Алекс & Элиза

– В Континентальной армии нет такой должности, как аврига, мисс… э… Скайлер, я полагаю?

– Он прав, Элиза, его должность вовсе не так почетна, как можно предположить по ее названию, – заявила первая сестра с точеными чертами лица. – Это, конечно, за рамками кругозора таких провинциальных клуш, как мы, но, по моему скромному мнению, слово референт обозначает должность, более всего похожую на… писаря?

– Что ты сказала, Анжи? – переспросила другая сестра. – Писака?

– Писака – неплохое слово, Пег, – вставила вторая сестра, Элиза. – Но так чаще называют плохих романистов, которые все-таки сами придумывают то, чем марают бумагу. В то время как референт обычно записывает чужие слова, правда, Анжелика?

– Именно так, – согласилась самая высокая из сестер. – Эта должность больше похожа на работу марионетки, которая просто повторяет слова хозяина.

– Есть же какое-то другое название для марионетки, не так ли? – задумалась Пегги. – Болтун, или балда, или…

– Болванчик, – вставила Элиза, глядя прямо на Алекса. – Я думаю, ты ищешь именно это слово.

Атака закончилась его полным разгромом и явно выглядела как месть за то, что средняя сестра услышала на лестнице. Девушек разозлили нападки на их отца, они по-своему пытались защитить его от угрозы военного трибунала, поэтому, видимо, решили «уничтожить» гонца, принесшего дурную весть.

Алекс посмотрел на них, решительно окруживших его: изысканная Анжелика слева, прелестная Пегги справа, а в центре – самая чарующая из трех, которая, казалось, взяла все самое лучшее от обеих сестер и все же не стала копией ни одной. Анжелика и Пегги не обделила природа, но их красота казалась лишь внешней. Элиза, безусловно, тоже была красавицей, но от сестер ее отличало то, что источником ее привлекательности служил скорее внутренний мир, нежели внешность.

Гамильтон смотрел лишь на Элизу, доставая из кармана мундира белый платок и размахивая им.

– Я сдаюсь, – сказал он слабым голосом. – Поступайте со мной как знаете.

Элиза пристально посмотрела на него, и ее губы изогнула едва заметная улыбка, полная триумфа. Затем протянула руку и, словно срывая цветок, выдернула платок из руки Алекса. Оглядев его – так, словно никогда прежде не видела мужских платков с кружевной отделкой, – она убрала импровизированный белый флаг в свой корсаж.

– Он весь ваш, леди, – заявила Элиза девицам Тен Брейк, ван дер Шнитцель, Биверброк, Тамблин-Гоггин и ван Ливенворт. Затем повернулась к нему спиной и презрительно добавила: – Поступайте с ним как знаете.





6. Танец влюбленных




Бальный зал в особняке Скайлеров, Олбани, штат Нью-Йорк

Ноябрь 1777 года



Наконец закуски были съедены, бокалы в очередной раз наполнены виски и сидром и выпиты, а светская болтовня закончена. Небольшая армия лакеев и прислужников внезапно появилась из двери под лестницей и за считаные минуты убрала из бального зала всю мебель. Когда унесли последний стол с закусками, свое место заняли музыканты, до этого тихо наигрывающие что-то в Красной гостиной – трио, состоящее из скрипки, альта и виолончели. Пока они рассаживались, гости встали в два ряда по обе стороны длинной галереи, а затем миссис Скайлер вышла из толпы и проследовала в центр зала.

– Дамы и господа, – произнесла она голосом прирожденного церемониймейстера, – время танцев.

Последовал взрыв аплодисментов. Миссис Скайлер подождала, пока он стихнет.

– В это нелегкое время войны, – продолжила она, – особенно важно, чтобы мы не забывали о тех традициях, которые связывают нас, делают одной нацией, и о тех радостях, за которые мы боремся, будучи обычными людьми. Этот скромный вечер мы с моим мужем устраиваем в честь множества храбрых мужчин, сражающихся за нашу страну, и сильных женщин, помогающих им в тылу.

Пока миссис Скайлер говорила, Элиза пыталась забрать свою танцевальную карточку с комода в юго-западной гостиной. Обычно юные леди носили карточки с собой, но в этот раз ее мать решила возродить старую традицию собирать карточки у всех дам и оставлять на специальном столике, чтобы любой джентльмен мог вписать туда свое имя, не опасаясь отказа. Элиза знала, что мать так решила не из любви к традициям, а для того, чтобы ее упрямые дочери не смогли отвергнуть тех поклонников, которых она считала неплохим уловом.

– Как мать, – продолжила миссис Скайлер, – я испытываю неподдельное облегчение, зная, что мои сыновья Джон и Филипп слишком молоды, чтобы сражаться, но в то же время горжусь тем, какой заметный вклад в дело помощи армии внесли три мои старшие дочери.

– Правильно! Правильно!

Одобрительный гул голосов прервал ее речь. Но ненадолго.

– Анжелика, Элиза, Пегги, не могли бы вы присоединиться ко мне?

В тот момент, когда миссис Скайлер произнесла ее имя, Элиза заметила свою карточку и схватила ее, не успев даже прочитать записанные туда имена. Она поспешила в бальный зал, где гости уже послушно аплодировали знаменитым дочерям Скайлер, и скользнула между сестрами, чтобы вместе с ними подойти к матери. Как только она заняла свое место между Анжеликой, блистательной в янтарном наряде, и Пегги, ослепительной в платье цвета морской волны, на миг ощутила укол сожаления, что не согласилась надеть наряд, приготовленный матерью. Между этими двумя великолепными красавицами она почувствовала себя горничной, и лишь сестры, взявшие ее за руки, помешали ей скрыться в тени.

Когда аплодисменты стихли, девушки вернулись в ряды гостей.

– Пегги, – окликнула миссис Скайлер, – подожди секунду.

Пегги притворно выдохнула, изображая удивление, но, очевидно, она знала о происходящем заранее.

– У Анжелики и Элизы уже был дебют, – обратилась миссис Скайлер к гостям, – но, поскольку это первый бал Пегги в качестве молодой леди, я уступаю ей свое право открыть его первым танцем. Нельзя назвать этот вечер ее дебютом, поскольку проводить такие праздники во время войны было бы неподобающе. Тем не менее мы можем позволить ей сиять сегодня. Пегги, будь добра, скажи нам имя того джентльмена, которому будет оказана честь вести тебя в первом танце.

Пегги с готовностью достала свою карточку из ридикюля, сияя ослепительной улыбкой. Ее улыбка поблекла, когда она увидела имя вверху страницы.

– Сти… Стивен – запнулась она, – Стивен ван Ренсселер.

Под оглушительный рев аплодисментов Элиза, Анжелика и Пегги обменялись потрясенными взглядами. Стивен ван Ренсселер Третий был старшим сыном Стивена Второго. Ван Ренсселеры были отдаленными родственниками со стороны матери и к тому же богатейшей семьей на севере штата Нью-Йорк. Во всех смыслах Стивен Третий был самым завидным холостяком к северу от Олбани – во всех смыслах, кроме одного.


Высокий, стройный парень в отлично сшитом сюртуке цвета полуночи и бриджах цвета голубиного пера вышел из толпы гостей. Тем не менее, несмотря на рост и цвет костюма, Стивен не был солдатом по одной простой причине: он едва достиг подросткового возраста.

Восьмому хозяину громаднейшего во всем штате поместья не так давно исполнилось четырнадцать лет.

Элиза почувствовала прикосновение чьей-то руки и, обернувшись, увидела Анжелику.

– Здесь чувствуется мамина работа, – заметила старшая сестра, как только прозвучали первые ноты и Пегги со Стивеном заняли свои места в конце зала.

Стивен был довольно симпатичным и сулил однажды превратиться в привлекательного мужчину, но сейчас он выглядел как марионетка в костюме. К тому же он всегда был тихим и не отличался бойкостью языка. Забавный парень, увлекающийся птицами, в свои четырнадцать он уже заработал репутацию затворника.

– Стивен по меньшей мере на четыре года младше Пегги! – возмущенно воскликнула Элиза. Их семьи сидели на соседних скамьях в Датской реформистской церкви многие годы, пока подрастали дети.

– Четыре? Думаю, скорее пять. Разве он не на год старше нашего Джонни? – фыркнула Анжелика.

Элиза кивнула, думая о том, что довольно странно видеть робкого паренька, танцующего с первой красавицей бала, перед радостно – или, может, насмешливо – галдящей толпой.

– Но это же не имеет значения, не так ли? Он – богатейший холостяк в нашем кругу, а мы – трое вошедших в брачный возраст дочерей семьи, переживающей трудные времена, – сказала Анжелика. – О боже, – выдохнула она, когда Пегги и Стивен прошли мимо них в танце, девушка – с вымученно-радостным выражением лица, парень – с неприкрыто-испуганным. – Она ведет его. Она. Сейчас. Ведет. Его, – прошипела старшая сестра.

– Будем надеяться, что помолвка будет долгой, – заметила Элиза с грустным смешком. Она вытащила собственную карточку, чтобы посмотреть, с кем, по воле матери, она будет танцевать свой первый танец, и была потрясена не меньше младшей сестры. Едва заметный вздох сорвался с ее губ.

– Не может быть!

– Что? – спросила Анжелика.

– Кто там?

– Майор Андре!

– Джон Андре? Это безумие, даже по маминым меркам!

Майор Джон Андре был верноподданным Британской короны, рожденным в Лондоне, в семье богатых французских гугенотов, чьи предки, как и многие другие американцы, бежали от религиозных гонений во Франции. До начала революции они вместе с генералом Скайлером служили в британской армии, и Андре был любимчиком их отца. Более того, говорили, что он может очаровать любого своим блестящим знанием английского и французского, способностью делать удивительно похожие на оригинал наброски карандашом и чернилами, а также, что важнее всего, бесхитростным взглядом карих глаз и открытым, честным выражением круглого, симпатичного лица.

Но когда колонии объявили о своей независимости, он решил сражаться за ту страну, что укрыла его семью после побега из Франции. У генерала Скайлера остались настолько теплые и приятные воспоминания о службе с Андре, что он заявил о нежелании винить майора за его решение и даже признался, что будет «очень огорчен», если обстоятельства вынудят его стрелять в отважного молодого офицера. Но все это не объясняло, как его имя оказалось в карточке Элизы.

– Как он вообще оказался здесь? Почему папа его не арестует? Или… или не застрелит? – спросила Элиза.

– Очевидно, майор Андре был отправлен к генералу Гейтсу с дипломатической миссией, ради которой ему разрешили свободно передвигаться вверх и вниз по реке, – предположила Анжелика. – Должно быть, речь шла об обмене генерала Бергойна на военнопленных и его отправке в Нью-Йорк, откуда врага смогли бы доставить в Англию. Когда папа узнал, что майор в Олбани, он пригласил его на ужин.

– Я ответственно заявляю, что папино рыцарство однажды может навлечь на нас беду. Но вряд ли оно стало причиной тому, что мама позволила вписать это имя в мою карточку. Она наказывает меня.

– За платье, без сомнения. А кто в твоем списке следующий?

Элиза заглянула в карточку и побледнела.

– Полковник Гамильтон!

На этот раз Анжелика вскрикнула довольно громко, и люди вокруг стали оглядываться на них.

Понизив голос, она добавила:

– Как мама могла такое допустить, особенно после его встречи с папой?

Элиза пожала плечами. Она слишком хорошо знала, каково это – испытывать на себе гнев матери.

– А как у тебя обстоят дела? – спросила она сестру.

Та с улыбкой протянула ей карточку. В ней было лишь одно имя восемь раз подряд, напротив каждого танца этого бала: мистер Джон Баркер Черч.

– Что? – воскликнула Элиза. – Как тебе это удалось?

– Просто, – ответила Анжелика. – Я была не настолько глупа, чтобы предоставить свою карточку в распоряжение матери. Не на первом балу, – добавила она лукаво, подарив легкую улыбку тому самому мистеру Черчу, стоявшему в дальнем конце зала и терпеливо ожидавшему своего танца.

Джон Черч был почти на десять лет старше Анжелики. Как и майор Андре, он родился в Британии и приехал в Америку лишь несколько лет назад. Тем не менее, в отличие от майора Андре, он поддержал идеи революции. Но в то же время отказался отречься от своего британского гражданства, и этот факт, вкупе с тем, что, только приехав в Америку, он вел дела под псевдонимом «Джон Картер», у многих вызывал подозрения в его адрес. Генерал Скайлер прямо заявил, что считает Черча плутом и шпионом и чует какой-то подвох в его деловых методах. Тем не менее миссис Скайлер, зная о том, что ее старшая дочь увлечена Черчем, а также слыша истории о его стремительно растущем состоянии, настояла на его приглашении на бал.

– Пока нет доказательств его виновности, правила приличия диктуют нам быть на его стороне, – дипломатично заметила она, и поскольку генерал Скайлер ценил правила приличия превыше прочих добродетелей цивилизованного общества, он нехотя согласился.

Элиза оглянулась на возлюбленного сестры. Он не выглядел уродливым, с ее точки зрения, но и красавцем его тоже было сложно назвать. Во-первых, невысокий, ниже Анжелики, во-вторых, весьма упитанный, к тому же на его лице частенько блуждала глуповатая улыбка, особенно когда он смотрел на старшую сестру Элизы, а делал он это целый вечер.

– Скажи мне, Анжи, что ты в нем нашла? Я имею в виду, помимо его состояния? – спросила она сестру.

– Я не желаю быть украшением в позолоченной клетке, – заявила Анжелика, выпятив подбородок. – И пусть симпатичное лицо приятнее видеть рядом по утрам, обожающее лицо намного полезнее. Черч говорит со мной как с равной и ценит мою привязанность. Я никогда не буду бояться, что он мне изменит. И да, состояние – одно из его важнейших достоинств.

– Однако папа никогда не допустит вашего брака, – предостерегла Элиза. – Ты же знаешь, как он относится к этому человеку.

– Посмотрим, – сказала Анжелика, и Элиза поняла, что сестра решительно настроена изменить мнение отца о неподходящем претенденте.