Баллада о змеях и певчих птицах

В начале шли общие сведения. Имя, адрес в дистрикте, дата рождения, цвет волос и глаз, рост и вес, физические недостатки. Сложности начались с составом семьи. Родители Люси Грей и двое их старших детей были мертвы.

– У тебя вообще кто-нибудь остался? – спросил Кориолан.

– Пара кузин и кузенов. И остальные из нашего ансамбля. – Она склонилась над анкетой. – Для них тут есть место?

Для них места не было. Хотя это следовало бы учесть, ведь война разрушила много семей. Должно быть место для любого, кому ты дорог! Пожалуй, именно с этого вопроса и нужно начать: кому ты дорог? Или лучше так: на кого ты можешь рассчитывать?

– Замужем? – Кориолан рассмеялся, потом вспомнил, что в некоторых дистриктах в брак вступают рано. Кто знает? Вдруг дома в Двенадцатом у нее есть муж.

– А что? Хочешь предложить мне руку и сердце? – серьезно спросила Люси Грей. Он уставился на нее изумленно. – Думаю, у нас с тобой могло бы получиться.

От ее подначки Кориолан слегка покраснел.

– Ты могла бы сделать куда более выгодную партию!

– Увы, не успела. – Лицо девушки-трибута исказилось от боли, которую она тут же спрятала за улыбкой. – К тебе-то наверняка девушки выстраиваются в очередь за квартал!

От ее флирта Кориолан словно язык проглотил. На чем они остановились? Он посмотрел на анкету. Ах, да. Ее семья.

– Кто тебя вырастил? Я имею в виду после того, как ты потеряла родителей.

– За небольшую плату нас приютил один старик. Он не очень докучал с воспитанием, зато и не издевался, так что могло быть и хуже. Я ему даже благодарна. Мало кому хотелось брать к себе шестерых детей. Он был шахтер, умер в прошлом году от болезни легких.

Они перешли к роду занятий. В шестнадцать лет Люси Грей было еще рано работать в шахте, но школу она тоже не посещала.

– Я зарабатываю на жизнь, развлекая людей.

– Люди платят тебе, чтобы ты… пела и танцевала? – уточнил Кориолан. – Не думал, что жители дистриктов могут себе это позволить.

– Большинство не могут, – кивнула она. – Иногда они скидываются: две или три пары женятся в один день и приглашают нас. Меня и наш ансамбль, точнее, то, что от него осталось. Миротворцы позволили оставить музыкальные инструменты, когда задержали нас на границе дистрикта. Кстати, они – наши лучшие клиенты.

Кориолан вспомнил, как миротворцы старались не улыбаться во время Жатвы, как никто не мешал Люси Грей петь и танцевать. Он сделал пометку о ее работе, на чем анкета закончилась, хотя вопросов у него самого осталось множество.

– Расскажи мне про ваш ансамбль. Чью сторону вы заняли во время войны?

– Ничью. Мои близкие не занимают сторон. Мы – сами по себе. – Вдруг ее внимание привлекло что-то у него за спиной. – Напомни, как зовут твоего друга, который принес сэндвичи? Похоже, ему сейчас нелегко.

– Ты про Сеяна? – Кориолан обернулся через плечо и посмотрел туда, где через несколько столов Сеян сидел напротив Марка. Между юношами лежали нетронутые сэндвичи с ростбифом и пирог. Сеян умоляюще что-то говорил, Марк не мигая смотрел перед собой, скрестив руки на груди, и никак не реагировал.

У других менторов дела шли ненамного лучше. Трибуты закрывали лица и отказывались общаться. Некоторые плакали, некоторые неохотно отвечали на вопросы.

– Пять минут, – объявила профессор Серп.

Кориолан вспомнил, что еще им надо обсудить.

– Вечером накануне Игр на телевидении будет пятиминутное интервью, на котором мы сможем делать все, что захотим. Как насчет еще одной песни?

Люси Грей задумалась.

– Стоит ли? Та песня, что я спела на Жатве, не имеет к вам никакого отношения. Специально я не готовилась, все вышло спонтанно. Это часть длинной и печальной истории, до которой никому, кроме меня, нет дела.

– Ты задела зрителей за живое, – заметил Кориолан.

– А песню про долину я спела, как ты предложил, чтобы получить побольше еды.

– Красивая песня, – проговорил Кориолан. – Она напомнила мне о маме и ее песне… Мама умерла, когда мне было пять лет.

– А папа у тебя есть?

– Его я тоже потерял, в том же году.

Люси Грей сочувственно кивнула.

– Значит, ты, как и я, сирота.

Кориолан не любил это слово. В детстве Ливия дразнила его за то, что он остался без родителей, и он чувствовал себя одиноким и никому не нужным, хотя это было неправдой. Тем не менее он ощущал некую пустоту, о которой другие дети не догадывались. Люси Грей, сама сирота, прекрасно его понимала.

– Могло быть и хуже. У меня есть Мадам-Бабушка, как мы ее называем. И Тигрис.

– Скучаешь по родителям?

– С отцом мы были не очень близки. А вот с мамой… Да, конечно. А ты?

– Еще бы! Я скучаю по ним обоим. Единственное, что помогает мне сейчас не падать духом, – мамино платье. – Люси Грей провела рукой по оборкам. – Как будто она сама меня обнимает…


Кориолан вспомнил о пудренице своей матери.

– Моя мама всегда пахла розами, – сообщил он и смутился. Он редко говорил о матери вслух, даже дома. Почему об этом вообще зашел разговор? – В любом случае, по-моему, твоя песня тронула многих людей.

– Спасибо, конечно, однако это не повод петь во время интервью. Если оно будет вечером перед Играми, то еда мне больше не понадобится. Значит, завоевывать симпатии зрителей уже ни к чему.

Кориолан изо всех сил пытался отыскать нужный аргумент, но от ее пения на данном этапе выиграл бы только он.

– Очень жаль, с твоим-то голосом.

– Я спою тебе за кулисами, – пообещала она.

Придется постараться, чтобы ее убедить, понял Кориолан. Оставшиеся несколько минут он позволил Люси Грей расспрашивать себя о семье и том, как они пережили войну. Говорилось ему легко. Очень скоро все его откровения сгинут на арене вместе с ней.

Люси Грей заметно приободрилась и больше не плакала. По мере того как они узнавали друг друга, общение становилось все более непринужденным. Когда раздался свисток, возвестивший конец встречи, Люси Грей аккуратно положила платок в карман сумки для книг и с благодарностью сжала руку Кориолана.

Менторы послушно направились к выходу.

– Теперь идите в Лабораторию высшей биологии для разбора полетов, – велела профессор Серп.

У нее ученики спрашивать ничего не стали, но по пути все гадали, что там будет. Кориолан надеялся, что их ждет доктор Галл. Его прилежно заполненная анкета резко выделялась на фоне жалких попыток одноклассников справиться с заданием. Еще один шанс отличиться.

– Мой трибут ни слова не сказал! – воскликнула Клеменсия. – Все, что у меня есть, я узнала из Жатвы. Его зовут Рипер, то есть Жнец по-старому. Можете себе представить такое – вы называете ребенка Жнец, а потом его ждет настоящая Жатва?

– Когда он родился, Голодных игр еще не было, – заметила Лисистрата. – Тогда жатва означала всего лишь уборку урожая.

– Пожалуй, – кивнула Клеменсия.

– А мой трибут говорила, но такое… Лучше бы уж помолчала! – пронзительно выкрикнула Арахна.

– Почему? Что она сказала? – поинтересовалась Клеменсия.

– Похоже, большую часть времени в Дистрикте-10 она занималась забоем собак. – Арахна изобразила рвотный позыв. – Фу! И что мне делать с этими ценными сведениями? Прямо хоть самой за нее сочиняй ответы. – Она резко остановилась, и Кориолан с Фестом врезались ей в спину. – Погодите! Вот оно!

– Эй ты, поосторожнее! – Фест подтолкнул девушку вперед.

Арахна отмахнулась и продолжила трещать, требуя всеобщего внимания:

– Я могу сочинить чудную историю! Знаете, ведь я бывала в Дистрикте-10. Он мне как второй дом! – До войны ее семья занималась отелями класса люкс на курортах, и Арахна объездила практически весь Панем. Она постоянно хвалилась этим, хотя в Темные Времена никуда не выезжала из Капитолия, как и прочие жители столицы. – Получилось бы гораздо интереснее, чем перипетии будней на скотобойне!

– Повезло тебе, – вздохнул Плиний Харрингтон. Все называли его Щенок, чтобы не путать с отцом – командиром флота, который охранял территориальные воды в Дистрикте-4. Плиний-старший пытался слепить сына по своему подобию, настаивая на армейской стрижке и начищенной обуви, но Щенок был прирожденным неряхой. Он выковырял ногтем большого пальца кусочек ветчины из брекетов и щелчком отбросил на пол. – Она хотя бы крови не боится.

– А что, твоя боится? – спросила Арахна.

– Без понятия. Проплакала все пятнадцать минут. – Щенок скривился. – Сомневаюсь, что в Дистрикте-7 ее научили хотя бы с заусенцами справляться, не говоря уже о Голодных играх.

– Не забудь застегнуться, пока в класс не вошли, – напомнила ему Лисистрата.

– Ах да. – Щенок взялся за верхнюю пуговицу, и она оторвалась. – Дурацкая форма!

Радость Кориолана при встрече с доктором Галл омрачило присутствие директора Хайботтома, который расположился перед столом, перебирая анкеты. Кориолана он проигнорировал, однако к другим ученикам тоже отнесся весьма прохладно.

Доктор Галл тыкала кролика-переродка прутом до тех пор, пока все не расселись по местам, потом воскликнула:

– Прыг-скок, час потех! Вам сопутствовал успех? Вы с трибутами дружны или вовсе не нужны? – Ученики обменялись смущенными взглядами. – Для тех из вас, кто не знает, я – доктор Галл, Главный распорядитель Игр, и я буду наблюдать за вашими успехами в качестве менторов. Давайте поглядим, с чем мне придется иметь дело! – Она полистала анкеты, нахмурилась, вынула из пачки листок и показала его классу. – Вот что вы должны были сделать! Спасибо, мистер Сноу. А теперь объясните, что приключилось с остальными?

Ликуя в душе, Кориолан сохранял бесстрастное выражение лица. Сейчас самое разумное – поддержать одноклассников. Выдержав долгую паузу, он заговорил:

– Мне повезло с трибутом – она любит поболтать. Другие просто не желали ни с кем общаться. И даже моя девушка не видит смысла в том, чтобы напрягаться на интервью.

Сеян повернулся к Кориолану.

– Какой им с этого прок? Что бы они ни делали, их все равно отправят на арену и заставят убивать.

Ученики согласно загудели.

Доктор Галл пристально посмотрела на Сеяна.

– Мальчик с сэндвичами. Для чего ты это сделал?

Сеян напрягся и отвел глаза.

– Они голодали. Мы собираемся их убить, так зачем пытать их раньше времени?