Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения великой певицы

Зинаида Архиповна пыталась было возражать: а как же дача? А как же занятия? Но вступился Борис Михайлович: «Езжай, Алена! Это для тебя лучшие занятия».

С бригадой «Юности» тогда отправлялись в странствия и вполне солидные люди: Ян Френкель, Игорь Шаферан, Пахмутова с Добронравовым. Но Аллу, разумеется, прельстила молодежная компания — поэт Диомид Костюрин, журналисты Максим Кусургашев и Борис Вахнюк. (Последний, к тому же, был очень известным бардом.) Кроме того, поскольку тогда вся страна жила в состоянии перманентного «космического бума», особым шиком было приглашать с собой кого-нибудь из людей, «близких к звездам». Так в Тюмень был откомандирован комсорг отряда космонавтов и тезка космонавта № 2 Германа Титова — красивый молодой человек по имени Герман Соловьев.

«Алла почему-то прилетела в Тюмень на несколько дней позже нас, — вспоминал Соловьев. — И я познакомился с ней в кабинете у первого секретаря Тюменского обкома комсомола. На небольшом корабле, кают на тридцать, вся наша бригада отправилась из Тюмени по Иртышу и Оби».

Тогда нефть в этих краях еще не добывалась в промышленных объемах. По болотам и поселкам бродили геологоразведочные партии, а строители, следуя за ними, возводили на скорую руку бараки. Так что качество концертных площадок несложно себе представить. «Иногда мы выступали прямо с кузова грузовика», — вспоминал Соловьев.

Все то, что в Москве представлялось Алле в высшей степени романтичным, здесь оказалось набором изматывающих бытовых неудобств. Плюс лютые комары и прочий гнус. Алла намазывалась чьим-то «тройным» одеколоном, чтобы отпугнуть кровопийц, но тогда от этого крепкого спиртового запаха у нее самой начинала кружиться голова.

Однажды за шумом судового мотора она случайно услышала реплику Вахнюка, обращенную кому-то: «А наша рыжая-то — ничего, выносливая девица». Алла даже раскраснелась от волнения: больше всего она боялась, что эти люди будут считать ее неженкой.

— Хотя красится зря, — решительно добавил Боря.

Он ничего не знал о ее бесцветных ресницах, которые Пугачёва сперва будет изо всех сил маскировать (оркестр, тушь!), а потом сделает фактом массовой культуры.

С Вахнюком Алла выступала в одном отделении. Она пела всего пять песен (больше у нее, можно сказать, и не было): того же «Робота», «Не спорь со мной», «Как бы мне влюбиться». Надо заметить, что перед отъездом специальная комиссия тщательнейшим образом исследовала каждое произведение, предназначенное для исполнения в тюменской глуши. Так что все пять песенок Аллы были «залитованы», а она все никак не могла понять, зачем это надо и какое это имеет значение для геологов.

После концертов хозяева приглашали артистов к столу. Излюбленным напитком был спирт, но Алла тогда решительно отказывалась от этих удовольствий. Геологи, летчики и строители выпивали, причем за «молодую певицу» по несколько раз, после чего не очень себя сдерживали и смачно матерились. Но этим ее, девушку с Крестьянки, уж никак нельзя было смутить.

Поскольку «рояль в кустах» среди дикой природы находился далеко не всегда, Алла в известных пределах освоила гитару — «самый портативный инструмент», по ее словам, — и в случае необходимости просто сама себе подыгрывала в распространенной тогда дамской манере — мягко, одним большим пальцем. Если на концертах складывалась совсем душевная атмосфера, Алла могла спеть и кое-какие вещи Высоцкого и — обязательно — Вахнюка.

«Надо сказать, — говорил Борис Вахнюк, — в начале своей певческой биографии Алла Борисовна относилась к бардам нежно. На пленке, записанной в "Юности", есть "Не гляди назад, не гляди" Евгения Клячкина, моя песня "Терема"… Она спела их под рояль».

Так что камерная, «КСП-шная» интонация пугачёвских песен в «Иронии судьбы» имела совершенно ясный генезис.

…Спустя почти двадцать лет, когда Пугачёва будет отбирать материал для своей программы «Пришла и говорю», она вспомнит о вахнюковских «Теремах». У нее сохранился лишь текст, а мелодия растворилась в шумах прошлого. Хотя с Борисом у нее оставались дружеские отношения, Алла возьмет на себя смелость сделать к этим стихам свою музыку — в стиле «новой волны». В таком виде песня позже попала и в картину «Пришла и говорю».

К другим стихам Вахнюка Пугачёва обратится еще позже, готовя в 1995 году альбом «Не делайте мне больно господа» — это будет песня «Бежала, голову сломя». В комментарии к альбому она скажет: «Ох, как я люблю эту песню, не знаю даже за что. Может быть, потому, что стихи, написанные Борисом Вахнюком, очень давно у меня лежали. А с Борисом у меня связана моя юность. Он очень талантливый человек, изумительный бард. Не простая это песня…».

Другим добрым другом Аллы тогда же стал молодой поэт Диомид Костюрин, которого для простоты все называли, естественно, Димой. Поговаривали, что Дима был безнадежно влюблен в Аллу. Спустя годы Пугачёва будет петь песни и на его стихи, в том числе, и знаменитую «Святую ложь», которую в английском переводе включит даже в свой шведский альбом.

Костюрин окончит жизнь печально: выбросится с восьмого этажа. Причина смерти так и останется невыясненной: незадолго до смерти он женился, родился ребенок. Никакой записки он не оставил. Позже станут вспоминать, что перед самоубийством Дима звонил многим друзьям, но как назло никого не мог застать.

Быть может, он позвонил бы и Алле, но телефона тогда у нее не было.

В 1983 году она запишет песню на его стихи «Ах, как хочется жить!»:

Ах, как хочется жить, просто жить под луною,

Просто видеть и слышать во сне, наяву.

И дышать, и мечтать, и не верить в иное,

И твердить: «Я живу, я живу, я живу!»





…На берегах Оби и Иртыша в Нефтеюганске, Горноправдинске и Уренгое эту девушку с короткой стрижкой всегда слушали с удовольствием. Когда бригада двигалась тем же маршрутом обратно, то удалые нефтяники, приняв после трудового дня свои сто грамм спирта, сразу требовали: «Давай Пугачёву с "Роботом"!». А на сцене в это время мог находиться Ян Абрамович Френкель. Впрочем, он не обижался.

Как-то Френкель сидел вместе с Шаинским в кают-компании, где было пианино, за которым они репетировали. Разговор двух композиторов зашел об Алле. Шаинский восхищался тем, как Пугачёва прославила его первые песни, и тогда Френкель произнес:

— Если у этой девочки все сложится удачно, то она будет гениальной певицей.

Не ошибся.





* * *


На «Юности» в те годы существовала специальная группа поддержки космонавтов. Героям космоса транслировали «музыкальные приветы» от радиостанции, а когда они возвращались, то группу приглашали на торжества в Звездный городок. Благодаря дружбе с Германом Соловьевым после тюменской поездки туда же удалось пристроить и Пугачёву.

С без-пяти-минут-космонавтом Соловьевым у Аллы начался роман. Он стал бывать у них дома, познакомился с родителями, с Женей. Зинаида Архиповна радовалась за дочь: «Наконец с приличным молодым человеком общается». Иной раз сама Алла думала: «А чем черт не шутит, вдруг стану женой космонавта?».

Правда, серьезным препятствием для нее оказалась частая шутка Иванова и Трифонова: «Будешь плохо петь, выйдешь замуж за майора, у которого будет голубой "москвич" с багажником наверху».

Образ этого самого «майора с багажником» олицетворял для Аллиных друзей всю советскую бытовую пошлость.

Как назло, Герман Соловьев носил майорские погоны и ездил в голубом «москвиче»…


А Соловьева скоро уволили из отряда космонавтов. Говорили, что из-за проблем с алкоголем.

Кстати, когда автор встречался с Соловьевым в конце 1990-х, тот занимал должность заместителя Генерального директора Госконцерта. То есть оказался ближе к Пугачёвой, хотя бы формально. Очень много курил.

Он умер в июне 2006 года. Пугачёва приехала на похороны на Ваганьковское кладбище. От фотографов не пряталась, но и комментариев не давала.

…Часто геологи упрашивали московских гостей посидеть с ними вечером у костра и попеть. В этом им никто никогда не отказывал. За это нефтеискатели устраивали своим кумирам пикники прямо на берегу Оби. Ловили рыбу, тут же варили ее и раскладывали по жестяным мискам. Алла сидела в брезентовом плаще, накрывшись от комаров капюшоном, и с важным видом выдавала всю информацию о речной рыбе, что запомнилась ей из длинных отцовских рассказов на кухне.

Иной раз геологи демонстрировали артистам собственные «представления». Например, однажды пригласили на «презентацию» новой скважины. Гости с восторгом и легким испугом наблюдали, как забил нефтяной фонтан. После этого геологи вручили Алле бутылку со свежей нефтью, и та, перепачкавшись, смеялась и кричала, что это месторождение непременно должны назвать ее именем.

В принципе эта шутка вполне могла бы стать былью.

Дело в том, что начальником геологоразведочного управления Тюменской области был Юрий Георгиевич Эрвье, седой великан с обветренным лицом цвета меди и сиплым голосом. По остроумному замечанию Вахнюка, «в нем до конца дней бурлили и никак не создавали однородной смеси две крови — французская и азербайджанская». Этот первооткрыватель тюменской нефти, лауреат всевозможных премий и просто легендарная в тех краях личность до смешного увлекся конопатой московской девчонкой. Причем, у 54-летнего Эрвье была дочь — практически ровесница Пугачёвой.

Он старался побывать чуть ли не на всех ее скромных выступлениях. Для этого Эрвье просто садился в вертолет и приказывал лететь по реке, разыскивая суденышко «Юности». Накануне выходных теплоход со столичной бригадой нагонял быстроходный катер, на носу возвышался Юрий Георгиевич, который кричал уже издалека: «Как там Алка?». Затем его катер буксировался к теплоходу, и последующие два дня оба судна так и следовали неразлучной парой.

«Алка, конечно, не отвечала ему взаимностью, — рассказывал журналист Максим Кусургашев. — Она иногда даже пряталась от Эрвье. Она была удивительно скромной, застенчивой девчонкой. Считала себя чуть ли не дурнушкой».

Остальные члены бригады «Юности» слегка посмеивались над этой страстью, но при этом мысленно благодарили судьбу за то, что такой могущественный человек, чья власть была сильнее, чем у первого секретаря обкома, влюбился в их певицу. Благодаря Алле они теперь не знали отказа ни в чем. Никакого труда для них не составляло зафрахтовать теплоход, получить снаряжение, продукты, одежду — достаточно было одного слова Юрия Георгиевича.

Вскоре бригаду «Юности» пригласили в Тюмень на открытие Дома нефтяников. Они приехали буквально на пару дней, выступили и заспешили обратно в Москву. В аэропорт их провожало чуть ли не все геологоразведочное управление во главе с Эрвье. В ожидании рейса расселись прямо на полу, кто-то достал из чехла гитару, и концерт продолжился.

За песнями и шумными разговорами никто не расслышал объявления о посадке. Когда спохватились, самолет уже был в воздухе. Тогда Эрвье прямо от дежурного по аэропорту позвонил куда-то, потом вернулся и объявил, что билеты москвичам переоформили на рейс из Свердловска.

Он тут же распорядился, чтобы гостей туда доставили на его «газике» — а расстояние это немалое. «Как ни спешили, приехали впритык, — вспоминал Вахнюк. — Вырулили прямиком на взлетную полосу, а наш "Ил" уже винты запускает. Я толкнул дверцу машины, выскочил. Сквозь смотровой фонарь просматривалось лицо пилота. Отчаянно жестикулируя, показываю четыре пальца — "вот, мол, нас сколько", провожу ладонью у горла — "позарез в Москву надо!". Пилот улыбается, тычет пальцем за спину — ничего, следующим полетите».

Пришлось дожидаться следующего.

Когда добрались, наконец, до Москвы, то узнали, что тот самолет, на который они опоздали в Свердловске, разбился.

Диомид Костюрин, впечатленный этим событием, даже напишет стихотворение о разбившемся самолете.

Из той первой поездки Алла привезла с собой белый полушубок. Геологи, насмотревшись на ее жалкое пальтишко, сделали ей такой подарок. «Ну, ты теперь просто барышня с Крестьянки», — смеялся Вахнюк. Алла, конечно, не стала рассказывать московским подружкам, что в Тюмени и Сургуте похожие шубки носит любая девчонка, пусть думают, что ей одной досталось.

В этом их особенно и не пришлось уверять. Когда по заведенной традиции бригада «Юности» давала творческий отчет о своей романтической командировке в павильоне «Культура» на ВДНХ, на сцену вдруг поднялся Эрвье с букетом роз и вручил его Алле. Девчонки из училища, которых Алла сюда пригласила, потом два дня с ней не разговаривали, объясняя это тем, что Пугачёва зазналась.

Отчасти они были правы: крепкие мужчины с таежным матерком ее интересовали намного больше, чем подружки с их парфюмерными московскими сплетнями.





* * *


После «освоения» тюменской нефти ребята с «Юности» уже не отпускали Аллу от себя. Скажем, специально для геологов кто-то написал песню: «А мы своей дружиной нашли большого джинна — не далеко, не близко, не за морем чужим, не далеко, не близко — он жил в земле сибирской, могучий старый джинн». Аллу тут же позвали ее исполнить. После каждого такого появления голоса Пугачёвой в эфире «Юности» главный редактор музыкального вещания Калугин негодовал: «Опять она? Почему вообще "Юность" так вольничает? Я же запретил пускать Пугачёву на радио!». Тогда все дружно принимались ему врать, что запись была сделана во время очередной творческой командировки, прямо у нефтяной скважины или еще где-то.

«Надо же нам было как-то "прикармливать" молодую певицу, которая не знала, куда ткнуться, — улыбался Борис Вахнюк. — Поэтому мы ее пристраивали в какие-нибудь выездные бригады. Где-нибудь в Подмосковье концерт — ей дают номерок-другой. В колхоз поехала радиостанция — и ее с собой берут поработать и попеть. И вот там, в сельском клубике этом под мою гитару или под чей-то аккордеон на этой сцене, под зевки, покашливания, лузгание семечек она и пела».

Одним из подшефных объектов «Юности» тогда был совхоз «Борец» в селе с причудливым названием Ассаурово, что в Дмитровском районе. Молодежь с радиостанции появлялась там ближе к осени копать картошку, заготовлять сено — словом, трудиться в полях (в последние годы за крепнущей ностальгией уже забылась эта «барщина» советских горожан, когда в грязных резиновых сапогах на нивах Родины топтались все — от младших школьников до профессоров).

Максим Кусургашев оказался в Ассаурово кем-то вроде бригадира. Помимо Аллы под его руководством собирали урожай тот же Вахнюк и еще человек десять, включая кусургашевскую жену Аду Якушеву — ту самую, которая прославилась своей песней «Вечер бродит по лесным дорожкам», до сих пор культовой в интеллигентских кругах.

Алла в мамином платочке вместе со всеми безропотно возила лопатой в земле, выворачивая клубни. Правда, ей всегда старались подыскать занятие полегче — все-таки ручки пианистки.

Часа в четыре сельхозработы завершались, и притомившиеся москвичи, осматривая мозоли на ладонях, возвращались в старое школьное здание, где их поселили, выдав старые матрасы и шерстяные одеяла.





* * *


Однажды к ним заглянула бригадир и попросила вечером выступить в клубе перед деревенскими, пообещав в качестве гонорара бидон молока. Ада и Алла взяли свои гитары и побрели по пыльной дороге к клубу. «Пели мы от души, — вспоминала Якушева. — Где-то тарахтит трактор. Моя партнерша то и дело предлагает: "А что если эту песню?" — "Давай попробуем". Слушатели — в большинстве своем старушки — похоже тоже довольны: кивают нам головами, прихлопывают сухонькими ладошками. Отпустили нас, когда совсем уже стемнело».

Вообще Ада, которая была на пятнадцать лет старше Аллы, над ней то и дело незлобиво подшучивала: «Ну что, Алка, устала? Это тебе не Шопена играть..». Алла смущенно отмахивалась. Но прозвище «барышня с Крестьянки» так за Пугачёвой и закрепилось, несмотря на то что после странствий по Тюменскому краю ей даже присвоили звание мастера спорта по туризму.

Ближе к ночи разводили костер, пекли картошку, вынесенную с совхозного поля. Кто-то приносил дешевый портвейн, загодя приобретенный в сельпо. За неимением посуды пили его из керамических изоляторов с телеграфных столбов. Алла делала два-три глотка, морщилась.

У Аллы и Вахнюка там обнаружилась неожиданная любовь к рисованию. Правда, весьма своеобразная: они не запечатлевали подмосковные рощи и закаты, а забавлялись шаржами. Изображали всех подряд, но с особым удовольствием друг друга: Алка в поле, Борька с гитарой, Алка на сцене, Борька с футбольным мячом.

Крепкий бородач Вахнюк определенно нравился Пугачёвой. Боря превосходно играл в футбол, и Пугачёва, ранее совершенно безразличная к спорту, обязательно приходила смотреть, как он носится по полю с мячом. Она все время кричала, размахивая руками: «Борька, давай, давай! Забивай!». Чуть не посадила голос.