Бабье лето

Клавка, видя замешательство подруги, звонко хлопнула ее по плечу и засмеялась.

– Ну чё? Двинули, что ли?

Нина вздрогнула.

– Куда еще?

– Да в кафе! Посидим как люди! Винишка попьем! Кофейку! А хочешь, водочки тяпнем? За новую, так сказать, свободную жизнь!

Нина покачала головой и отмахнулась:

– Да ну тебя! Скажешь тоже – кафе! Ты б еще ресторан придумала.

– Да пожалуйста! – рассмеялась Клавка. – Можно и в ресторан! Чё мы, не люди, что ли?

Нина снова покачала головой:

– Иди ты! Мне только по ресторанам… И вообще… Какое там «посидим»! Домой я. Настроение, знаешь ли… Не до развлечений.

– Ага! – разозлилась Клавка. – Вот давай! Домой. Приди и рыдай как белуга. Знаю тебя. Радости жизни тебе не знакомы. Только бы ныть и скулить – самая бедная, самая несчастная. Ни денег, ни сына.

Нина обиделась и снова была готова разреветься.

– Ну, знаешь ли! – Она резко развернулась и пошла прочь.

Клавка нагнала ее и примирительно сказала:

– Ладно. Не дуйся. Это я так, чтоб взбодриться.

Она взяла подругу под руку, и они вышли на Кировскую.

Стояла жара – совсем не типичная для начала июня. Тополиный пух, прибитый к асфальту, напоминал счесанную собачью шерсть. Счесанную и неубранную.

Нине, полноватой и тяжелой, было невыносимо жарко и душно, так что прихватывало сердце и стучало тяжелым колоколом в голове, а тощей Клавке – хоть бы что. Ни капельки пота на крупном, некрасивом лошадином лице.

Клавка вела Нину уверенно, точно зная куда. Наконец, остановившись перед массивной коричневой дверью, с усилием толкнула ее.

Они вошли в помещение – Нина робея, а ушлая и наглая Клавка, как всегда, уверенно.

В зале стоял полумрак и тишина и даже было вполне прохладно. Они уселись за столик у окна, и к ним не спеша, словно делая большое одолжение, направился официант – рыхлый белобрысый парень с косой ухмылочкой на невыразительном, отекшем лице.

Он молча кивнул и положил на стол меню в коричневом переплете.

Клавка деловито открыла папку и бегло пробежалась глазами.

– Так, значит! – Она сглотнула слюну. – Салатика два с помидорами. Одну селедочку с луком. Бифштекс с картошкой. Два, разумеется. И триста грамм. Беленькой! – Она чуть прибавила нажима в голосе.

Официант кивнул, снова ухмыльнулся и медленно отошел от их столика.

– И не тяните там! – крикнула ему вслед наглая и уверенная в себе Клавка.

Нина вздрогнула – вот и будет сейчас скандал!

Но скандала не случилось, а официант чуть прибавил шагу и бросил на Клавку уважительный взгляд.

– Есть не хочу, – заявила Нина и сморщилась. – Нет аппетита.

– Ага, – кивнула подруга, – и ты мне тут еще поговори! – Она снова закурила, картинно выпустив в потолок тонкую струйку дыма.

Официант принес водку в прозрачном графинчике, салат из помидоров и селедочницу, в которой красивыми и крупными кольцами лука была прикрыта серебристо-перламутровая, крупно нарезанная селедка.

Клавка громко и плотоядно сглотнула слюну и нацелилась вилкой на кусок пожирней.

Официант разлил в стопки холодную водку. Клавка опрокинула стопку и громко крякнула, кивнув острым подбородком на застывшую Нину.

– Ну, и чё? Любоваться будем или…

Нина мотнула головой.

– Говорила ведь, не хочу! Ни пить, ни есть. – Она скорбно поджала губы.

Возмущенная Клавка откинулась на стуле и зло прищурила глаз.


– Та-ак! Ну, правильно. У нас ведь горе горькое. Беда ведь у нас просто. Трагедь, так сказать. Потоп всемирный!

Нина молчала, уставившись в окно.

Клавка шмякнула вилку на стол.

– Нет, вот не понимаю я! Хоть убей – не понимаю!

Нина усмехнулась. Мол, куда тебе. Но – промолчала.

А Клавка продолжала возбухать:

– Нет, только посмотрите на нее! Бедная, несчастная! Ребенок у нее, видите ли, на природу уехал. В лес. На озеро. На воздух, твою мать! Зарядка, прогулки, весь день на воздухе. Няньки, воспиталки, врачи… Сто нянек вокруг, дети! Питание диетическое. Господи! Да другая бы – умная, конечно, – от радости штаны бы потеряла. Орала бы в голос. Три месяца покоя! Сама себе хозяйка! Ни готовки, ни стирки, ни глажки. В воскресенье – спи до отека. Никто не разбудит. По магазинам не бегать за куском колбасы. Никто не ноет и ничего не просит. А главное, – тут Клавка наклонилась к Нине, – ребенку хорошо! – Она замолчала и с негодованием посмотрела на подругу. – Но ей плевать! Плевать ей, святой такой матери, на все это. С высокой колокольни. Не ребенок ее волнует, а она сама! Скучать она, видите ли, будет! Непривычно ей, видите ли, одной в квартире. Без сыночка драгоценного. А то, что сыночек бы сейчас по жаре, да в городе, – вот на это ей, простите, насрать! – Клавка резко опрокинула в широко раскрытый рот следующую рюмку.

Нина хмурила брови и по-прежнему обиженно молчала. Клавка ожесточенно кромсала кусок жесткого, не поддающегося тупому ножу, мяса.

– Эй! – крикнула она официанту. – Не спи, замерзнешь!

Тот резко дернулся и бросился к ней.

– Это чего? – спросила Клавка, указывая глазами в тарелку.

Официант недоуменно пожал плечами:

– В смысле?

– В смысле? – уточнила Клавка. – А ты вот давай, пожуй! Деловой. Или – ножи поточи. Хотя бы. У меня – зубы, а не акульи челюсти! – Клавка почти кричала. – Понял, что ли?

– Так ведь бифштекс! Мясо. Коровье к тому же, – пытался оправдаться официант.

Клавка зловеще, по-мефистофельски, расхохоталась.

– Да что ты? Мясо, говоришь? Ну надо же! А я думала – рыба. Коровье! Сам ты – коровье! Только не мясо! Понял?

Официант, красный как рак, мелко закивал головой.

– Заменить?

Клавка кивнула – ну, ни дать ни взять английская королева, – молча так, с достоинством.

Тот подхватил тарелки и опрометью бросился на кухню.

Клавка с гордостью и удовлетворением посмотрела на подругу – свысока посмотрела. Типа, ну как? Видала? Как я его?

Нина, красная от стыда, смущения и страха (а вдруг сейчас – милицию? хулиганство какое-то!), посмотрела на подругу.

– Ну, ты вообще! Ужас какой-то! Прямо стыдно с тобой выйти куда-нибудь!

– Ага, страшно! Стыдно таким мясом людей кормить. Да еще и за деньги!

Нина, ожидая худшего, выпила одним глотком полную рюмку.

А через десять минут официант притащил сковородку с картошкой и мелко нарезанным, сочным, шипящим мясом.

– Поджарочка! Свиная! Во рту тает. Водочки? – осведомился он.

Клавка гордо кивнула.

Нина внезапно почувствовала, что захотелось есть. Очень захотелось! У нее так всегда – как только нервы, так сразу хомячить, по словам мамы-покойницы.

Мясо и правда таяло во рту. После третьей рюмки чуть отпустило, но она почувствовала, что совсем пьяна – ну просто вдупель, как говорила Клавка.

Расплатилась щедрая Клавка – щедрая, потому что пьяная. На трезвую голову от нее и снега прошлогоднего не допросишься. А тут – само благородство:

– Да ладно, сиди! Мне Ашотик вчера подкинул!

Ашотик – один из любовников Клавки. Есть еще несколько – Мишка-таксист, Лешка-строитель и Пашка-студент. Сопляк, совсем мальчишка. Клавка была «беспринципная», как говорила Нинина мама.

И вправду – беспринципная. Зато – не одна.

Нина вздохнула. А ведь посмотришь на нее – кобыла кобылой. Лицо мужицкое, длинная, как жердь, мосластая.

Правда, замуж Клавку не брали. Говорила, что сама не хочет – носки, борщи, – да ну их к лешему. Жила в свое удовольствие – детей и семью не хотела. А когда Нина вздумала рожать, да еще и без мужа… Ох и орала тогда! Из дур у нее Нина не выходила. А когда из роддома Нину встречала, на Котика равнодушно глянула и сказала: «Ну, все. Жизни ты, подруга, себя лишила!»

А Нина не обиделась. Потому что была самая счастливая. Самая-самая! И ни разу, как бы ни было трудно, о решении своем не пожалела. Вот еще! И в душе считала, что Клавка ей завидует. Хотя… Кто ее знает? Жила она весело, ездила по морям, по курортам, ходила по ресторанам всяким – с Ашотиком, конечно. Платья шила раз пять в год. Шуба у Клавки была – серая, беличья. Лезла, правда…