Акулы из стали. Ноябрь

– А мы об этом-то и не подумали тогда!

– Ну а так прикольно, да. Мне бы так кто, да в восемнадцать лет!

– И мне бы!

– Ну долго вы там? – В дверь заглянул представитель второй партии. – Мы замерзли уже, давайте быстрее, да за стол уже сядем!



Когда Толик засыпал, сытый, пьяный и распаренный, в голову к нему опять пришла Лена, и вспомнил он, как первый раз пришел к ней домой с педигрипалом. На него просто акция была в ларьке в связи с тем, что он был маленько просрочен, и ни на что больше остатков денег не хватало. А раз Лена попросила цветы не носить, то почему бы и не педигрипал в банке? Так, решил тогда Толик, и за оригинала сойду: вот, мол, Лена, Коню твоему мясные консервы. Ну кто так делал когда? Да, согласилась Лена, думала – стоит ли, но теперь придется тебе отдаться, Анатолий, потому, что все понятно. Последние деньги отдал, так ведь?

А в окно к Лене кто-то стучал снаружи – не то жук, не то шмель. И Толик, дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть застежку на бюстгальтере Лены, думал: как странно, что он стучится снаружи, я-то думал, что они стучатся только изнутри, пытаясь улететь на свободу. И чего это он забыл тут, внутри? Но на окне были задернуты шторы, и даже определить, жук это или шмель, было невозможно. Но точно не муха или пчела – бумкало редко, но солидно. Подожди, Толик, дай я сама, потом потренеруешься расстегивать на ощупь, не глядя. Лена отвернулась, а Толик встал и заглянул за штору: на подоконнике рос огромный цветок с ярко-красными цветами, а в окно стучал шмель и теперь можно было спокойно сосредоточиться на том, что у Толика случалось в жизни первый раз, если брать в расчет объективную реальность, а не ночные рассказы в парно-пожарном дозоре или в караулке, когда не можешь уснуть, потому что не привык еще спать в ботинках. И легко было подумать, что надо сосредоточиться, но сосредоточиться не получилось, и кончил Толик едва ли не быстрее, чем начал, но Лена сделала вид, что ей и так хорошо. Толик едва успел подумать, что надо бы обязательно повторить, только водички бы сходить попить на кухню, как хлопнула входная дверь и кто-то затопал в прихожей. Да не дергайся, успокоила Лена, это отец, он никогда ко мне в комнату не заходит. Но легко сказать не дергайся, когда ты лежишь голым с голой же дочерью отца, который топает по квартире, а вот не дергаться при этом проблематично. Толик выдержал паузу, чтоб показать, что он и не волнуется, что в этом такого-то. Но потом, сославшись на то, что надо попить водички, оделся и пошел на кухню. На кухне Ленин отец как раз доедал педигрипал из банки, ловко орудуя вилкой и отламывая ломти от буханки черного хлеба.

– Здорово, морячок! Меня зовут Гена, будем знакомы!

– А я – Толик, – пожал руку Толик и замешкался, говорить или нет о том, что это собачьи консервы, когда в банке осталось уже меньше половины и человек ест с таким аппетитом.

– Нормального Ленка себя жениха нашла! – Гена насадил на вилку кусок хлеба и макнул его в банку. – Это я понимаю – консервы принес, не то что те, чахоточные, все с пизженными розами из парка ходили! Че там Ленка, занимается?

– Занимается! – охотно подтвердил Толик, не сильно-то и соврав.

– Ну, пусть занимается! Ученье – свет! Скоро мать придет, останешься с нами на ужин?



Ну и правильно, что не сказал, чего человеку кайф обламывать, согласилась Лена. Застегнешь мне лифчик? Конечно, согласился Толик, снимая его обратно, но позже. И второй раз вышел у него на славу. Ну он так подумал, судя по запыхавшейся совсем Лене и времени, большему, чем первый. Могу, значит, надо только больше тренироваться. Ого, подтвердила Лена, аж ноги дрожат, ничего себе ты и не Толик никакой, а Анатолий, как минимум. И они смеялись тихонько, когда опять кто-то пришел и Лена сказала, что вот теперь быстро давай одеваться, это мама, а она помоет руки и зайдет обязательно.

Уж что-что, а быстро одеваться Толик умел и успел даже отдернуть шторы – шмеля уже не было: то ли улетел к другим цветам, а то ли расшиб себе башку, пытаясь опылить именно этот, – когда в комнату вошла мама.



– Тот самый Анатолий? – вроде бы даже обрадовалась она. – Зинаида Степановна, рада познакомиться лично. Через час у нас ужин, накрываю и на вас, да? Лена. Белье если не успела надеть, то хоть под диван его закинула бы.

И мама Лены, кадровик на судоремонтном заводе, и папа ее, бригадир цеха покраски кораблей, людьми оказались в общении простыми, легко идущими на контакт и оттого приятными. И в кого у них вышла такая Лена, думал потом Толик, что с ней так сложно, и не потому, что дурак, а потому что она будто из параллельного мира, где эмоции и чувства нужно обязательно прятать и гордость важнее, чем что бы то ни было. И даже гордость – ну пусть, с этим Толик мог бы еще смириться. Но вот это ее равнодушие, зачастую явно показное, и страсть только в постели выбивали его из колеи напрочь, и что с этим делать, он придумать не мог тогда. А сейчас не мог понять, что он все-таки делал не так и как надо было, и надо ли было вообще.

На первое был борщ, и Гена, едва перед ним поставили тарелку, всыпал туда ложку перца черного, ложку перца красного, пол ложки соли, еще какой-то травы – не то тархуна, не то розмарина, а сверху положил стручок перца «Огонек».

– Как же ты мне надоел! – хлопнула по столу полотенцем Зинаида Степановна. – Готовишь стоишь часами тут, стараешься, а тебе хоть воды тарелку поставь – все одно!

– Ну, виноват я, что двадцать лет корабли крашу и вкусов уже не чувствую?

– А борщ очень вкусный! – Толик решил заступиться.

– Правда?

– Да, только у бабушки такой и ел! Хорошо вы готовите, отлично просто!

– Да ты хоть попробуй сначала, соловей, – шепнула ему на ухо Лена.



А что было на второе, Толик вспомнить не успел, потому что заснул и не просыпался ни на подъем флага, ни на утреннюю постановку задач и еле как встал ближе к обеду: в кои-то веки ничего не снилось такого, что мешало бы спать, и из сна этого выходить наружу не хотелось вовсе.

– А где ты был целый день? – удивился механик, встретив Толика на мостике.

– Документацию исправлял.

– Исправил?

– Да.

– Врешь?

– Да.

– Ну забей уже, через неделю идем в море, план прислали, и никому уже дела нет до твоей документации. Что у тебя по матчасти?

– У меня вообще пучком все, даже удивительно. Вот только перемычка ВВД у нас в корме травила же.

– Это я в курсе. Завтра работяг прислать обещали. А чего ты небритый, как мохамет какой?

– Да я не помню уже, когда с корабля уходил. Чувствую уже, как дичаю, и боюсь даже покинуть родное железо.


– Это хорошо. На железе лишний офицер под рукой никогда не лишний. А как дышал-то, как дышал про библиотеку свою!

– Пойду сегодня!

– Свежо питание…

– Да век на лодке не кататься!

– Да верю я, верю, чо ты божишься тут прямо.



Но не в таком же виде, потер Толик свою щетину дома в ванной у зеркала, идти в библиотеку. Там же наверняка не мичман книги выдает, а вполне себе гражданская женщина. Да и вообще – пускают ли в библиотеку в таком виде? Может там у них тоже уже фейс-контроль, как в приличном ресторане, и такие вышибалы: а куда это мы, батенька, в таком виде? За Достоевским? Нет? Тогда будьте любезны привести себя в подобающий вид. И Толик, пока брился, представлял себе этих библиотечных вышибал: здоровых – вышибалы же, но прилично одетых и непременно в пенсне. И было смешно, но Толик не смеялся, а просто занимал этими образами мозг, чтоб не думать опять о том, что же ему делать-то дальше с этим, будь он неладен, смыслом и где его искать и надо ли искать, а когда найдешь, то подойдет ли он к текущей жизни или станет еще хуже, чем сейчас? И тогда вот что делать?



Переодевшись в гражданское и облив себя везде дезодорантом, Толик совсем было уже собрался выходить, как в дверь затарабанили.



– Толян! – Это был сосед сверху. – Не заливаю я тебя?

– Нет вроде, а что?

– Да что, бачок этот, сука, в туалете, будь он неладен, опять потек! Сантехников нет! Что делать, Толян, что делать?

– Да что ты паникуешь, будто айсберг с Титаника увидел? Залатай чем-нибудь подручным, что там давление в атмосферу?

– Да жена скоро придет, начнет опять про «немужик». Я же, Толян, руками только хлопать в ладоши могу, я же работник умственного труда! Толян.

– Что?

– По-соседски, а?

– Блин, да мне в библиотеку!

– Толян, помоги, ну что ты как не родной! Ради детей моих маленьких, ну куда им какать и писать? Кто, если не ты, Толян?

– Ладно, пошли, может, там по-быстрому удастся!

Ну никогда до этого не удавалось и отчего бы удалось сейчас? Пока сливали, осушали, искали тряпки, эпоксидку, разводили, мазали, пропитывали и заматывали, а потом отчищали руки, то как раз и успел Толик подергать закрытую дверь и постучать ногами о порог библиотеки. Заглянул еще в окна, как там, внутри. Внутри было все, как положено в закрытой библиотеке – стеллажи с книгами, тишина и уютный полумрак. Даже на миг показалось, что запахло чем-то из детства, книжной пылью, что ли.

Нет, ну половину дела уже, считай, сделано – дошел же? Дошел, рассуждал Толик, пока не спеша шел к дому. Осталось только зайти. Но в следующий раз, вот прямо завтра, сделаю это обязательно. Вот хоть потоп – на лодочке прямо приплыву и скажу: а не будете ли вы так любезны выдать мне что там у вас модного нынче в книжных братствах? Но только не детективы и не любовные романы. А еще из классики можно, вот Антона Палыча, например, пару томов я бы взял. Надо освежить, знаете, в памяти да наложить на текущий жизненный опыт. И сразу надо будет договориться, чтоб не волновались, если вовремя не отдам – ну, вдруг нас в море задержат? Эх, и почему же я раньше не додумался сходить в библиотеку?

Хотелось ужинать, но дома из еды были только яичный порошок и сухари в банке. А и чем не еда, махнул рукой Толик на поход в магазин, развел порошок, замочил в нем сухари и все это запек в духовке.

Не то чтобы вышло вкусно, но вполне съедобно, и он, чтоб было вкуснее есть, вспоминал, как они готовили ужин родителям Лены, когда те ушли в кино на вечерний сеанс, и Толик так мотал Лену по кухне, то сажая ее на стол, то ставя к подоконнику, то наклоняя к плите, что кастрюля с почти готовыми макаронами свалилась на пол, и они долго решали, что делать. В итоге тщательно вымыли макароны и доварили их, а сверху залили соусом из жареной муки, воды, лаврового листа, перца. И, попробовав, решили, что да – не поваляв по полу, такого вкусного блюда не сготовишь. Но больше на кухне чтоб не приставал, строго сказала Лена. А если бы варили суп, например, и разлили его, или ошпарились бы? Договорились? Конечно, договорились, но сейчас-то мы не варим уже ничего, можно и на кухне. Иди-ка, девочка, сядь дяденьке на коленки. Маньяк, смеялась Лена, а Толик соглашался, что да, что-то именно маниакальное он сейчас и испытывает.

И почему-то от этих воспоминаний чем дальше, тем больше Толику становилось холоднее, хотя в каждом из них было много солнца, много тепла и много того, что тогда казалось ему тем самым, настоящим, что он и поискать-то толком не успел еще, а вот поди ж ты – нашел.

Даже и есть расхотелось: Толик выбросил в мусорное ведро остатки сухарей в так называемом омлете. Подумал, не пойти ли прогуляться перед сном, но за окном опять мело, и не то чтобы сильно, но ходить без определенной цели в такую погоду точно не хотелось.

А вот надо было собраться и пойти к Кате – сообразил Толик, уже лежа под одеялом. И даже подумал было: ну а что, еще же не сильно поздно – соберусь вот и пойду. Но на этом его решительность и кончилась, хотя увидеть Катю ему хотелось и даже казалось, что это важно и нужно бы сделать, не откладывая в долгий ящик. А может, я и влюбился даже, а что? Не Леной единой весь мой мир наполнен. Тем более теперь, после того, как она замуж собралась. Хотя Толик думал, что если бы он сейчас сказал Лене «вернись, я все прощу», то замужество ее закончилось бы, не начавшись, но говорить этого он не хотел – сколько уже можно, да и зачем? Катю он не знал, конечно, но внешне она ему нравилась и легко представлялась в качестве будущей если и не жены, то уж спутницы на какое-то время точно. А там и видно будет.



Утром в квартире не включился свет. Сначала в комнате, а потом и в прихожей. Толик, не совсем еще восставший ото сна, отдернул зачем-то шторы, и в комнате стало еще темнее. Ну да, сообразил Толик, наконец просыпаясь, сейчас и днем-то как ночью, а уж ранним утром… И чего я полез к этим шторам, неужели во сне опять был не здесь. Дело оказалось в автомате: безвольно щелкая туда-сюда, взводиться он не желал категорически. А так как у Толика в квартире все практически было выключено, то, видимо, самому автомату пришли кранты.

Толик кое-как оделся в темноте, залил кофе кипятком из крана, осмотрел себя в зеркале, подсвечивая зажигалкой, и потопал на службу. Неплохо было бы не забыть и спросить у кого-нибудь на корабле, как тут чинят эти автоматы: куда бежать и что говорить, чтоб сделали быстро – до этого как-то и не приходилось задумываться о таких вещах.

Парочка знакомых офицеров с соседнего корпуса топала мимо подъезда в сторону сопок, и Толик, свистнув, догнал их. Ждать машины, толкаться в них и изображать шпроты в банке не хотелось. По сопкам прогуляться по морозцу не хотелось тоже, но раз попутчики сами собой подвернулись, то почему бы и нет.

За ночь мороз, будто кто его просил, окреп, и снег хрустел под ногами сухо, неприветливо. В ложбинах еще ничего, а сверху, на горбах сопок, пробирало ощутимо. Хорошо, что у Толика, как у опытного бойца, шапка была на два размера больше необходимой, и под нее легко можно было спрятать уши и почти весь затылок. Ноздри слипались при дыхании, а если лицо замотать кашне, то дышалось сыро и неуютно, поэтому шли не очень торопясь и дышали неглубоко, короткими вдохами. Сереющее рассветом небо уже убрало в подол звезды, и месяц висел, но почти не светил, выдохшись за ночь. Скоро начнутся северные сияния, подумал Толик, но эмоций это у него не вызвало. Ну, начнутся и начнутся, толку от них все равно никакого, разве что красиво. А к любой красоте, виданной не единожды, быстро привыкаешь и даже удивляешься, когда кто-то говорит: вау, ну и красота! А ты думаешь: ну да, ну красота, но что здесь особенного-то?



Так же было и с Леной. Очарованный на первых порах ее красотой, Толик и внимания не обращал на остальное. А потом, после ссор и терзаний, после повторяющихся расставаний и возвращений, когда кто-то ему говорил: да, братан, красивая у тебя она, прямо ух, отмечал или вспоминал, что да, красивая, но вот этого вот «ух» не чувствовал совсем, даже если и пытался себя заставить почувствовать.

И вот интересно, с Катей будет ли так же, думал Толик, переодеваясь в РБ. И если да, то это у всех так и нормально или это он один такой и ему просто не повезло? Может ну ее, эту библиотеку, и надо собраться да пойти к Кате? Ну не выйдет ничего, так и не выйдет. Но не попробовав же и не узнаешь. Вполне возможно, что именно Катя, а не библиотека, мне нужнее сейчас… Хотя апатия уже поглощала полностью, накрывая с головой. Еще немного, и я устроюсь в ней, как в коконе, и даже перестану искать причины для того, чтобы что-то с этим сделать, вполне отчетливо понимал Толик, как и то, что впору бы уже кричать «помогите», но… Так же не принято, правильно? Кто поймет и чем поможет? Можно подумать, что у них у всех тут такая беззаботная жизнь, что все только и ждут Толика с его тараканами в голове – своих проблем-то мало и жить скучно, надо все сразу бросать и сломя голову скакать искать Толиков смысл, а потом уговаривать: смотри, Толян, ну, может и не твой, но нормальный же смысл, почти новый, бери, чо ты! Привыкнешь, я тебе говорю. Сначала, конечно, чураться его будешь, но потом ничего: стерпится – слюбится. Все так делают, а ты что – особенный?

– Ну и дурак ты, Толик, – ответил на все это Антон, внимательно его выслушав. – Молодец, что ко мне пришел и поделился, но дурак.

– Нормально ты помогаешь, да.

– А как? Слушай, надо сначала признать проблему, а потом ее решать, не так ли?