Алмазная колесница

Маса подумал-подумал как быть, и в голову ему пришла блестящая идея.

Он набрал в грудь побольше воздуху и ка-ак чихнет.

Ап-чхи!

Господин рывком сел на кровати, открыл свои странного цвета глаза, с удивлением воззрился на сидящего вассала.

Тот низко поклонился, попросил прощения за произведенный шум и показал обрызганную капельками слюны ладонь – мол, ничего не поделаешь, побуждение натуры.

И сразу же с улыбкой подал господину великолепный фаянсовый горшок, купленный за девяносто сэнов. От подружки Масе было известно, что иностранцы на ночь ставят под кровать этот предмет и справляют в него свою гайдзинскую нужду.

Но господин, кажется, горшку не обрадовался, а замахал рукой – мол, убери, убери. Видимо, следовало купить не розовый с красивыми цветочками, а белый.

Потом Маса помогал господину умываться, разглядывая его белую кожу и крепкие мускулы. Очень хотелось посмотреть, какое у гайдзинов мужское устройство, но перед тем, как мыть нижнюю половину тела, господин почему-то выставил своего верного слугу за дверь.

Завтрак удался на славу.

Правда, пришлось потратить какое-то время на то, чтобы научить господина пользоваться палочками, но пальцы у гайдзинов ловкие. Это оттого, что они произошли от обезьян – сами в этом признаются, и нисколько не стесняются.

Господин порадовал отменным аппетитом, только вот манера поглощать пищу у него оказалась интересная. Сначала откусил маленький кусочек сколопендры, потом весь сморщился (должно быть, от удовольствия) и быстро-быстро доел, жадно запив ячменным чаем. От чая поперхнулся, закашлялся, разинул рот и выпучил глаза. Это как у корейцев – те, когда хотят показать, что вкусно, рыгают. Надо будет в следующий раз приготовить вдвое больше, сделал себе заметку Маса.

После завтрака был урок языка. Сирота-сан сказал, что господин хочет научиться по-японски – не то, что другие иностранцы, которые заставляют слуг учить свой язык.

Урок был такой.

Господин показывал на разные части лица, а Маса называл их по-японски: глаз – мэ, лоб – хитаи, рот – кути, бровь – маю. Ученик записывал в тетрадочку и старательно повторял. Произношение у него было смешное, но Маса, конечно, не позволил себе даже самой крошечной улыбки.

На отдельном листке господин нарисовал человеческое лицо, стрелочками обозначил разные его части. Это было ясно. Но потом он стал допытываться чего-то совершенно непонятного.

Можно было разобрать некоторые слова: «Ракуэн», сацумадзин, но к чему они относятся, осталось загадкой. Господин делал вид, что он сидит с закрытыми глазами, потом вскакивал, шатался, взмахивал рукой, зачем-то тыкал Масу пальцем в шею, показывал на нарисованное лицо, говорил с вопросительной интонацией:

– Мэ? Кути?

В конце концов, оставив Масу в полном недоумении, вздохнул, взъерошил себе волосы, сел.

А дальше началось самое необычное.

Господин приказал Масе встать напротив, сам выставил вперед сжатые кулаки и принялся делать приглашающие жесты: мол, бей меня ногой.

Маса пришел в ужас и долго не соглашался: как это можно – ударить ондзина! Но тут вспомнил интересную подробность об интимной жизни гайдзинов, рассказанную бывшей подружкой. Она подглядывала, как миссионер и его жена проводят время в спальне, и видела, как госпожа, одетая в один черный лиф, но при этом в сапогах для верховой езды, бьет сэнсэя плеткой по голому о-сири, а он просит бить его еще.

Должно быть, у гайдзинов так заведено, догадался Маса. Почтительно поклонился и не очень сильно ударил господина ногой в грудь – между бестолково выставленных кулаков.

Господин упал на спину, но тут же вскочил. Ему явно понравилось, попросил еще раз.

Теперь он весь напружинился, следил за каждым Масиным движением, поэтому ударить получилось не сразу. Секрет дзюдзюцу, то есть «искусства мягкого боя», состоит в том, чтобы следить за дыханием противника. Известно, что сила входит в тебя с воздухом, с воздухом же и выходит, и вдох-выдох есть чередование силы и слабости, наполненности и опустошенности. Поэтому Маса дождался, когда его вдох совпадет с выдохом господина, и повторил атаку.

Господин опять упал, и теперь сделался совсем доволен. Все-таки гайдзины не такие, как нормальные люди.

Получив то, чего желал, господин надел красивый мундир и отправился в центральную часть дома, служить русскому императору. Маса же немножко прибрался и пристроился у окна, откуда просматривались сад и противоположное крыло, где жил консул (как только слуги работают у человека со столь постыдной фамилией?).

Еще утром Маса обратил внимание на горничную консула, девушку по имени Нацуко. Чутье подсказало, что есть смысл потратить на нее некоторое количество времени – может выйти толк.

Было видно, как девушка делает уборку, переходя из комнаты в комнату. В окно она не смотрела.

Маса распахнул створки пошире, поставил на подоконник зеркало и стал делать вид, что бреется, – точь-в-точь, как недавно господин. Щеки у Масы были круглые и замечательно гладкие, борода на них, слава Будде, не росла, но почему же не намылить их душистой пеной?

Степенно работая кисточкой, Маса слегка шевелил зеркалом, пытаясь послать солнечный зайчик в глаз Нацуко.

На время пришлось прерваться, потому что в сад вышли Сирота-сан и желтоволосая дочь мертвого капитана. Они сели на скамейку под молоденьким деревом гинкго, и господин переводчик начал читать что-то вслух из книжки, размахивая при этом рукой. Время от времени он искоса посматривал на барышню, она же сидела, потупив взор, и на него вовсе не глядела. Вот ведь ученый человек, а ухаживать за женщинами не умеет, пожалел Сироту-сан Маса. Надо было от нее вообще отвернуться, а слова ронять скупо, небрежно. Тогда не стала бы нос воротить, заволновалась бы – может, она недостаточно хороша?

Посидели они с четверть часа, ушли, а книжку забыли на скамейке. Томик лежал обложкой кверху. Привстав на цыпочки, Маса исхитрился разглядеть обложку – на ней был изображен гайдзин с завитыми волосами, и на щеках с двух сторон тоже курчавые волосы, точь-в-точь, как у орангутанга, которого Маса на прошлой неделе видел в парке Асакуса. Там показывали много всякого любопытного: выступал мастер пускания ветров, еще женщина, курящая пупком, и человек-паук с головой старика и тельцем пятилетнего ребенка.

Снова взялся за зеркало, покрутил им туда-сюда с полчасика и добился-таки своего. Нацуко наконец заинтересовалась, что это ей все лучик в глаз попадает. Принялась вертеть головой, выглянула в окошко, да и увидела слугу господина вице-консула. Маса к тому моменту, конечно, зеркало уже положил на подоконник и, свирепо выпучив глаза, размахивал перед лицом острой бритвой.

Девушка так и застыла, открыв рот – это он отлично видел краешком глаза. Сдвинул брови, потому что женщины ценят в мужчинах суровость; оттопырил щеку языком, как это давеча делал господин, и повернулся к Нацуко профилем, чтоб не стеснялась рассмотреть нового соседа получше.

Через часок нужно будет выйти в сад. Якобы почистить меч господина (такой узенький, в красивых ножнах, с золоченой рукояткой). Можно не сомневаться, что у Нацуко тоже найдется в саду какое-нибудь дело.

Горничная пропялилась на него с минуту, потом исчезла.

Маса высунулся из окна: тут важно было понять, отчего она ушла – окликнула хозяйка или же он произвел недостаточно сильное впечатление.

Сзади раздался легкий шорох.


Камердинер Эраста Петровича хотел обернуться, но его вдруг неудержимо заклонило в сон, Маса зевнул, потянулся, соскользнул на пол. Захрапел.





* * *


Эраст Петрович проснулся от оглушительного звука непонятного происхождения, рывком сел на кровати и в первый миг испугался: на полу сидел диковинный азиат в клетчатых панталонах, белом переднике и черном котелке. Азиат сосредоточенно смотрел на титулярного советника, а увидев, что тот проснулся, качнулся вперед, словно китайский болванчик.

Только теперь Фандорин признал своего нового слугу. Как же его зовут? Ах да, Маса.

Завтрак, приготовленный туземным Санчо Пансой, был кошмарен. Как они только едят это склизкое, пахучее, холодное? А сырая рыба! А клейкий, прилипающий к небу рис! О том, что представляла собой липкая замазка поносного цвета, лучше было вообще не думать. Не желая обижать японца, Фандорин поскорей проглотил всю эту отраву и запил чаем, но тот, кажется, был сварен из рыбьей чешуи.

Попытка составить словесный портрет подозрительного старика из «Ракуэна» закончилась неудачей – без переводчика не вышло, а следует ли посвящать Сироту в подробности следствия, чиновник пока еще не решил.

Зато на славу удался показательный урок японского рукопашного боя. Оказалось, что английский бокс против него бессилен. Маса двигался невообразимо быстро, удары наносил сильные и точные. Как это верно – драться ногами, а не руками! Ведь нижние конечности гораздо крепче и длиннее! Этой науке стоило поучиться.

Затем Эраст Петрович облачился в мундир с красными обшлагами и отправился в присутствие представляться начальству по всей форме – как-никак первый день новой службы.

Доронин сидел у себя в кабинете, одетый в легкомысленную чесучовую пару, на мундир махнул рукой – глупости.

– Рассказывайте скорей! – воскликнул он. – Я знаю, что вы вернулись под утро, и с нетерпением ждал вашего пробуждения. Разумеется, я понимаю, что вы с пустыми руками – не то сразу же явились бы с докладом, но хочется знать подробности.

Фандорин кратко изложил небогатые итоги первого следственного мероприятия и объяснил, что готов исполнять свои рутинные обязанности, поскольку других дел пока все равно не имеет – до тех пор, пока не поступят сведения от японских агентов, которые следят за Горбуном. Консул задумался.

– Итак, что у нас получается? Заказчики в назначенное место не явились, тем самым усугубив подозрения. Японская полиция ведет розыск трех мужчин, говорящих на сацумском диалекте и имеющих при себе мечи. При этом у одного, того что сухорук, рукоять меча покрыта наждаком (если капитану это не привиделось). Одновременно с этим ваша группа сосредоточилась на хозяине «Ракуэна» и неизвестном старике, которого ваш слуга видел подле Благолепова. Словесный портрет мы с вами получим – я сам потолкую с Масой. Вот что, Фандорин. Забудьте пока что о вице-консульских обязанностях, Сирота справится и один. Вам нужно поскорее изучить Сеттльмент и его окрестности. Это облегчит вашу следовательскую работу. Давайте-ка отправимся в пешеходную экскурсию по Йокогаме. Только переоденьтесь.

– С великим удовольствием, – поклонился Эраст Петрович, – но вначале, если п-позволите, я потрачу четверть часа на то, чтобы показать госпоже Благолеповой принцип действия пишущей машины.

– Хорошо. Я зайду к вам на квартиру через полчаса.





* * *


Софью Диогеновну он встретил в коридоре – она будто поджидала молодого человека. Увидев его, залилась краской, прижала к груди какую-то книгу.

– Вот, в саду забыла, – пролепетала она, словно оправдываясь. – Кандзий Мицуович, господин Сирота, дал почитать…

– Любите Пушкина? – взглянул на обложку Фандорин, думая, следует ли сызнова выражать девице соболезнования по поводу кончины отца или уже хватит. Решил, что хватит – не то опять разразится слезами.

– Недурно пишет, только очень уж длинно, – ответила Софья Диогеновна. – Мы читали письмо Татьяны ее предмету. Есть же отчаянные девушки. Я бы ни в жизнь не насмелилась… А стихи я ужасно люблю. У нас, пока папенька еще не скурился, в гостях часто господа моряки бывали, в альбом писали. Один кондуктор со «Святого Пафнутия» очень душевно сочинял.

– И что же вам больше всего понравилось? – рассеянно спросил Эраст Петрович. Барышня потупилась. Шепнула:

– Не могу зачесть… Стыдно. Я вам на бумажку спишу и после пришлю, хорошо?

Тут из двери, ведущей в присутствие, выглянул «Кандзий Мицуович». Странно посмотрел на вице-консула, вежливо поклонился и доложил, что пишущий агрегат распакован и установлен.

Титулярный советник повел новоиспеченную машинистку знакомиться с достижением прогресса.





* * *


Полчаса спустя, утомленный бестолковой старательностью ученицы, Эраст Петрович отправился переодеваться для экскурсии. Еще в прихожей скинул короткие сапоги, расстегнул полукафтан и рубашку, чтобы не задерживать Всеволода Витальевича, который должен был появиться с минуты на минуту.

– Маса! – позвал титулярный советник, входя в спальню, и тут же увидел своего слугу – тот мирно почивал на полу, под открытым окном, а над спящим застыл маленький старичок-японец в рабочем наряде: серая куртка, узкие хлопчатобумажные штаны, соломенные сандалии поверх черных чулок.

– Что здесь…? Кто вы, с-собственно…? – начал Фандорин, но осекся, во-первых, сообразив, что туземец вряд ли понимает по-русски, а во-вторых, поразившись странному поведению старичка.

Тот безмятежно улыбнулся, по всему личику залучились добродушные морщинки, спрятал ладошки в широкие рукава и поклонился – на голове у него была плотно облегающая шапочка.

– Что с Масой? – все же не удержался от бессмысленного сотрясания воздуха Фандорин, бросаясь к уютно посапывающему камердинеру.

Наклонился – в самом деле спит.