Батальон прорыва

Через десять минут рота открыла по позициям противника огонь. Штурмовые группы, пользуясь прикрытием, устремились вперед. Отделение Скоморохова, перебегая от воронки к воронке, приблизилось к доту. Еще несколько шагов, и они в мертвой зоне. Их остановили выстрелы из траншеи. Скоморохов, срывая голос, крикнул:

– Гранаты к бою! Кидай!

Десяток гранат полетело в траншею, следом туда ворвались бойцы Скоморохова. Одновременно с рывком отделения с позиции роты по амбразурам дота выстрелили из фаустпатронов. За выстрелами поднялась в атаку и сама рота. Выстрелы из фаустпатронов были неудачными, а атака роты – ложной, но это на время отвлекло вражеских пулеметчиков. Штурмовой группе Скоморохова его хватило для того, чтобы в рукопашной схватке уничтожить немцев в траншее. Потеряв одного бойца убитым и одного раненым, группа кинулась по траншее ко входу в дот. Андрей уже видел справа противоштурмовую железную решетку и ручку металлической клёпаной двери. Несколько шагов отделяли его отделение от цели, но из амбразуры в бетонной стене, прямо перед ними, выглянуло дуло немецкого ручного пулемета МГ-34. Команда Скоморохова «Ложись!» прозвучала вовремя. Пулеметная очередь пронеслась над головами штурмовиков. Как оказалось, пулемет не только прикрывал вход в дот, но простреливал траншею на подходе со стороны бронеколпака. Если бы не воронка и обвалившиеся от взрыва стены траншеи, образовавшие в проходе полуметровый бруствер из поломанных досок и земли, Скоморохову и нескольким его товарищам грозила бы смерть. Андрей обернулся к бойцам, крикнул:

– Рассредоточиться по воронке! Фаусты мне!

Когда ему подали фаустпатрон, последовала следующая команда:

– Прикройте меня! Огонь по амбразуре!

Штурмовики открыли дружный огонь из автоматов. Скоморохов прицелился, крикнул: «Берегись!» – выстрелил. Когда дым и пыль рассеялись, стало понятно, что граната ударила чуть выше амбразуры, вырвав из тела дота кусок бетона. Андрей досадливо сплюнул. Немецкий пулемет застрочил снова. Скоморохов укрылся за «бруствером», громко приказал:

– Огонь! Не давайте ему стрелять!

Автоматные очереди вновь потянулись к амбразуре. Улучив момент, Скоморохов взял второй фаустпатрон, положил ствол на правое плечо. Это была вторая попытка. Вторая и последняя. Третьего фаустпатрона у него не было, а значит, сейчас все зависело от его опыта, меткости и хлоднокровия. Он выдохнул, неторопливо совместил отверстие в прицельной планке с выемкой на верхней части боеголовки и амбразурой, нажал на спусковой рычаг. Мощный взрыв возвестил о том, что граната влетела в амбразуру. Андрей отбросил ствол фаустпатрона, схватил автомат, скомандовал:

– За мной!

Штурмовики бросились за командиром. Команды следовали одна за другой:

– Орехов, быстро к амбразуре! Бурмистров, прикрываешь! Саперы, заряд!

Штурмовики действовали быстро и четко, знали, от их действий зависит не только их жизнь, но и жизнь товарищей. Саперы сноровисто заложили взрывчатку. По команде группа вернулась к воронке. Не прошло и минуты, как взрыв вынес противоштурмовую решетку и железные двери дота. Штурмовики снова кинулись к входу. На этот раз огня из амбразуры не последовало, но за сорванной дверью, в двух метрах от входа, их ждала еще одна амбразура, за которой притаился автоматчик. Опыт спас группу от потерь. Забегать с ходу не стали. Один из бойцов осторожно выглянул и тут же отпрянул. Очередь из немецкого автомата взрыхлила стену окопа напротив входа. Боец, не высовываясь, стал стрелять наугад. Скоморохов перекатился на другую сторону и тоже открыл огонь. Один из саперов изловчился, кинул гранату в амбразуру. Немец затих. Путь во чрево дота был открыт, но впереди их ждал еще один «сюрприз» немцев. Один из бойцов первым нырнул в низкий дверной проем и ступил на площадку шириной полтора на полтора метра. Неожиданно металлический пол ушел из-под его ног. Боец упал в трехметровую яму, на дне которой его встретили полуметровые штыри из заостренной арматуры. Лист железа крутнулся и снова встал на свое место. Скоморохов выругался, обернулся к бойцам:

– Доски! Быстрее!

Саперы и один из штурмовиков отделения бросились к воронке и вскоре принесли две двухметровые доски. Скоморохов указал на пол:

– Отжимайте!

Когда штурмовики отжали металлический лист, Андрей увидел бездыханное, проткнутое штырями тело. Один из штырей пробил бойцу голову. Было понятно, что ему уже не помочь, но они могли помочь другим бойцам роты, тем, которые лежали под огнем вражеских пулеметов.

– Кидайте доски, наискось, поверх пола!

Две доски легли рядом, образовав мостик от входа до лестницы, ведущей вниз. Опасаясь засады, штурмовики кинули на нижнюю площадку гранату. Дым от взрыва рассеивался медленно. Скоморохов втянул ноздрями воздух.

– А вентиляция здесь никудышная, – бросив взгляд на саперов, сказал: – Может, попробуем выкурить фрицев? Добавьте им дымка.

Спустя минуту вниз полетели дымовые гранаты, а следом за ними подожжённые ватники и снятые с убитых в траншее немцев шинели. Один из саперов предложил:

– Им бы еще вентиляцию перекрыть.

Скоморохов одобрительно кивнул.

– Раз ты такой смышленый, значит, займешься этим. Бери своих саперов, отыщите выходы вентиляционных колодцев, как найдёте, кидайте туда взрывчатку и дымовые гранаты. Устроим фрицам баньку.

Приказав двум бойцам оставаться на месте, у входа в дот, он увлек остальных за собой. Штурмовики выбрались из траншеи и оказались в непростреливаемом пространстве. Но и здесь их ждал «гостинец». Стоило двоим из штурмовиков подобраться к железобетонной стене, как из отверстия для сквозных гранатных труб вылетела граната. Взрывная волна отбросила их от стены. В это же время раздался взрыв со стороны одиночного бронеколпака. Пулеметных очередей с той стороны больше не слышалось. «Молодец Милованцев!» – успел подумать Скоморохов. Стреляя из автомата по смотровым щелям, он заскочил на крышу. Огонь со стороны позиций роты затих. Это был приказ Рукавицына. Теперь весь батальон ждал, удастся ли штурмовым группам уничтожить дот. Скоморохов, используя «мертвую зону» между амбразурами, забрался на бронеколпак дота, бросил гранату в отверстие для перископа. Едва он успел спрыгнуть с крыши, как раздался взрыв. Пулеметы в бронеколпаке замолчали навсегда. С криком «За мной!» Андрей снова взбежал на крышу дота. Теперь, когда огонь из бронеколпака дота уже не был помехой, за ним ринулись саперы и штурмовики. Вскоре начали взрываться заряды и дымовые гранаты в вентиляционных колодцах. Громкое «ура!» раздалось со стороны позиций роты, а от озера к доту подходила еще одна штурмовая группа. Вскоре гарнизон дота запросил о пощаде. Из его недр с поднятыми руками и белой тряпкой на черенке лопаты по лестнице поднялись одиннадцать солдат вермахта. Перепачканные сажей, пылью и кровью. Некоторые из них были в противогазах, остальные обмотали лица рубахами и майками. Скоморохов остановил возглавляющего их поджарого унтер-офицера, отвел в сторону от входа, спросил на немецком языке:

– В доте кто-нибудь еще есть?

Время от времени надрывно кашляя и утирая слезящиеся глаза, унтер-офицер рассказал, что в доте находились не только гарнизон, но и отступившие из траншеи солдаты. С его слов, они принадлежали «команде вознесения», иначе, части испытательного срока. В Красной армии таких бойцов называли штрафниками. Как оказалось, не все из них предпочли сдаться в плен. Унтер-офицер сообщил, что в доте остался командир дота и несколько солдат, из которых двое ранены. Когда он закончил говорить, Скоморохов задал еще один вопрос:

– Почему? Почему вы не сдались раньше и почему те, кто остался в доте, не хотят сделать этого сейчас?

Унтер-офицер устало вздохнул, утер грязной ладонью перепачканное сажей лицо.

– Мы опозорили свой народ и должны были биться до конца. К тому же, если бы мы попытались сдаться, нас расстреляли бы свои пулеметы. Кроме того, офицеры сказали, что русские варвары не щадят никого и не берут пленных.

– Понятно. Хорошая у вас пропаганда. – Скоморохов посмотрел на вход в дот, произнес по-русски: – Что ж, пойдем выкуривать остальных.

Когда дым в помещениях дота развеялся, группа пошла на последний штурм. Действовали, как обычно: впереди гранаты и автоматные очереди, следом сами. По лестнице спустились на площадку, затем снова по бетонной лестнице наверх, в тесную казарму с трехъярусными койками на пятнадцать человек. Проверили помещение для боеприпаса, затем бросились в каземат. Там-то и обнаружили оставшихся в живых шестерых защитников дота, но сопротивления они не оказали. Полуживые и ошалевшие от дыма и взрывов, они встретили штурмовиков с поднятыми руками. Здесь же лежал обер-лейтенант с простреленной головой. Взгляд Скоморохова упал на зажатый в ладони командира дота браунинг. Что ж, он выполнил свой долг до конца. Андрей перешагнул через распростертое на бетонном полу тело немецкого офицера, осторожно, цепляясь за железные скобы вертикальной лестницы, поднялся в бронеколпак. Картина была ужасающей; изуродованные взрывом тела немецких пулеметчиков, густо забрызганные кровяными сгустками металлические стены бронеколпака. С гарнизоном дота было покончено. Скоморохов неспешно выбрался из сооружения. Мимо бежали бойцы его роты, со стороны реки доносилось рычание танковых двигателей, это на помощь штурмовикам спешили тридцатьчетверки. Отдельный штурмовой стрелковый батальон снова шел в наступление.

С Милованцевым встретились у бронеколпака. Скоморохов посмотрел на металлическую полусферу, одобрительно сказал:

– Ловко вы его.

– До последнего дрался, зараза. Пойдем покажу.

Когда они подошли к взорванному люку, Андрей увидел убитого пулеметчика. Милованцев произнес:

– Смертник.


Только теперь Скоморохов обратил внимание, что немец прикован к пулемету. Милованцев добавил:

– Такой же, как и мы.

Скоморохов вспомнил слова унтер-офицера, немецких солдат-штрафников, с укором посмотрел на товарища:

– Не такой! Мы сами на смерть идем, а его цепями держат…





* * *


Армия, которой был придан штурмовой батальон, приближалась к Берлину, она уже достигла берегов реки Шпрее в районе города Фюрстенвальде, но ей не суждено было штурмовать логово врага. Обстановка сложилась так, что перед ней была поставлена иная задача: совместно с другими армиями РККА уничтожить крупную немецкую группировку противника, отступающую от Одера, в состав которой входили части 4-й танковой армии и 9-я армия вермахта.

Штурмовики сетовали:

– Как же так? Пока мы здесь с фрицами возимся, другие части Берлин возьмут!

Командир батальона, гвардии майор Миронов, разъяснил:

– Не всем Берлин брать, какая разница, кто будет его штурмовать. Главное, фашистов одолеть. А нам и здесь работы хватит. Эта группировка немцев рвется к Берлину, чтобы соединиться с его гарнизоном. Вы – бывшие командиры, а потому смекайте, сколько нам ещё придется с фашистами провозиться, если они соединятся. А каждый день войны – это новые жертвы. Сколько наших жен и матерей ещё получат похоронки! Так что будем бить немцев здесь. Наша задача вместе с другими частями окружить группировку, не дать вырваться из котла и в конечном счете уничтожить!

Задача оказалась непростой, да и были ли они, простые задачи, у штурмовых батальонов? Немцы находились на своей земле и дрались отчаянно, они огрызались, контратаковали, пытались вырваться из котла, некоторым это удавалось, и все же они были обречены, кольцо окружения сжималось. Теперь солдатам вермахта в полной мере приходилось испытывать на своей шкуре то, что пережили бойцы Красной армии в сорок первом году…





* * *


Колонна из грузовых автомобилей, танков и самоходных артиллерийских установок, с десантом из бойцов отдельного штурмового стрелкового батальона спешила на помощь одной из частей дивизии. Немцы предприняли контратаку с целью прорыва, для его предотвращения и был брошен батальон. Однако быстрому продвижению мешала изрытая воронками от снарядов и бомб лесная просёлочная дорога, а ещё брошенная немцами многочисленная техника. Результаты действия краснозвездной авиации были налицо. Передний танк, на котором ехал Андрей Скоморохов и бойцы его изрядно поредевшего отделения, остановился. Путь преградило скопление легковых автомобилей и грузовиков. В центре этого скопления стояли две бронемашины, взорванный тяжелый танк «Тигр» и самоходная установка «Фердинанд». Передовой тридцатьчетверке предстояло столкнуть немецкую технику с дороги. Штурмовики спрыгнули с танка. Скоморохов скамандовал:

– Рассредоточиться! Смотреть в оба!

Опыт войны научил: будь всегда настороже, опасность может подстерегать отовсюду, расплата за невнимательность – жизнь. Андрей взял автомат на изготовку, пробежал взглядом по ближайшим деревьям и кустам. Не зря. Зоркий глаз пограничника выхватил притаившуюся за стволом дерева фигуру немецкого солдата в каске с маскировочной сеткой и камуфлированной куртке. Откуда? Ведь наши части прошли здесь совсем недавно? Но сейчас ответ на этот вопрос был маловажен, немец целился в тридцатьчетверку из фаустпатрона. Тридцатьчетверка была защищена сетчатыми противокумулятивными экранами, но спасут ли они машину, Скоморохов не знал, да и с расстояния около двадцати метров фаустник мог легко поразить уязвимое место танка. Андрей понял, что не успеет уничтожить немца до выстрела. Перед глазами встал изуродованный выстрелом из фаустпатрона танк «Резвый» и обезображенные тела погибших танкистов. И все же возможность спасти экипаж была. Андрей слышал, что выпущенные из фаустпатрона гранаты сбивали автоматной очередью, как уток на охоте. В который раз ему должно было помочь умение метко стрелять. Оно не подвело. Граната разорвалась, не долетев до танка, но фаустник мог выстрелить еще раз. К тому же из леса раздались выстрелы из автоматов и винтовок. Взрыв в середине колонны означал, что фаустник не один, следовательно, надо было выбить немцев из леса. Из грузовика, который следовал за танком, уже выпрыгивали бойцы отделения Милованцева.

Немцев в лесу оказалось немного. Оставляя среди деревьев убитых и раненых, они быстро отступили. Преследовать их у батальона времени не было, поэтому, отогнав неприятеля, штурмовики, собирая раненых и трофеи, возвращались назад. На полпути Милованцев окликнул Скоморохова. Остановились неподалеку от дерева, под которым лежало тело немецкого солдата. Милованцев достал из кармана пачку немецких сигарет.

– Дай прикурить, а то я зажигалку где-то обронил.

Скоморохов неторопливо достал трофейную зажигалку, дал Милованцеву. Владимир прикурил, выпустил струю дыма, спросил:

– Тебя что, зацепило?

Скоморохов тронул пальцами кровавую ссадину на правой щеке.

– Веткой оцарапал.

Милованцев посмотрел за спину Скоморохова. Распростертое на земле тело солдата вермахта вдруг ожило. Немец быстро поднялся. Милованцев увидел в его руках автомат. Сильный толчок опрокинул Скоморохова на землю, секундой позже автоматная очередь прошила грудь Милованцева. Андрей перекатился, выстрелил в немца. Очередь отбросила того к дереву. Андрей выстрелил еще раз, вскочил, подбежал к Милованцеву. На выстрелы сбежались другие штурмовики, но ни они, ни Скоморохов помочь товарищу уже не могли. Ленинградец был мертв. Горькие мысли стучались в виски Андрея: «Почему?! Почему товарищи уходят один за другим, а его даже не ранило?! Почему Милованцев погиб, когда до конца войны осталось совсем немного?!» Андрей стиснул зубы. Война забрала у него последнего близкого человека…





* * *


На следующий день Андрею Скоморохову перед строем вручили медаль «За отвагу» и в тот же день вместе с несколькими штурмовиками вывели с передовой для восстановления в званиях и офицерских правах. В штабе батальона на бойцов, исключенных из состава подразделения, заполнили боевые характеристики. Скоморохов не знал, была ли эта милость по отношению к нему плодом стараний старшего оперуполномоченного отдела «СМЕРШ» капитана Шилохвостова или хорошее отношение к нему командования батальона, оценившего его заслуги, но теперь он вновь становился командиром Красной армии. После сдачи экзамена на знание Боевого устава ему вернули звание, выдали офицерские документы, погоны и новую форму.

И вот теперь пасмурным майским днем младший лейтенант Скоморохов вел роту молодых необстрелянных красноармейцев по заваленным кирпичом, досками, мусором, брошенными вещами улицам Берлина. Вел мимо разрушенных домов, сожжённых автомобилей, трамваев, танков. Мимо потоков пленных немецких солдат и беженцев с чемоданами, узлами и тележками. Вел к Рейхстагу, туда, где стреляли, туда, в мясорубку, где их поджидала смерть. Неужели этой чудесной порой, когда просыпается новая жизнь, когда здесь на земле Германии зацвели яблони и вишни, кто-то из этих парней должен был погибнуть?! Андрей знал, что это может случиться, но как он мог сберечь эти молодые жизни, когда они сами, не нюхавшие пороха, рвались в бой? Шли, печатая шаг, словно на параде, безусые, прыщавые, лопоухие мальчишки. С завистью косились на бывалых вояк с орденами, медалями и нашивками за ранения на гимнастерках. Остановились, пропустили конницу – лихих кавалеристов-казаков в черных кубанках, пошли дальше, с каждым шагом приближаясь к Рейхстагу. И вдруг стрельба прекратилась, напряженная тишина повисла над городом. Её разорвал шквал выстрелов, он накатывался по улице всё ближе вместе с криком «ура!». И вот уже стоящие рядом танкисты и пехотинцы стали стрелять вверх из своих и трофейных немецких пистолетов, автоматов, винтовок, ручных пулеметов. Только теперь Скоморохов осознал, что это победа! Понял это и один из молодых красноармейцев, курносый сероглазый парень, в первом ряду колонны.

– Товарищ младший лейтенант! Победа! Дайте команду «вольно»!

От волнения перехватило горло, Скоморохов прохрипел:

– Вольно!

Бойцы роты взорвались криками:

– Ура-а! Победа-а!