Бунтарь. За вольную волю!

Тот, что на коне сидел, проверить Михаила решил, задал вопрос каверзный:

– Наговицын-то где живёт? Вроде в Кожухове?

– Откель? В Замоскворечье, почитай центр, Кремль виден.

Про Замоскворечье холоп говорил. Михаил полагал, что забыл мимолётный разговор, а в памяти осталось и в нужный момент всплыло.

– Верно. Ступай, передавай привет боярину.

– От кого?

– Петра Вьюнова, мы как-то рядом на смотре стояли, ещё в бытность Бориса Годунова.

– Как есть передам, слово в слово.

Всадники ускакали, Михаил дух перевёл. Едва не влип! А уж дальше шёл свободно. Ни войск не видно, ни ополченцев. Прохожие спокойно ходят, никакой паники, вроде и не стоит армия Болотникова под городом. Подводы с грузами едут, сбитенщик с красной рожей идёт, бабы с корзинами с торга возвращаются. Мирная жизнь. К храму какому-то вышел. Из дверей народ выходит со службы. Один из мужиков на каменную ограду влез, стал за Болотникова агитировать.

– Ненастоящий царь Шуйский-то! На соборе подкупленными людишками выкрикнут! Нет в нём крови Рюриковичей! Истинный царевич Дмитрий в столицу…

Мужик не договорил, за полы армяка его стащили прихожане, бить стали. Мужик вырвался, из носа кровь течёт, бросился бежать. Никто его не догонял, только кричали вслед:

– Ату его! Босяк безбожный!

М-да, видимо, не очень жаловали в столице агитаторов Болотникова. Да почти всегда так было, народ сам по себе, цари правят. Народ выживает при любом строе, бояре за чины, за должности дерутся. Любая должность при дворе – это кормление сытное.

Что удивило – Москва-то небольшая. По меркам того времени, велик город, а по современным – провинциальный город в сто – сто десять тысяч жителей. Не все улицы мощены, кривые, деревянных изб полно. Каменные дома у знати, у купцов зажиточных да больше в центре. Многое выглядит не так. На Красной площади ни ГУМа, ни Исторического музея, а торговые палатки, огромное торжище. Стены Кремля уже красно-кирпичные, воздвигнутые итальянскими зодчими. Подошёл к Фроловской башне, как называлась тогда Спасская. У ворот стрельцы. Постоял, посмотрел. Народ свободно проходит, не как сейчас. И он затесался в толпу богомольцев, внутрь Кремля прошёл. Батюшки светы! Теремного дворца ещё нет, зато стоят монастыри – Чудов, Вознесенский, Спасо-Преображенский, действующие, монахи снуют. К сожалению, монастыри и некоторые храмы большевики, придя к власти, снесли, борясь с «опиумом для народа». Но стоят уже Богоявленский и Успенский соборы, возведённые при Иване третьем Аристотелем Фиораванти. На месте Грановитая палата и Архангельский собор. Никаких туристов в помине нет. Кремль – деловой и духовный центр царства.

Ходил, любуясь красотой архитектуры, пока не столкнулся с молодым парнем, почти сверстником своим. Лицо строгое, даже немного надменное, кафтан с меховым воротником из соболя, сабля на боку. Сразу видно – служилый дворянин. Михаил сразу шапку стянул, поклон отбил.

– Прощения прошу за свою неловкость, – повинился он.

– Холоп! – брезгливо бросил молодчик.

Когда дворянин немного отошёл, Михаил спросил у проходившего писаря, показывая на парня:

– Это кто такой будет?

– Скопин-Шуйский, ноне в чинах, родственник царский.

– Благодарствую.

Вот это да! Сам Скопин-Шуйский! Насколько помнил Михаил историю, именно этот военачальник нанёс армии Болотникова сокрушительное поражение. Знать бы, кинжал захватить следовало бы, его легко спрятать. Да следовать за Скопиным и в удобном месте удар смертельный нанести. Глядишь, история государства по-другому бы пошла.

Михаил Скопин-Шуйский рано осиротел, и воспитывала его мать, Елена Петровна, урождённая княгиня Татева. С приходом к власти близкого родственника Василия Шуйского жизнь Михаила меняется, он становится воеводой. Победы молодого воеводы в дальнейшем вызывают зависть у царского окружения и самого царя. Знатный князь Иван Михайлович Воротынский пригласил Михаила быть крёстным отцом его сына. Крёстной матерью была Екатерина, дочь Малюты Скуратова. Из её рук принял Михаил чашу с отравленным вином и выпил. Вскоре почувствовал себя плохо, из носа хлынула кровь. Слуги унесли его домой, после двухнедельной болезни молодой воевода скончался 29 апреля 1610 года. Сам Василий Шуйский, дабы развеять подозрения в своей виновности, демонстративно рыдал над гробом племянника, устроил пышные похороны. Погребён Скопин-Шуйский был в Архангельском соборе, усыпальнице царей мужеска пола, в особом приделе.

Шуйского дворяне обвиняли в смерти племянника, но прямых доказательств не было.

Михаил после некоторого раздумья двинулся за воеводой. Зачем – и сам не знал. Скорее всего, хотел узнать адрес, где Скопин проживает.

Воевода вышел через Никитские ворота, отвязал коня от коновязи, бросил охраннику медяху. Михаил приуныл. Разве за конём успеешь? Однако Скопин на лошадь не сел, повёл в поводу. А через квартал, на Воздвиженке, к воеводе человек подошёл в охабне. Михаил глаза потёр. Кажется или в самом деле Истома Пашков? Вот это встреча! Ну да, оба дворяне, голубых кровей. И какая разница, что они представители противоборствующих армий?

Михаил боялся приблизиться, если Пашков обернётся, вмиг узнает преследователя. И тогда быть беде, если не успеет убежать. Но дворяне шли, не оглядываясь. Кого им бояться? Они сами при власти. Скопин-Шуйский рукоятью плети в ворота имения постучал, слуга тут же отворил, поклонился.

– Хозяин, коня рассёдлывать? – расслышал Михаил.

Ага, стало быть, это хоромы Скопина.

Михаил развернулся, пошёл назад. Очень любопытная встреча. О чём беседовать двум воеводам? Не иначе как Пашков договаривался о переходе своей рати на царскую сторону. Вот же змея подколодная! А ведь Истома ещё с Прокопием Ляпуновым, предводителем рязанской рати, дружен зело. Илейко же Муромец для дворян чужой человек. Хоть и улыбаются при встрече, а улыбки притворные, и за глаза называют казака «чубатым выскочкой».

Ой, заговор зреет внутри войска Болотникова. Если посчитать число всех ратников, что за дворянами стоят, так третья часть войска получится. Ежели переметнутся дворяне на сторону Шуйского, царские войска сразу перевес ощутимый получат. Сейчас активных боевых действий обе стороны не ведут, потому что подкреплений ждут. Но такое противостояние долго продолжаться не будет. Армии, что в походе, хоть на биваке, кормить надо. К тому же войско Болотникова менее дисциплинированно, особенно ополчение. В самый опасный момент, накануне боя, могут отправиться грабить окрестные сёла, подвести. Болотников и сам это обстоятельство понимал. А ещё зима впереди, с морозами и снегами. Стрельцам в Москве непогоду пережидать легче, в тепле и сытости.

Михаил долго мучился – идти к Болотникову, рассказать о своих подозрениях? А факты? Кроме встречи Пашкова со Скопиным-Шуйским в Москве – никаких. Да ещё и вопросы к самому Михаилу возникнут. Сам-то что делал в Москве? Кто посылал и зачем?

Подозрение подтвердилось следующим днём. Ночью рать Ляпунова снялась с занимаемых позиций и ушла в Москву, к Шуйскому. Ляпунов обласкан царём был. Ещё бы, усилить царскую рать в самое трудное время, когда каждый воин на счету.

Спохватился Болотников, да поздно. В обороне мятежников брешь большая. А ведь Ляпунов мог поступить хуже, под покровом ночи ударить по бунтовщикам, вырезать холопов. Не до конца продумал переход Ляпунов. Если бы заранее согласовал с царскими воеводами, сейчас расклад сил был бы иной. Первая крупная измена в войске Болотникова, Ляпунова, случилась пятого ноября.

Зима в этом году ранняя, но ещё морозов сильных нет и снега мало. А как ударят холода? У войска Болотникова тёплой одежды нет, тяжело придётся. Понятно, добыть грабежом могут. Но много ли зипунов, ферязей или тулупов у богатых? А крестьян грабить Болотников запрещал, иначе обиды пойдут и в войско притока новобранцев не будет.

Михаил понял, что дворяне – союзники ненадёжные. Вот рязанец Ляпунов. От измены Болотникову выгоду поимел, царскую милость. И другие дворяне, глядя на него, поступят так же. Осторожничать Михаил стал. Пашкову при встрече улыбается. А сам велел своим ополченцам пушки держать заряженными и рогожей не прикрывать. Для скорого выстрела надо только свежего пороха подсыпать к затравочному отверстию и поджечь. Фактически – несколько секунд затратить. И у пушек караул выставлял из двух человек, на всякий непредвиденный случай. С подходом ещё одного отряда казаков Болотников решил – пора штурмовать столицу, а то уже в рядах мятежников волнения начались, разброд.

Но царский воевода Скопин-Шуйский опередил Болотникова на день. В войске Ивана Исаевича подготовка к штурму шла, как из Москвы показались полки стрельцов, по флангам их – конница. Традиционное построение русского войска. В лагерях повстанцев сразу тревога поднялась. Завыли трубы, забегали воины, всадники коней начали седлать. И все вместе выстраивались в порядок, да сноровки и опыта недостаточно, без малого не успели. Кто успел задержать на малую толику времени царское войско, так пушкари. Пушки тогда использовались в обороне, никогда в наступлении, лафеты не позволяли передвигать пушки в рядах пешцев. Вот здесь пригодилось, что у Михаила пушки заряжены. Пока двое жаровни разжигали, другие пороха подсыпали, сами пушки навели. По горизонтали наводили поворотом самого лафета, а по вертикали клиньями. Тренировки, которые Михаил с пушкарями проводил, помогли. Действовали быстро, слаженно.

– Пушки, залпом, пли!


Громыхнули пушки, батарея дымом окуталась. Среди московских стрельцов потери появились. Да больно велика рать московская! Михаил командовать стал.

– Банником стволы чистить!

Пушкари и сами знали, но кто-то мог поторопиться. После выстрела в стволе могли остаться тлеющие кусочки пыжей, и, если в ствол засыпать шуфлу пороха, произойдёт холостой выстрел, заряжающего покалечит или убьёт.

– Пороха по мерке – заряжай!

И эту команду исполнили.

– Пыжи в стволы!

Работали усердно. За пыжами ядра зарядили и снова пыжи из тряпья поверх. Пока до стрельцов московских далеко, надо стрелять ядрами, они далеко летят. А при метком попадании несколько стрельцов убивают или калечат. Да и психологический эффект велик. Смелость нужна, на пушки в лоб идти, когда твои сотоварищи рядом от ядер падают. Кто без головы, а кто с оторванной рукой. И среди других отрядов мятежников пушкари успели пушки зарядить, огонь открыть. Но только мало артиллерии у Болотникова было. А Скопин, хоть и молод был, опасность наступлению в пушках увидел. На батареи конницу пустил. У Михаила пушки зарядили, и вдруг справа конница, сабли наголо, гикают удало.

Подвижная, быстро перемещающаяся по горизонту цель для пушкарей – самая непростая мишень. Станок каждой пушки деревянным воротилом повернуть надобно. Пока развернули, конница переместилась, снова наводить надо. Михаил решил выжидать. Конница развернулась перед батареей, в полусотне метров. Медлить нельзя, Михаил закричал:

– Пли!

Пушки грянули разом. Заряжены были свинцовым дробом, и эффект был ужасающим. На такой короткой дистанции поразило дробом всех – людей, коней. Некоторые кони ранены, бьются в конвульсиях. Два уцелевших всадника нахлёстывают коней, удаляясь от батареи.

– Заряжай дробом! – командует Михаил.

Споро работали пушкари. Да и как не торопиться, если от этого жизнь зависит не только чужая, но и своя. Ворвись конница на батарею, всех порубили бы. За стрельбой по коннице Михаил упустил ситуацию на поле боя. А она изменилась не в лучшую сторону для войск Болотникова. Скопин-Шуйский сосредоточил самые боеспособные полки в центре, ударом рассёк войско мятежников надвое. Казакам Муромца бы с тыла зайти, ситуацию опасную выправить, а конница изменника Ляпунова не даёт. Звон железа, пальба из пищалей, грохот пушек, крики ратников, вопли раненых, ржание лошадей, какофония звуков оглушающая.

Михаил с пушкарями дал ещё залп, а затем стрелять стало опасно, своих можно задеть. Войска поперемешались, у стрельцов форма одинаковая, не понять, где чьи. По ощущениям, бой шёл уже часа два-три, упорный, никто уступать не хотел. Перед бунтарями конечная цель похода – Москва, купола храмов видны. Кажется – ещё напор и ворвутся мятежники в богатый город. О! Славно пограбить можно! Из всех городов того времени столица самый зажиточный город, а уж золотые купола храмов буквально затмевали разум своим блеском. Для царских войск Москва, с её Кремлём, как оплот, как знамя, символ. Здесь царь, митрополит Гермоген, а главное – семьи стрельцов и дворян, самое дорогое сердцу воина. Если многие города и губернии сдавались Болотникову без боя или даже поддерживали, то Москва стояла. Здесь уже видели Лжедмитрия первого с его поляками, попытками насадить чуждую веру – католицизм. И видеть Лжедмитрия второго столица решительно не желала.

Обе стороны несли потери, каждая яростно дралась, обе жаждали победы. От неё зависело многое. Не за царя дрались войска Шуйского, за веру христианскую, привычный уклад жизни, за семьи. У мятежников мотивация другая – земли крестьянам, возможность быстро разбогатеть на грабежах. И всё пока эфемерное, в обещаниях. Болотников грамоту от царевича Дмитрия показывал, но самого Дмитрия никто в войске не видел. А для селянина важно увидеть лично, руками пощупать, у крестьян психология такая.

Московские воеводы опытнее, где слабину видят, бросают подмогу, маневрируют полками удачно и своевременно. Болотников и его воеводы уступали москвичам, да ещё выучка и дисциплина в войске бунтовщиков хромали. Постепенно москвичи теснить стали, что на флангах, что в центре. Войско Болотникова сопротивлялось, но вынуждено было пятиться, отходить, а потом и вовсе побежало. Это была первая победа Шуйского. «Многих воров побили, и живых многих поймали», – писали после боя в летописях.

Михаил, хоть и не стратег был и даже без военного образования, ситуацию оценил. Москвичи давят на всех участках, холопы побежали. Но стрельцы войска мятежников ещё держались. Бежать, бросая оружие, для Михаила было бы унизительно. Всё же в войске он воин, пушкарь, мужик, в конце концов.

– Грузите пушки и огневой припас на сани, – распорядился он.

Приказ был выполнен с быстротою. Одна пушка была заряжена дробом, её уложили на последние сани прямо на лафете. Остальные пушки после выстрелов не заряжали, уже некогда было. Обоз тронулся. К пушкарям подлетел на коне один из помощников Болотникова.

– К Серпухову отходим! Пушки сберегай!

И умчался. Да и без напоминаний Михаил пушки бы не бросил. Не успели версту проехать, как сзади разбойничий посвист, топот копыт. Михаил замыкал свой обоз, поскольку опасность могла настичь сзади. Он справедливо полагал, что командир должен быть там, где опасно, своими глазами видеть ситуацию. Догоняли обоз всадники из конницы Шуйского. Один из верховых на пике имел чёрный флажок как опознавательный знак. Отряд невелик, в полсотни сабель, но пушкарям обороняться особенно нечем. Михаил увидел только один выход.

– Стой! – приказал он возничему.

А тот ушам не верит. Как остановиться, когда сзади догоняют?

– Лошадь держи под уздцы! – приказал он ездовому.

Пушка заряжена, одно плохо – жаровни потушены, запальные трубы холодные. Так пистолеты за поясом есть. Два холопа по приказу Михаила, немного сдвинули сани, фактически наводя пушку по горизонту. Михаил к запальному отверстию пушки пороха подсыпал, поднёс пистолет, взвёл курок и нажал спуск. От искр кремневого замка пистолета воспламенился порох на стволе пушки, у затравочного отверстия. Выстрел! Сани густым чёрным дымом окутались. От отдачи сани вперёд швырнуло, Михаила задело, он упал. Сани оглоблями лошадь вперёд толкнули. Не ожидавшая подвоха лошадь на колени рухнула, билась в постромках. Михаил голову повернул. Как там преследователи? Повезло, что в пушке не ядро было, а дроб. Разлёт свинцовых картечин широк, да и точность прицеливания не так важна, как при стрельбе ядром.

Всадники понесли серьёзные потери. Лежали люди, валялись кони. Несколько оставшихся в живых разворачивали коней.

– Заряжайте пушку! – приказал Михаил. – Шустро!

Пушкари поторапливались. Нападение на батарею было первым при отступлении, но не последним. Михаил в это время подсыпал пороха на затравочную полку в пистолете. Горящую жаровню на санях не повезёшь, загорится. А пистолет выручил раз, выручит и другой. Через несколько вёрст соединились со стрельцами отступавших бунтовщиков. Обрадовались и пушкари, и стрельцы. Для пушкарей стрельцы прикрытие, а для стрельцов огневой щит. С каждой верстой отступающих становилось всё больше, примыкали маленькие отряды и одиночки из разбитого войска. В Серпухове задержались на несколько суток, собирая отставших. Так получилось, что казаки отряда Муромца отступали к Туле, а пешцы Болотникова к Калуге. Преследования царских войск не опасались, им самим раны зализать надо. Но и в Серпухове сидеть нельзя. Болотников понимал, что царские войска его в покое не оставят, будут преследовать. Так и получилось. И сам царь, и воевода Скопин-Шуйский на волне эйфории от первой победы жаждали добить Болотникова.

Переход для мятежников выдался трудным. В обозах раненые, а ещё холодно, снега полно. Частично по льду замёрзших рек, а то и санными путями, изымая по пути сани у селян, добрались до Калуги. Болотников сразу стал укреплять оборону. Вот где пригодились пушки. В самой Калуге немного пушек было, да с войском десятка три пушек и тюфяков прибыло. Войско в городских избах разместилось. Тепло, печи топятся, и провизия пока есть.

Войско Скопина-Шуйского подошло к Калуге 10 декабря 1606 года, осадило город. Расположились в окрестных деревнях, а во многих местах разбили походные шатры. Крепостные стены с наскока лихого не взять, Калуга – город укреплённый. А ещё снега замели, завьюжило. Попробовали стрельцы Скопина город взять штурмом, да от пушек потери понесли, отступились. Скопин решил город измором взять, блокировав дороги, дабы лишить подвоза продовольствия. И жителям есть надо, и многотысячному войску Болотникова. Огневых припасов у мятежников хватает, да порох хлеба не заменит.

С каждым днём осады в городе голоднее становилось. Болотников стал по ночам из города верных людей гонцами посылать во все города, которые верными ему оставались. Самыми боеспособными и числом изрядным оказались казаки Илейко Муромца, обосновавшиеся в Туле. Осады города не было, отогрелись, отоспались и отъелись в городе и на просьбы Болотникова откликнулись. Через гонцов сговорились, когда ударить на Скопина. Болотников должен был прорвать осаду изнутри, а Муромец с конниками снаружи кольца блокады. Однако пришлось выжидать до весны, когда снег сойдёт и земля подсохнет. Прорваться хотели все мятежники, ибо оголодали. Болотников созвал всех пушечных начальников.

– Казаки Муромца в дневном переходе от Калуги. Мыслю – завтра с марша ударят по войску царскому. Надо поддержать. Как бой завяжется, всем пушкарям огненным боем бить беспрерывно. Если атака удачно складываться будет, сами пойдём на прорыв.

– А как же пушки? С телегами быстро не получится.

– Придётся бросить, – жёстко ответил Болотников. Пушки ещё добудем, а воинов мало осталось, о них думка.

Бросать пушки Михаилу жалко, уже успел почувствовать всю их мощь, сам видел эффект. Но разумом понимал – иного выхода нет. Однако решил несколько подвод приготовить, из тех, что покрепче. Глядишь – получится хоть два-три тюфяка вывезти. Но и сомнения были. Пороха всего три небольших бочонка, ядер мало, свинцового дроба всего шесть мешочков. Это на пять-шесть полноценных залпов его шести пушек. Не получится ли, что вывезет с трудом пушки, а из-за отсутствия огненного припаса их потом всё равно бросить придётся?

Но один аргумент чашу сомнений перевесил. Если пушки бросить, всех пушкарей в пешцы переведут. Михаил уже обучил пушкарей в меру своих знаний и способностей. Из разрозненной, необученной команды, фактически разбойничьей шайки, получилась слаженная и относительно спаенная пушечная прислуга. Всё, решено, надо пушки забирать. Отобьют их во время прорыва, стало быть, так карта легла. Собрал своих пушкарей, задачу объяснил. Поняли, согласились. Из крестьян, боящихся звука выстрелов поначалу, вполне боеспособная батарея получилась. Правда, не было тогда такого слова, позже появилось, при Петре Великом, после его вояжа в Европу. Но Михаил именовал свою команду именно так, как привык в своё время.

С первыми лучами солнца подогнали подводы к пушкам, зарядили орудия, разожгли огонь в жаровнях, засыпав древесного угля. Берёзовый, он долго тлел, давая хороший жар. Пушки на стенах крепостных стоят, их ещё на возках к подводам спускать надо. На площади у ворот и на прилегающих улицах уже войско бунтарей собралось. Немного конницы, пешцы. Ближе всего к воротам стрельцы, они в первом эшелоне пойдут, как воины более опытные, стойкие. Все в напряжении, сам Болотников на смотровой площадке стены нервно ходит. Час прошёл, другой, когда послышались приглушённые вначале звуки боя – выстрелы из пищалей, потом крики, звон оружия. Звуки всё ближе и ближе. Показались всадники, теснившие царские войска. Это казаки Муромца пробивались к городу. Настал черёд вступать в бой и войску Болотникова. Иван Исаевич со стены сбежал, на лошадь сел, крикнул:

– Братья мои! Настал и наш черёд! Будем биться упорно, прорвёмся все или умрём, как один.