Башня шутов

Она сунула пальцы в рот, свистнула. Через минуту по земле задуднили копыта, из тумана возникла бегущая рысью серая в яблоках кобыла. Дзержка запрыгнула в седло, в очередной раз удивив Рейневана ловкостью и кошачьей грацией движений.

– Чего стоишь?

Он схватил ее руку, запрыгнул ей за спину на круп лошади. Лошадь захрапела и задробила копытами, выкручивая голову, попятилась от трупа.

– Кто это был?

– Демон, – ответила Дзержка, смахивая со лба непослушные волосы. – Один из тех, что кружит во тьме. Интересно только, курва, кто на меня донес…

– Хашш'ашин.

– Что?

– Хашш'ашин, – повторил он. – Рыцарь был под воздействием дурманящего арабского травянистого вещества, называемого haszsz'isz. Ты не слышала о Старце с Гор? Об ассасинах из крепости Аламут? В Хорасане в Персии?

– Дьявол с ним, с твоим Хорасаном, – обернулась она. – И с твоей Персией. Мы, если до тебя еще не дошло, находимся в Силезии, у подножия Гороховой горы, в миле от Франкенштейна. Но до тебя, видится мне, многое может не доходить. Ты спускаешься со склонов Гороховой на рассвете после осеннего равноденствия. И дьяволы знают, под воздействием какой арабской дряни. Но то, что нам грозит смерть, ты понимать должен. Так что замолчи и держись, потому что я буду ехать быстро.





* * *


Дзержка де Вирсинг преувеличивала – у страха, как известно, глаза велики. На дороге и на заросших сорняками обочинах лежало всего восемь трупов, из которых пять при жизни входили в вооруженный эскорт, защищавшийся до конца. Почти половина из четырнадцати человек охраны уцелела, спасшись бегством в ближний лес. Из них вернулся только один – конюх, который, будучи в годах, далеко не убежал. И которого теперь, когда солнце уже поднялось выше, обнаружили в зарослях рыцари, ехавшие по тракту из Франкенштейна.

Рыцари – кавалькада, считая с оруженосцами и слугами двадцать один человек, – ехали по-военному, в полных белых пластинчатых латах, с развевающимися прапорчиками. Многие уже побывали в бою, другие повидали в жизни немало. Несмотря на это, большинство сейчас сглатывали слюну, видя чудовищно изрубленные тела, свернувшиеся на черном от впитавшейся крови песке. И никто не насмехался над болезненной бледностью, покрывшей при виде этой картины лица более молодых и менее бывалых друзей.

Солнце поднялось выше, рассеяло туман, в его лучах загорелись рубином застывшие капли крови, висящие, словно ягоды, на ковылях и полыни вдоль обочин. Ни у кого из рыцарей эта картина не вызвала ни эстетических, ни поэтических ассоциаций.

– Ну, курья мать, и порубило же их, – сказал, сплюнув, Кунад фон Нойдек. – Ну и сечь здесь была, ого!

– Палаческая сечь, – согласился Вильгельм фон Кауффунг. – Резня.

Из леса появились очередные уцелевшие слуги и конюхи. Хоть бледные и полуживые от страха, они не забыли о своих обязанностях. Каждый вел по нескольку коней из числа тех, что разбежались во время нападения.

Рамфольд фон Оппельн, самый старший из рыцарей, глянул с высоты седла на конюшего, дрожащего от страха среди окружавших его наездников.

– Кто на вас напал? Ну, говори же, парень! Успокойся. Ты жив. Тебе уже ничего не угрожает.

– Бог оберег… – В глазах конюха все еще стоял страх. – И Бардская Богоматерь…

– При случае подай на мессу. А теперь – говори. Кто вас побил?

– А откуда мне знать? Напали… В латах были… В железе… Как и вы…

– Рыцари! – ахнул детина с лицом монаха и двумя скрещенными серебряными палицами на щите. – Рыцари нападают по трактам на купцов! Клянусь муками Господними, самое время ихнему раубриттерству конец положить. Самая пора предпринять жесткие меры! Может, когда несколько их голов отвалится на эшафоте, то наконец опамятуются хозяйчики из замков.

– Святая истина, – поддержал с каменным выражением лица Венцель де Харта. – Святая истина, господин фон Рунге.

– А почему, – возобновил допрос фон Оппельн, – на вас напали? Вы везли что-либо ценное?

– Откуда ж… Ну, разве что коней…

– Коней, – задумчиво повторил де Харта. – Шикарная вещь, кони из Скалки. Из табуна госпожи Дзержки де Вирсинг… Помяни, Господи, имя ее…

Он осекся, сглотнул, не в состоянии оторвать глаз от изувеченного лица женщины, лежавшей на песке в чудовищно неестественной позе.

– Это не она. – Конюх моргнул дурным глазом. – Это не госпожа Дзержка. Это невеста старшего конюха… Того, что вон там лежит… Ехала с нами в Клодск.

– Ошиблись, значит, – холодно отметил факт Кауффунг. – Приняли за Дзержку.

– Наверно, приняли, – равнодушно подтвердил конюх. – Потому как…

– Что «потому»?

– Она выглядела прилично.

– Похоже, – фон Оппельн выпрямился в седле, – похоже, господин Вильгельм, вы намекаете на то, что это не было нападение грабителей? Что именно госпожа де Вирсинг…

– Была целью? Да. Я в этом уверен.

– Была целью, – добавил он, видя вопросительные взгляды остальных рыцарей. – Была целью, как Миколай Ноймаркт, как Фабин Пфефферкон… Как другие, вопреки запрету торгующие с… с заграницей…


– Виновны рыцари-грабители, – твердо сказал фон Рунге. – Нельзя верить глупым россказням, сплетням о заговорах и ночных демонах. Все это есть и были обыкновенные грабительские нападения.

– Это преступление, – сказал тонким голосом молоденький Генрик Барут, которого, чтобы отличить от остальных Генриков в семье, называли Скворушкой. – Это преступление могло быть также делом рук евреев. Чтобы добыть христианской крови, сами знаете, на мацу. Ну, взгляните на того вон бедолагу. В нем, пожалуй, и капли крови не осталось…

– А как могло остаться, – с прискорбием взглянул на паренька Ванцель де Харта, – если у него голова-то не уцелела..

– Это могли сделать, – угрюмо вставил Гунтер фон Бишоффштайн, – те ведьмы на метлах, которые на нас вчера ночью у костра свалились! Клянусь ермолкой святого Антония! Вот понемногу и начинает проясняться загадка! Я ж вам говорил, что меж дьяволицами был Рейнмар де Беляу, я его распознал! А известно, что де Беляу – чародей, в Олесьнице черной магией занимался, на женщин чары наводил. Тамошние господа могут подтвердить!

– Я, к примеру, ничего не знаю, – пробормотал, глядя на Бенно Эберсбаха, «телок» Кромпус. Оба они вчерашней ночью узнали Рейневана среди летящих по небу ведьм, но предпочитали этого не выдавать.

– Так оно и есть, – откашлялся Эберсбах. – Мы в Олесьнице бываем редко, сплетен не слушаем…

– Это не сплетня, – взглянул на него Рунге, – а факт. Белява занимался колдовством. Треклятый вроде бы собственного брата убил, как Каин, когда тот его чертовы делишки обнаружил.

– Это уж точно, – поддакнул Евстахий фон Рохов. – Об этом говорил господин фон Рейденбург, стешелинский староста. А до него такие вести дошли из Вроцлава. От епископа. Юный Рейнмар де Беляу одурел от колдовства, дьявол ему в голове все перемешал. Дьявол его рукой управляет, на преступления пихает. Убил собственного брата, убил господина Альбрехта Барта из Карчина, убил купца Ноймаркта, прикончил купца Гануша Троста, да что там, кажется, на зембицкого князя замахнулся.

– Точно замахнулся! – подтвердил Скворушка. – За то и в башню попал. Но сбежал. Наверняка с дьявольской помощью.

– Если это чертовы дела, – беспокойно оглянулся Кунад фон Ноймаркт, – то поедем-ка отсюда, да поскорее… Нечто, чего доброго, еще и к нам прицепится…

– К нам? – Румфольд фон Опельн хватил рукой по висящему у седла щиту, повыше гербового серебряного багра, перепоясанного лентой с красным крестом. – К нам? К этому знаку? Мы ж крест приняли, мы ж крестовики, с епископом Конрадом на Чехию идем, еретиков бить, Бога защищать и религию! Не может к нам черт подступиться. Ибо мы Бога идем защищать и религию! Не может к нам черт подступиться. Ибо мы ангельская милиция!

– И как у ангельской милиции, – заметил фон Рохов, – у нас есть не только привилегии, но и обязанности.

– Что вы хотите этим сказать?

– Господин фон Бишофштайн узнал Рейнмара из Белявы среди колдунов, летящих на шабаш. Об этом, как только доедем до Клодска, на сборный пункт крестового похода, надо будет донести местному Святому Официуму.

– Доносить? Господин Евстахий! Ведь мы же посвященные, рыцари-то!

– Донос касательно чародейства и ереси рыцарской чести не пятнает.

– Всегда пятнает!

– Не пятнает!

– Пятнает, – заверил спор Румфольд фон Оппельн. – Но донести надо. И будет донесено. А теперь дальше, господа, в путь, в Клодск, нельзя нам, ангельской милиции, на сборный пункт опоздать.

– Стыдно было бы, – тонко подтвердил Скворушка, – если епископская крестовина без нас на Чехию двинется.

– Значит, в путь. – Кауффунг завернул коня. – Тем более что нам тут делать нечего. Кто другой, думаю, этим делом займется.

Действительно, по тракту приближались вооруженные люди бургграфа из Франкенштейна.



– Вот. – Дзержка де Вирсинг остановила лошадь, глубоко вздохнула, прижавшись к ее спине, Рейневан почувствовал этот вздох. – Вот и Франкенштейн. Мост на реке Будзувке. Слева от дороги госпициум божегробовцев, церковь Святого Георгия и Башня шутов. Справа – мельницы и дома красильщиков. Дальше, за мостом, городские ворота, именуемые Клодскими. Там княжеский замок, там вон башня ратуши, там фара[409] Святой Анны. Слезай.

– Здесь?

– Здесь. Я и не подумаю показываться в городе. Да и тебе бы не посоветовала, родственник.

– Мне надо.

– Так я и думала. Слезай.

– А ты?

– А мне не надо.

– Я спрашиваю, куда ты поедешь?

Дзержка, дунув, отвела волосы. Взглянула на него. Он понял ее взгляд и больше вопросов не задавал.

– Ну, бывай здрав, родственник. До свидания.

– Дай Бог, в лучшие времена.





Глава двадцать шестая,