Блеск шелка

Когда в августе Паломбара вернулся из Лиона, в Риме стояла невыносимая жара. Он шел по знакомой площади в сторону больших арок перед ватиканским дворцом, огромным зданием, окна которого сверкали на солнце. Как всегда, люди сновали туда-сюда, одни входили, другие выходили; на широких ступенях мелькали светлые сутаны, пурпурные шапочки и капюшоны и изредка – красные одеяния.

Это была последняя аудиенция Паломбары перед отъездом. Он уже знал, что их с Виченце целью было убедиться: император Михаил Палеолог исполняет обещания, которые давал папе в послании. Возможно, необходимо будет предупредить Михаила о том, какую цену заплатит его народ, если обещания будут нарушены. Баланс сил был весьма шатким. Возможно, не за горами еще один Крестовый поход под предводительством Карла Анжуйского. Видимо-невидимо кораблей приплывут в Константинополь, доставив вооруженных воинов. Выживание города зависело от того, прибудут ли они с миром, как братья во Христе, или же как завоеватели-иноверцы, как уже было в начале столетия, – убивая, сжигая, уничтожая последний оплот христиан в борьбе с исламом.

Паломбара с нетерпением ожидал возможности приступить к выполнению задания, ему хотелось приключений. Они отточат его ум, позволят проверить правильность собственных суждений и, в случае успешного завершения, продвинуться по карьерной лестнице. Кроме того, ему не терпелось погрузиться в новую культуру. Еще сохранились великолепные постройки, по крайней мере, собор Святой Софии стоял на месте, а кроме того, были библиотеки и рынки, где продавали и специи, и шелка, и артефакты с Востока. Энрико хотелось изучить эту культуру. Узнать больше об арабской и еврейской философской мысли и, конечно, о греках, которых в Византии было гораздо больше, чем в Риме.

Но Энрико понимал, что будет скучать по всему тому, что оставляет здесь, в Риме. Это город Цезаря, сердце великой империи. Даже апостол Павел с гордостью называл себя его гражданином.

Однако Паломбара был здесь чужаком – тосканцем, а не римлянином, и тосковал по красотам родного края. Он любил бесконечную череду поросших лесами холмов. Скучал по лесным сумеркам, по игре света и тени под сенью деревьев, по тишине оливковых рощ.

Подходя к широким ступеням, Энрико не смог сдержать улыбку. Поднявшись до середины лестницы, он узнал одного из стоявших там людей. Его ожидал Николо Виченце. Блеклые глаза, в которых горел фанатичный блеск, смотрели на Паломбару.

Энрико взглянул в угрюмое лицо Виченце со светлыми, почти незаметными бровями – и ощутил пробежавший по спине холодок, показавшийся ему предупреждением.

Винченце растянул губы в улыбке, но его взгляд оставался напряженным. Он шагнул вперед, преградив Паломбаре путь.

– У меня есть инструкции от его святейшества, – сказал он ничего не выражающим тоном. Ему почти удалось скрыть свое торжество. – Но ты, несомненно, захочешь получить его благословение, прежде чем мы отправимся в путь.

С помощью двух предложений Виченце умудрился дать понять Паломбаре, что тот – лишь сопровождающее лицо, его спутник.

– Ты очень предусмотрителен, – ответил Паломбара, как будто Виченце был слугой, который обязан ему своим назначением.

Тот на мгновение смутился. Они были такими разными, что могли бы употреблять одни и те же слова для описания противоположных понятий.

– Если мы вернем Византию в лоно истинной Церкви, это будет огромным достижением, – произнес Виченце.

– Будем надеяться, что нам удастся это сделать, – сухо ответил Паломбара, но, заметив, как вспыхнули рыбьи глаза его собеседника, пожалел о своей прямолинейности.

Слова Виченце, как правило, были лишены скрытого смысла. В них было лишь одержимое желание контролировать и подчинять. Это была странная черта характера. Объяснялась ли она благочестием, одержимостью или безумием существа, которое не столько любит Господа, сколько ненавидит все человечество? Со времени их последней встречи Паломбара уже успел позабыть, насколько неприятен ему Виченце.

– Мы в состоянии выполнить эту задачу. Не успокоимся, пока не достигнем цели, – медленно, с нажимом произнося каждое слово, ответил Виченце.

Возможно, у него все-таки есть чувство юмора?

Стоя на солнце, Паломбара смотрел, как Виченце спускается по лестнице и с важным, самодовольным видом шествует по площади, сжимая в руках бумаги. Потом Энрико развернулся ко входу во дворец и прошел мимо охраны в прохладную тень холла.





Глава 11




К сентябрю Анне удалось раздобыть еще некоторые сведения об Антонине и о самом Юстиниане. Но все, что она узнала, казалось таким неважным, второстепенным, и было не связано с убийством Виссариона. Похоже, эти трое не имели между собой ничего общего – кроме неприязни к предлагаемому союзу с Римом.

По общему мнению, Виссарион был весьма серьезным и вдумчивым, к тому же рассудительным человеком. Он часто и охотно выступал перед людьми, рассуждая о доктрине и истории православной церкви. Его уважали, им восхищались, но он никогда ни с кем близко не сходился. Анна невольно посочувствовала Елене.

Как и Виссарион, Юстиниан был родственником императора, правда, очень дальним. В отличие от Виссариона, он не унаследовал богатства. Для того чтобы свести концы с концами, ему приходилось заниматься торговлей. Юстиниан привозил товары из других стран и очень преуспел в этом деле, но после того, как его отправили в ссылку, все имущество было конфисковано. Городские купцы и капитаны кораблей, стоявших в гавани, знали и помнили Юстиниана. Они были потрясены, узнав, что его обвиняют в убийстве Виссариона. Люди не только доверяли Юстиниану, но и любили его.

Анне тяжело было слушать все это – и сохранять при этом хладнокровие. Ее переполняла горечь утраты. Анне казалось, будто она пропитана ею насквозь.

Антонин был солдатом, и о нем еще сложнее было что-либо узнать. Те немногие воины, которых лечила Анна, отзывались о нем хорошо. Но Антонин был старше их по званию, и они знали о нем лишь понаслышке, с чужих слов. Он был строгим и, несомненно, храбрым. Любил доброе вино и хорошую шутку – и был не из тех, кто мог бы понравиться Виссариону.

А вот Юстиниану Антонин, вполне возможно, пришелся по душе. Во всем этом не было никакой логики…

Анна обратилась к единственному человеку, которому доверяла, – епископу Константину, ведь он помог Юстиниану, рискуя собственной безопасностью.

Константин провел Анну в небольшую комнату. Она была меньше, чем та, с красновато-желтыми стенами и прекрасными иконами. Ее стены были холодных, приглушенных оттенков, окна выходили во внутренний двор. Фрески на стенах изображали пасторальные сцены. Пол был выложен темно-зеленой плиткой. В глубине комнаты стоял накрытый к обеду стол и два стула. По настоянию епископа Анна села на один из них, а сам Константин стал расхаживать по комнате туда-сюда, погрузившись в размышления.

– Ты спрашиваешь о Виссарионе, – наконец произнес он, рассеянно поглаживая пальцами вышитую шелком далматику. – Он был хорошим человеком, но, возможно, ему не хватало внутреннего огня, чтобы воспламенять души людей. Он взвешивал, отмерял, выносил суждение. Как может человек одновременно иметь столь пылкий разум – и быть таким нерешительным?!

– Виссарион был трусом? – спросила Анна тихо.

Лицо Константина стало печальным. Он некоторое время помолчал, а потом снова заговорил.

– Полагаю, Виссарион был осторожным. – Епископ перекрестился. – Боже, прости их всех!

Они хотели многого – а все чтобы уберечь истинную Церковь от владычества Рима и осквернения веры, которое это владычество может принести.

Анна тоже осенила себя крестным знамением. Больше всего ей хотелось сложить бремя своей вины к ногам Господа и молить Его о прощении. Она вспомнила о своем умершем муже, Евстафии, с холодностью, которая до сих пор ее поражала: скандалы, отчужденность, кровь – а затем бесконечная скорбь. Ей повезло, что она не осталась калекой. Анне отчаянно хотелось рассказать обо всем Константину, покаяться перед ним в своих грехах – и очиститься, какое бы наказание он на нее ни наложил. Но если она признается в обмане, то лишится последнего шанса помочь Юстиниану. За такой проступок не существовало определенного наказания, ее деяние подпадает под другие законы, но епитимья, несомненно, будет суровой. Никто не любит оставаться в дураках.


Ее мысли прервал стук в дверь. Вошел молодой священник. Его лицо было белым как мел. Он с трудом справлялся с эмоциями.

– В чем дело? – спросил Константин. – Ты заболел? Анастасий – лекарь. – Он указал на Анну.

Священник махнул тонкой рукой:

– Со мной все в порядке. Никакой лекарь не сможет излечить то, что всех нас поразило. Посланцы вернулись из Лиона. Полная капитуляция! Они поступились во всем! Апелляции к папскому престолу, деньги, вопрос о Символе веры… – В его глазах блестели слезы.

Константин смотрел на священника. Он тоже побелел от ужаса. Через некоторое время кровь медленно прилила к его щекам.

– Трусы! – прорычал епископ сквозь зубы. – И что они привезли оттуда? Тридцать сребреников?

– Обещание защитить Константинополь от крестоносцев, когда те будут проходить через него по пути в Иерусалим, – ответил молодой священник дрожащим голосом.

Анна знала, что это было немало. Она с содроганием вспомнила Зою Хрисафес и ужас, который до сих пор ее преследует. Эта женщина даже спустя семьдесят лет продолжала чувствовать, как огонь обжигает ее кожу.

Константин наблюдал за Анной.

– В этих людях нет веры! – со злостью выплюнул он. – Знаешь, что произошло, когда мы были окружены варварами, но сохранили веру в Пресвятую Деву и сберегли ее образ в наших сердцах? Знаешь?

– Да.

Отец много раз рассказывал Анне эту историю. При этом его глаза становились задумчивыми, а на устах появлялась легкая улыбка.

Константин ждал, стоя с простертыми руками. Его светлое одеяние блестело в лучах солнца. Он казался огромным и страшным.

– Полчища варваров стояли у стен города, – послушно стала пересказывать Анна. – Нас же было мало. Их предводитель выехал на коне вперед – огромный, тяжелый воин, дикий, как зверь. Император вышел, чтобы встретиться с ним, держа в руках икону Девы Марии. Предводитель варваров упал замертво, а его армия кинулась прочь. Ни один из наших воинов не пострадал, ни один камень не упал со стен города.

Столь истовая вера вызывала у Анны дрожь. Она не знала, в каком именно году это было, не знала деталей случившегося, но верила, что это правда.

– Да, тебе это известно! – воскликнул Константин. – А в 626 году, когда нас окружили авары, мы пронесли икону Пресвятой Девы Богородицы вдоль крепостной стены, и осада была снята. – Его лицо светилось. Он повернулся к молодому священнику. – Так почему же посланцы императора, который величает себя «равноапостольным», этого не знают? Как он мог торговаться с дьяволом, не говоря уже о том, чтобы ему уступить? Не варвары нанесут нам на этот раз поражение, а наши собственные сомнения!

Руки епископа сжались в кулаки.

– Нас не покорили полчища Карла Анжуйского и лживые римские торгаши, нас предали наши собственные князья, которые потеряли веру в Христа и Пречистую Деву Марию. – Константин порывисто повернулся к Анне. – Ты ведь понимаешь это?

Она увидела в его глазах отчаяние и одиночество.

– Михаил говорит не от имени народа, – добавил он еле слышно. – Если наша вера крепка, мы сможем убедить их довериться Господу.

Голос Константина окреп.

– Помоги мне, Анастасий. Будь сильным. Давай вместе сбережем веру, которую мы лелеяли и охраняли тысячу лет.

В душе Анны кипели страсти – вера и чувство вины, любовь к прекрасному и отвращение к тьме внутри себя, воспоминания о ненависти…

Константин тотчас заметил ее состояние, словно почувствовал ее смятение, даже не понимая его причин.

– Будь сильным, – убеждал он ее мягким тоном. – У тебя в руках прекрасное ремесло. Господь поможет тебе, если только ты будешь крепок в вере.

– Как? У меня нет призвания, – встревоженно произнесла Анна.

– Разумеется, у тебя есть призвание, – возразил епископ. – Ты – целитель, помощник священника, врачеватель тела. Ты утоляешь боль, заглушаешь страхи. Говори правду тем, кого врачуешь. Слово Божье способно исцелить от недугов, защитить от внешней тьмы – а также от той, что прячется внутри.

– Хорошо, – прошептала Анна. – Мы сможем повлиять на ситуацию. Будем уповать на Господа, а не на Рим.

Константин улыбнулся и поднял большую белую руку в крестном знамении.

Молодой священник за его спиной повторил это движение.



– Мы бы знали, что делать, если бы Юстиниан был с нами, – хмуро заметила Симонис позже, когда Анна, стоя в теплой, пахнущей травами кухне, рассказывала ей последние новости. – Позор! Кощунство! – Служанка глубоко вздохнула и повернулась, чтобы взглянуть на Анну. – Что еще ты узнала об этом Виссарионе? Мы живем здесь уже почти полтора года, а настоящий убийца все еще на свободе. Кто-то ведь должен знать правду!

Как только эти слова сорвались с ее губ, Симонис виновато поморщилась. Она вернулась к работе – стала резать лук и смешивать его с пряностями.

– Если я не стану соблюдать осторожность, то будет только хуже, – попыталась объяснить ей Анна. – Ты сама сказала, что убийца Виссариона по-прежнему здесь.

Симонис замерла. Ее тело напряглось.

– Тебе угрожает опасность?

– Не думаю, – ответила Анна. – Но ты права: я должна внимательнее изучить финансовый вопрос. Виссарион был очень богат, но я не могу понять, откуда у него богатство. Похоже, деньги этого человека вообще не интересовали. Он думал только о вере.

– И о власти, – добавила Симонис. – Может, поискать в этом направлении?