович.

— М-да, — покачал головой Софьин. — Дела! Но я Стасику в любом случае помогу, как и обещал. И на ужин сегодня приду, тоже обещаю. Может, вместе спустимся?

— Обязательно, — улыбнулась в ответ Вера и отправилась на ходовой мостик.

На мостике, как и прежде, были только капитан и штурман. Капитан стоял у приборов, штурман сидел в кресле.

— Те же и посторонняя баба на корабле, — громко произнесла Вера, объявляя о своем появлении.

— Ну зачем же вы так? — отозвался капитан. — Вы не баба, а очень обаятельная женщина. А вот по поводу сказанных вами слов насчет «все тех же» особо не распространяйтесь никому, потому что весь наш рейс — сплошное нарушение шестой части Устава службы на судах Российской Федерации, той части, которая касается вахтенной службы.

— Я не знала.