Безлюдные земли

— Сколько, — произнес Бергер и посмотрел на потолок.

— Да, когда мы внимательно посмотрели и сравнили записи всех четырех камер, то пришли к выводу, что это точно тот момент.

— А конкретнее?

— Когда ты говоришь: «…этих трех местах».

— И что это значит?

— Когда ты называешь число. Три.

— Йес, — сказал Бергер и сжал кулаки.





11




Вторник 27 октября, 01:26



Бергер вошел. Дверь закрылась. Натали Фреден посмотрела на него. Не говоря ни слова, он нажал на кнопку записи на записывающем устройстве. Зажглась красная лампочка. Бергер произнес все необходимые фразы, потом сказал:

— Что ж, вы чисты.

— Рентген, — заговорила Натали Фреден. — Зачем это?

— Для вашей же безопасности. Как и анализ на наркотики. Вы чисты, наркотиков в крови нет. Расскажите теперь о том, кто подарил вам велосипед.

— Это было давно. Кажется, его звали Чарльз.

— Разве это не ваш бывший бойфренд? Вы не помните, как звали вашего любовника?

— Я же уже сказала: это было давно.

— А вот вашему «рексу» вряд ли больше трех лет.

— Вы серьезно хотите поговорить о моем велосипеде?

— Я серьезно хочу поговорить о вашем «рексе», да, о вашем царе и повелителе[1], но мы начнем с другого конца. Хотя я обещаю, что к этому мы еще вернемся. Вы жили за границей?

— За границей? Нет.

— Никогда?

— Никогда.

— Куда вы тогда исчезли после третьего класса Марихемской школы в Умео? Согласно словам вашего классного руководителя, ваша семья собиралась переехать за границу.

— Я об этом ничего не знаю.

— Нет, и никаких признаков того, что вы это сделали, тоже нет. Ваши родители оставались зарегистрированы по тому же адресу в лесу недалеко от Умео еще пятнадцать лет. Но вы исчезли из всех списков. Куда же вы отправились в десять лет?

Натали Фреден замолчала и как-то по-новому встретилась взглядом с Бергером. Пока он перекладывал фото десятилетней Натали Фреден, он пытался понять, что именно казалось новым.

— Узнаете себя? — спросил он.

Она отвела взгляд, уставилась в стену.

— Улыбка, — продолжал Бергер. — Можно предположить, что перед вами была вся жизнь, не правда ли, и все было возможно? Посмотрите на фото, Натали. Я знаю, что вы помните, кем были тогда. Десять лет. Посмотрите на улыбку. Вы радовались. Но видели ли вы будущее с безграничными возможностями?

— Я не понимаю, чего вы хотите.

— Я смотрю на эту улыбку, Натали, непропорционально большие резцы, которые бывают в десять лет; зубы как будто говорят другим частям тела: растите, догоняйте нас. Но я знаю, что ни вы, ни я не видим в этой улыбке будущее с безграничными возможностями. В ней что-то другое, не правда ли? Что видите вы, Натали?

Снова молчание. Не такое, как во время предыдущего допроса. Бергер продолжил:

— Как раз перед тем как я зашел сюда, персоналу Марихемской школы удалось отыскать части архива, которые слишком стары, чтобы храниться в цифровом виде. Люди в Вестерботтене просто-напросто перерыли какой-то подвал. Вы, конечно, знаете, что они нашли, Натали? И это не жизнь за границей.


— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Нет. Ну конечно, нет. А что, если я скажу вот так: это относится к тем временам, когда в школах были социальные кураторы. И даже школьные психологи.

Натали Фреден выглядела теперь иначе, как будто она вдруг заняла место в самой себе, совершила вынужденную посадку в собственном теле. Она впилась в Бергера взглядом, какого он раньше не видел. Она стала другой. Но ничего не сказала.

Бергер продолжал, уткнувшись носом в бумаги:

— Зарегистрировано три визита с довольно небольшими перерывами к куратору, а потом — всего несколько дней спустя после последнего визита — прием у школьного психолога. За четыре дня до конца весеннего семестра, уже в июне. А потом в осеннем семестре вы не вернулись в школу. По словам вашего классного руководителя, из-за переезда за границу. Что из этого вы помните?

— Предательство.

Это прозвучало так внезапно, так четко, и острый и совершенно ясный взгляд был направлен прямо в глаза Бергеру. Он какое-то время не отводил их, понял, что ему не дают их отвести. Он чувствовал, что его одолевают мысли о балансе сил в допросной, о неоспоримом перевесе ведущего допрос. В конце концов он отвел взгляд и обнаружил, к своему безмерному раздражению, что перекладывает бумаги на столе.

— Чье предательство? — спросил он, не поднимая глаз.

Поскольку она не ответила, Бергер был вынужден поднять их, готовый вернуть себе инициативу. Но ее взгляд был слишком сильным, слишком острым, как будто она рылась в самых потаенных глубинах его души, хотя он понятия не имел зачем. Ему пришлось прекратить этот процесс, его взгляд скользнул в сторону и уткнулся в стену. Она что-то пробормотала и с силой откинулась на спинку стула, как будто пришла к какому-то пониманию.

— Так кто и кого предал? — попытался он снова и снова взглянул ей в глаза. Но она больше не смотрела на него, ее взгляд был направлен внутрь, ни на чем не сфокусирован.

Бергер запнулся на мгновение. Только что у них был контакт, сильный, своеобразный контакт, а теперь он снова пропал. Это не поддавалось анализу, невозможно было докопаться до сути, но и молчать было неприемлемо. Какой-то прорыв уже случился, и Бергеру пришлось искать пути обратно к тому состоянию.

— Школьный психолог, некто Ханс-Уве Карлссон, умер, но куратор жива. Мы скоро отыщем ее и поговорим. Что она скажет, Натали?

Фреден тяжело вздохнула и ничего не ответила.

Бергер достал увеличенную фотографию десятилетней Натали Фреден и положил рядом с ней другой снимок.

— Фото класса, — пояснил он. — Ваша радостная улыбка в контексте.

Вообще никакой реакции.

— Общие фотографии всегда увлекательны, — продолжал он. — Даже такие стандартные, как фото класса. Можно ли что-то сказать об отношениях внутри группы? Случайным ли образом расставил людей равнодушный фотограф, у которого когда-то были куда более честолюбивые планы? Или это отражение реальных отношений?

По-прежнему никакой реакции, разве что намек на презрение в уголках губ. Бергер продолжил:

— Вокруг вас пустое пространство. Посмотрите сюда. Все остальные стоят так, что их тела соприкасаются. Но, кажется, нет никого, кто хотел бы прикоснуться к вам, Натали.

Все тот же повернутый в сторону, нейтральный взгляд, теперь со слабой примесью скепсиса.

— Одноклассники считали вас противной, Натали? — мягко спросил Бергер.

Что-то загорелось в ее глазах. Она медленно повернулась в его сторону. Бергер тем временем продолжал:

— Вам было десять лет, Натали. Что с вами произошло, из-за чего они вас сторонились?

Между ее полузакрытых век пробивался свет, слабый, дрожащий свет, который на секунду заменил все звуки.

— Вы очень хорошо знаете, что произошло, — резко ответила она.

Бергер ощутил, что его пронизало какое-то чувство.

Удивление, да, определенно, но и нечто большее. Беспокойство, быстрый укол беспокойства. И что-то другое, что задержалось, ощущение, что она говорит на совершенно другом уровне, находится в совершенно другом месте. Бергер не понимал, кто она, что делает, и это было настолько необычно, что он в самом деле почувствовал, что сбит с толку.

Однако у него было направление, линия, и в конце этой линии находилась пятнадцатилетняя Эллен Савингер, и она жива, и ничто не могло заставить его отказаться от этой линии.

— Я действительно думаю, что знаю, — мягко сказал он. — Из того времени, Натали, вы помните предательство, вы сами это сказали вполне определенно. Я предполагаю, что предателем было попросту окружение, все окружение, от родителей до приятелей и учителей. В то время мало говорили о школьной травле, Натали. Многие в старшем поколении все еще считали травлю полезной закалкой перед взрослой жизнью. Но вы не смогли вынести, что ваши одноклассники считают вас гадкой, вы были в настолько плохом состоянии, что вас направили к куратору, один раз, другой, третий, и наконец куратора уже не хватало, и он был вынужден передать вас школьному психологу. Психолог нашел для вас место в частной клинике. Что это было за место, Натали?

Но с Натали Фреден уже невозможно было установить контакт. Она только смотрела в стену.

— Вам было десять лет, — продолжал Бергер. — Многое указывает на то, что вы провели в одном и том же месте двадцать лет. И вдруг вас выпустили на свободу, в мир, которого вы не знали. Все незнакомо. Вы выросли в защищенном заведении, без контакта с внешним миром. Что вы чувствовали, когда вышли?

Фреден повернулась в его сторону, но в ее взгляде ничего особенного не наблюдалось. Она ничего не сказала.

Он гнул свое.

— За эти двадцать лет умерли ваши родители. Ваш дедушка умер одновременно с вашей выпиской, и в отсутствие других родственников он оставил вам не только квартиру на Видаргатан, но и кругленькую сумму денег.

— Вы вроде говорили, что у меня нет счетов в банках?

Это было неожиданно. Бергер уже более или менее сдался и не надеялся на ответ. Он инстинктивно нажал на ухо в надежде на оперативную дополнительную информацию. Ди была в хорошей форме, ее голос немедленно зазвучал у него в наушнике:

— Коробка из-под обуви с несколькими сотенными банкнотами найдена под полом на кухне на Видаргатан.

— Никаких счетов, да, — сказал Бергер. — Я не знаю, может, вы не доверяете банкам или просто-напросто не знаете точно, как они устроены. Но меня радует, что вы пытаетесь уличить меня во лжи. Это доказывает, что вы все еще внимательно слушаете.