Быть русским в России

Но вот что любопытно, когда история, как правило, на обломках рухнувшей империи даёт шанс обретшему самостоятельность народу создать собственное государство, каждый лимитроф не прочь запереть в своих свежих границах несколько близлежащих племён, чьё точно такое же стремление к самоопределению вплоть до отделения воспринимается как злостный сепаратизм, достойный суровой кары. Не замечать эту двуликость этнического свободолюбия, очевидную при строительстве или демонтаже многонационального государства – то же самое, что мыть ноги в речке с пираньями.

Напомню, поляки, восставая против Российской империи, требовали не только национальной независимости, что отчасти справедливо, но и восстановления Речи Посполитой в границах XVIII века, куда входили бы и восточные Кресы – так они называли земли Киевской Руси, заселённые белорусами и украинцами, считавшимися тогда русскими. На меньшее повстанцы не соглашались – и очутились в Сибири. Кто же знал, что через полвека распад империй, подорванных мировой войной, подарит, к всеобщему удивлению, Польше независимость и единство. Помните, у Маяковского про польский паспорт:

На польский —

глядят, как в афишу коза,

На польский —

выпяливают глаза

в тугой

полицейской слоновости —

откуда, мол,

и что это за географические новости?





Так появилась вольная Польша с суровым лицом «главного начальника государства», а точнее, диктатора Пилсудского, посадившего собственную жену по подозрению в шпионаже. Так что сажали не только «кремлёвских жён», как их назвала незабвенная Лариса Васильева. А благодаря проваленному наступлению Красной армии, «чуду на Висле», ответственность за которое делят Тухачевский и Будённый, Польша не только «не сгинела», но и вернула себе на двадцать лет Кресы и Вильно. Правда, литовцы от отчаяния захватили немецкий Мемель – Клайпеду, но это я так – к слову.

Если брать недавнюю историю, – как тут не помянуть Грузинскую ССР, занимавшую каюту люкс рядом с камбузом на ракетоносном танкере «Советский Союз». Давным-давно доедаемая соседями, державшими кастрированных грузинских царевичей у себя в качестве заложников, она умолила московского царя взять её под высокую руку, благодаря чему уцелела и потом «цвела за гранью дружеских штыков». После революции Грузия ненадолго обрела самостоятельность, но потом все-таки благодаря грузинским большевикам оказалась в составе СССР, хотя их склочный сепаратизм почти до Большого террора портил жизнь московскому руководству, а вспыльчивый Орджоникидзе однажды в ярости побил местных соратников. Разбиралась специальная комиссия и оправдала Серго: достали – собственную грузинскую Красную армию захотели! Впрочем, в ход пускали не только кнут, но и пряники. Кто бывал в советском Тбилиси, где спрашивать сдачу с рубля считалось неприличным, понимает, о чём я говорю.

Однажды на съезде писателей СССР в Кремле грузинская делегация покинула заседание, возмущённая публикацией в журнале «Наш современник» рассказа Виктора Астафьева «Ловля пескарей в Грузии». А ведь автор всего лишь с горькой иронией жителя скудного Русского Севера изобразил кичливое изобилие южной республики, достигнутое явно не за счёт самоотверженного труда.

На излёте советской власти к 300-летию Георгиевского трактата в Москве на Тишинской площади в знак вечной дружбы была воздвигнута по проекту поэта Андрея Вознесенского затейливая стела, словно сплетённая из кудрявых букв грузинского алфавита. В народе, точно предчувствуя скорые события, её прозвали «мечтой импотента». И вот в 1991 году Грузия со скандалом, хлопнув дверью, вышла из СССР, обвинив Россию в вековом попрании независимости гордого народа. Кстати, сказать, Москва, если не считать провокации с «сапёрными лопатками», не препятствовала самоопределению союзной республики: как говорится, насильно мил не будешь, хотя лишь за тот ущерб, какой нанесло исторической России предательство министра иностранных дел Шеварднадзе, они нам ещё лет триста должны платить контрибуцию цитрусовыми и сыром сулугуни. Но, учитывая вклад Сталина в нашу общую историю, так и быть: квиты. Можете считать это шуткой.

И что же? Едва «освободившись», Тбилиси начал действия против Абхазии и Южной Осетии, которые не захотели вместе с грузинами выходить из Союза. Имели право? Почему бы и нет, ведь и те и другие стали автономиями Грузинской ССР в результате прихотливой царской, а потом и советской межнациональной политики. Абхазия вообще была одной из равноправных республик, учреждавших СССР в 1922 году, и оказалась в составе Грузии лишь в 1931 году под давлением влиятельного Лаврентия Берии. Южная Осетия стала автономной областью только после кровавых столкновений и экспедиций, очень похожих на карательные. Оба народа явно испытывали к грузинам «отрицательную комплиментарность», если пользоваться термином Льва Гумилёва, и предпочитали после развала единого государства остаться с Россией. И что? Тбилиси воспринял это как мятеж и предательство. Началась война. Жестокая. За что? А за то, чтобы наша свобода не стала вашей свободой. Я не люблю, ей-богу, «дракономанию» наших либеральных интеллигентов, но тут шварцевская аллегория работает на все сто процентов. Борцы за общечеловеческие ценности боялись, что разрубленное на куски розовое тело имперского дракона, политое мёртвой водой русского шовинизма, ожив, снова закогтит несчастных «узников матрёшки» и начнёт изрыгать во все стороны напалм. Но оказалось, некоторые из отсечённых кусков сами превратились в дракончиков, злых и непримиримых к чужой свободе. Но, как известно, на каждое действие всегда найдётся противодействие.

Лет пять назад я поехал на Суздальский анимационный фестиваль, который проводили в том самом знаменитом комплексе Интуриста, где снимали некогда знаменитых «Чародеев». Гостям предлагалось множество услуг, в том числе лечебный массаж. Немолодая грузинка старательно месила на столе моё тело и, как и водится в этой профессии, за работой разговаривала с клиентом. Я спросил, как её занесло в Суздаль. Она ответила:

– Мы сами из Сухуми. Но грузины, – гордо уточнила массажистка. – Мой муж был большим человеком в Абхазии. Имели пятикомнатную квартиру на улице Ленина. Дом – полная чаша, одна хрустальная чешская люстра двадцать тысяч рублей стоила. Всё у нас было, но, когда началось, ничего с собой не взяли, еле сами спаслись. Мужа покалечили, сына убили… Директором целого универмага была, теперь вот этим кормлюсь…

Я искренне пожалел пожилую грузинку из Абхазии, но двадцатитысячная люстра, как символ нелепого национально-экономического перекоса, буквально стояла у меня в глазах, ведь примерно в те же годы я, как школьный преподаватель, получал сто двадцать пять рублей в месяц с учётом классного руководства. Мне кажется, из распада СССР мы не сделали ни геополитических, ни административных, ни социально-этических выводов. И какая, в сущности, разница, о чём будут вспоминать чудом уцелевшие «хозяева жизни» – о баснословной люстре, о собственной футбольной команде на Британских островах или о вертолётной яхте, на которой плавали в то время, когда коренное население еле сводило концы с концами. Если вопиющая социальная несправедливость резонирует со стойкой национальной неприязнью, рушатся такие Иерихоны, что дух захватывает. Но вернёмся к теме.

Многие межэтнические узлы, разрубленные при распаде СССР и доставшиеся в наследство новым государствам, включая Россию, завязались ещё в начале прошлого века в результате тех компромиссов и решений, которыми сопровождалось сшивание страны, расползшейся после революции и Гражданской войны. Скажем прямо: порой области и регионы, населённые в том числе русскими, становились бонусами и взятками тем племенным элитам, у которых были серьёзные намерения и шансы для отделения, но жажда территориальных приобретений, пусть даже в составе красной империи, пересилила стремление к самоопределению. Увы, гигантомания – болезнь лилипутов. С чаяниями и настроениями обитателей прирезаемых земель, с «комлиментарностью» населения никто, разумеется, не считался.

Происходило это не только в 1920-е, когда «ещё закон не отвердел» и не «подёрнулась тиной советская мешанина». Крым тоже был бонусом, и поначалу его обещали, но так и не передали под создание автономной или союзной республики евреев, напомним, одного из самых многочисленных народов тогдашнего СССР. Активно лоббировали этот проект Ларин и Бухарин – тесть и зять. Ясное дело: Ялта лучше, чем Биробиджан. Прошла зачистка крымско-татарской партийной верхушки, настроенной весьма самостоятельно. Но проект был закрыт после разгрома оппозиции и гибели сторонников идеи еврейской республики на полуострове. Есть версия, что жена члена политбюро Вячеслава Молотова Полина Жемчужина, сама заместительница наркома, угодила в тюрьму именно за попытку после войны вернуть к жизни этот проект.

В 1950-е Крым стал, наверное, самой грандиозной в мировой истории, взяткой, которую получила от центра влиятельная украинская элита. На её поддержку Хрущёв очень рассчитывал в будущих схватках на власть, весьма неустойчивую. Дело в том, что украинские области были размерами невелики, но зато по количеству почти не уступали областям громадной РСФСР. Это очень важно, так как в политической системе СССР главными игроками на поле советской партийной демократии являлись как раз первые секретари обкомов. Именно они чуть не свергли Сталина, когда тот в 1936 году задумал провести альтернативные выборы в советы всех уровней, чтобы убрать из власти рубак «в пыльных шлемах», так и не понявших, что гражданская война и социалистическое строительство – вещи несовместные. Тех, кто заинтересовался этой малоизвестной страницей советской истории, отсылаю к замечательной книге Юрия Жукова «Иной Сталин».

Обратите внимание, с украинской номенклатурой, рождённой «коренизацией», повторился тот же сюжет, как когда-то с польской шляхтой, приравненной к русскому дворянству, что не лучшим образом сказалось на судьбе империи Романовых. Думаю, чрезмерное влияние в общесоюзных органах власти выходцев с Украины с их особым хуторским (моя хата с краю) менталитетом сыграло свою роль в крушении Советского Союза. Вот лишь одно наблюдение. Когда военная цензура запретила публикацию моей повести «Сто дней до приказа», меня пригласил на собеседование ответственный сотрудник ЦК ВЛКСМ с типичной украинской фамилией. Мягко «гэкая», он ласково попенял мне за чрезмерную остроту прозы – на том и расстались. Вскоре его сделали главным редактором центрального молодёжного еженедельника, с которым я активно сотрудничал. Как-то в самом конце 1980-х, когда уже СССР трещал по швам и начался парад суверенитетов, мы с ним под рюмку обсуждали политическую ситуацию, и вдруг его как прорвало: передо мной сидел не крупный советский чиновник, озабоченной судьбой своей малой родины, а упёртый украинский националист, страдающий наследственной ненавистью к москалям. Еженедельником он, кстати, руководит до сих пор, а в 2014 году возмущался по поводу возвращения Крыма в родную гавань. Вот так, дорогой читатель.

Границы, проводимые внутри СССР, преследовали скорее политические, нежели этнокультурные цели, нередко Центру приходилось заискивать перед впадающими в восторг самоопределения окраинами. Недаром злопамятный наркомнац Джугашвили, придя по-настоящему к власти, расправился со всеми лидерами националистов, начав, конечно, с русских. Но давайте задумаемся: а можно ли было сшить страну иначе, без территориальных бонусов и заигрывания с влиятельными этническими элитами, не жертвуя интересами малых ради великих задач? Думаю: вряд ли. У нас часто любят напоминать, что поначалу Совет народных комиссаров был правительством инородцев, русских там вообще не было. Это, конечно же, преувеличение, но не слишком сильное. Вспомним: борьба за власть в партии шла между не совсем русским Лениным и совсем не русским Свердловым, а когда оба ушли из жизни при не выясненных до сих пор обстоятельствах, за трон схватились Троцкий, Каменев, Зиновьев и Сталин, все как есть нерусские. О Калинине, Молотове или Андрееве никто и всерьёз не говорил.

Но я бы не стал именовать их инородцами, скорее уж – «разнородцами», по аналогии с разночинцами, которых так звали совсем не потому, что они дослужились до разных чинов: коллежский асессор, надворный советник… Нет, это были люди, вышедшие, выломившиеся из своих сословий (дворянства, духовенства, чиновничества, купечества, мещанства), образовав новую страту со своими целями и идеями революционного обновления общества. Пути назад им уже не было.

Так же и «разнородцы» оторвались от родных этносов многоплемённой империи, образовав, как сказал бы Лев Гумилёв, «консорциум», интересы которого были кровно связаны с судьбой большой России. На исторической родине, а она есть не только у евреев, делать им было нечего: там местные повара готовили свои острые блюда. Печальная судьба красных латышей, эстонцев, финнов, венгров, поляков, вернувшихся к себе на родину, – тому свидетельство. Так вот, эти «разнородцы» больше всех стремились к восстановлению империи, рассчитывая на высокий статус в правящем слое. О том, что революция пожирает своих детей, эти марксисты, знавшие назубок историю Великой французской революции, как-то забыли. Они-то и собрали, склепали, сшили суровыми нитями, не считаясь ни с чем, СССР, в основание которого для прочности по старинной традиции и был замурован их мятежный прах.

Если бы во власти после революции царили политики, представлявшие исключительно русский народ, уставший от имперской ноши и донорства, осмелюсь предположить, что страну не собрали бы. Даже казаки хотели самостийности! Встал бы министр из вятских и сказал: «Да пропади они пропадом со своими арыками, акынам, кишлаками, кунаками и шашлыками. Без них проживём!» Товарищ министра, воспитанный на статьях Михаила Меньшикова, добавил бы: «А Польша в благодарность за дарованную свободу должна забрать от нас своих евреев! Пусть возвращаются, откуда пришли!» Был бы тогда у нас великий Советский Союз? Нет, боюсь, не было бы…

Но вернёмся в 2008 год. За несколько дней до нападения на Цхинвал я ехал на праздник поэзии в село Багдади на родину Маяковского, где не был без малого тридцать лет. Когда проезжали через Гори, меня удивило обилие военной техники, офицеров и солдат на улицах. Сопровождавший нас литературовед с лицом Джеймса Бонда туманно объяснил: то ли учения, то ли народные гуляния, то ли день открытых казарм. «Гуляния – так гуляния…» – пожали мы плечами: наши сердца рвались в пенаты великого «горлана-главаря». После скромного «рецетала», по размаху даже не идущего в сравнение с прежними советскими праздниками братской поэзии, состоялось обильное застолье, вполне на уровне застойных пиршеств, и потчевали нас в том же самом горном ресторане, где мы гуляли 28 лет назад. Захмелев, подруга моей литературной молодости поэтесса Мзия Хетагури, с которой мы в 1980 году стали лауреатами премии ЦК ВЛКСМ и СП Грузии имени Маяковского, отозвала меня в сторону и, дыша барашком в молодом вине, жарко зашептала:

– Юра, ты пойми: нет никаких южных осетин и абхазов, есть только замороченные и обманутые грузины. Я знаю, что ты советник президента…

– Член президентского совета… – скромно поправил я, озадаченный тем, что поэтесса со звонкой осетинской фамилией отказывает в праве на существование древним аланам.

– Вот и скажи Путину: если он отдаст нам осетин и абхазов, мы станем его самыми верными союзниками на Кавказе!

– Да вы, кажется, в 91-м примерно то же самое обещали, а потом…

– Это всё Гамсахурдия и Шеварднадзе, белый лис. Теперь всё будет иначе!

Вернувшись в Москву, я увидел по телевизору страшные кадры погрома Цхинвала, гибель осетин и наших миротворцев. Вот и думаешь порой: а может, лучше пусть будет один большой добродушный дракон, чем дюжина его агрессивных обрубков? Впрочем, разве история когда-нибудь спрашивала у людей, куда ей скакать и где опускать свои копыта…





12. Неувязочка



Учитывая явное или скрытое стремление этносов к самоопределению, власть в любой многонациональной стране ведёт с этническими группами, её населяющими, сложную административную и культурно-политическую игру, иногда тонкую, многоуровневую, а иногда грубую, жёсткую, даже свирепую, доходящую до геноцида, как с армянами на землях Османской империи или с евреями в Третьем рейхе. Вы удивитесь, но ещё во второй половине XIX века мировое сообщество призывало Россию учиться у Германии, как надо эмансипировать евреев. Более того, когда началась Первая мировая война, правительству своих подданных-иудеев приходилось из зоны боёв на Западном фронте переселять в города Сибири и Урала. Нет, власть не опасалась за их жизнь, её пугали симпатии евреев к наступавшим немцам. Именно тогда рухнула черта оседлости, декрет Временного правительства лишь завершил начатое острожными царскими реформами и продолженное войной. Кто же мог вообразить, что немецкое государство через 20 лет придёт к патологическому антисемитизму?

Но есть и другие примеры. Так, Вена ради сохранения империи после грандиозного восстания венгров 1848 года, подавленного лишь с помощью России, верной букве и духу «Священного союза», пошла на переформатирование всего государства и стала Австро-Венгрией. Будучи в течение нескольких лет председателем общества дружбы «Россия – Венгрия», я много ездил по этой стране, любуясь ландшафтными и архитектурными красотами, но особое моё восхищение как драматурга вызывали роскошные здания театров, построенных во второй половине XIX и начале XX веков даже в небольших городах. По сравнению с иными из этих храмов Мельпомены наш МХАТ в Камергерском – рабочий, извините, клуб. Так Вена доказывала Будапешту плюсы и выгоды от пребывания в «лоскутной империи» и в общем-то доказала. Если бы не мировая война, неизвестно ещё, как сложилась бы судьба этой сверхдержавы. Во всяком случае Венгрия в итоге потеряла две трети земель, которые контролировала, будучи в составе империи Габсбургов. Сегодня в Будапеште в редком офисе или ресторане не висит на стене карта большой Венгрии, какой она была до Трианона. Не правда, ли достойная уважения любовь к прежним границам? И это в стране Евросоюза, мечтающего вообще стереть всяческие рубежи. К тому же старые карты, как мы знаем, имеют свойство оживать…

Между прочим, есть удивительная версия, будто эрцгерцог Фердинанд хотел, сев на трон, переформатировать страну, объявив её Австро-Венгро-Славией. Напряжённость росла: славяне, вдохновлённые успехом русских войск на Балканах, подняли головы, не хотели больше мириться с положением второсортных подданных Габсбургов. Дальновидным политикам стало ясно: лучше славян сделать союзниками империи, как венгров, нежели иметь их в качестве внутренних врагов. Но не всем эта идея нравилась. Лидеры национально-освободительного движения понимали: такое решение «славянского вопроса» резко снизит шанс на самоопределение вплоть до отделения. Во-первых, высокий статус этноса внутри империи примиряет с неизбежными ограничениями свободы, а во-вторых, изначально не все славяне кипели пассионарностью, как сербы или болгары. Не верится мне, что герои Гашека, покинув «пивницы», пошли бы на баррикады ради независимости. Может, именно за это просвещённые чехи и недолюбливают автора «Похождений бравого солдата Швейка»?

Однако на Балканах вопрос о скорейшем обретении независимости и собственной государственности стоял остро, спад народной освободительной энергии совсем не входил в планы борцов за свободу. Вот и дотянулась «чёрная рука» до несчастного Фердинанда и его беременной супруги, а вскоре не без помощи Антанты поднялось мощное государство Югославия, выстроенное по имперскому принципу. Могло ли сложиться иначе? Не знаю, но когда сегодня за сорок минут доезжаешь из Вены в Братиславу, чтобы поесть гусиной печёнки, думаешь: «Наверное, могло…» Дружнее надо жить империям, глядишь, уцелели бы… Впрочем, тогда бы они не были империями.

В России тоже вели с населявшими её народами свою игру, используя традиционные кнут и пряник. Бояр и воевод за лишние обиды, чинимые неруси, царь порой сурово наказывал. Своих русских смутьянов карали куда как строже: Пугачёву отрубили голову, а генералиссимуса Тадеуша Костюшко, пролившего крови не меньше, помиловали. Декабристов повесили, а Шамиль доживал век на обильных казённых харчах в Калуге, дети его были обласканы при дворе. Говорят, когда его, пленённого, полмесяца везли к месту ссылки, он вздыхал, мол, если бы знал, что Россия такая большая, никогда бы не стал с ней воевать. Впрочем, генерал Дудаев знал, даже излетал СССР вдоль и поперёк. А толку? История мне напоминает иногда даму, которая пользуется всеми мыслимыми способами предохранения и регулярно при этом залетает.

О межнациональной политике большевиков мы уже в этих заметках говорили, и не раз. Добавлю, она всегда была извилиста, противоречива и зависела от текущих задач, ибо к чему заморачиваться принципами, если впереди всё равно маячит слияние наций. Но учитель истории, поставивший мне в 10-м классе пятёрку за реферат «Советский народ – новая историческая общность», в конце 1980-х годов эмигрировал в Израиль. В 1920-е, когда надо было максимально ослабить имперский русский народ, в котором ошибочно видели ресурс для реставрации монархии, советская власть в конфликте казаков с горцами горячо поддержала кавказские народы. «Расказачивание» по жестокости и размаху мало чем уступает холокосту. Однако через два десятилетия во время Великой Отечественной войны та же власть казаков, отважно воевавших, реабилитировала, частично вернув былые привилегии, а вот их вчерашних супостатов – горцев и некоторые другие народы наказала депортацией. Думаю, карала она не столько за коллаборационизм, этим грешили и украинцы, и русские, и прибалты, но прежде всего, мне кажется, за неблагодарность. Сталин, как человек Кавказа, был очень чувствителен к этой категории взаимоотношений. Мол, мы вас холили и лелеяли, вознесли над русскими, а вы за предоброе презлым отплатили!

В руках государства есть ещё один мощный инструмент межнациональной политики, ведь мало быть отдельным этносом, надо ещё, чтобы власть тебя признавала таковым. А разве бывает по-другому? Да сколько угодно! Поляки в упор не видят кашубов. На Украине отказывают в праве русинам считаться самостоятельным народом, хотя у этнологов на этот счёт сомнений нет. Наоборот, учёные весьма скептически относятся к этнониму «украинец». В самом деле, много ли общего у галичанина, харьковчанина и одессита? Про Донбасс и говорить нечего. А поди ж ты – титульная нация!

Лет десять назад у меня в радиоэфире возник спор с киевским академиком, который, упрекая нас, всё время твердил: «Вот вы, россияне…» «Вы кого имеете в виду?» – уточнил я, не выдержав. «Вас, русских…» – «Тогда, так и говорите. Россиянин – это гражданин России, он может быть русским, башкиром, евреем, аварцем… Вот вы сами-то кто по национальности?» «Я… украинец…» – неуверенно ответил он. «Допустим, а если бы вы были русским, но при этом гражданином Украины, как вас называть в таком случае?» «Украинцем!» – с нарастающей обидой ответил мой визави. «Но так не бывает!» «Бывает!» – в его голосе послышалась угроза. «Зря! Запутаетесь. Возьмите пример с России, введите термин «украинянин», он будет обозначать гражданство, а «украинец» – национальность…» «Не хочем!» – взревел академик так, что ведущий испугался за целость студии. «Тогда у вас там всё плохо закончится…» – предостерёг я и, к сожалению, не ошибся.

Казалось бы, плёвое дело, как себя называть. Может быть, вообще не стоит циклиться на племенной принадлежности. Такая точка зрения существует, особенно среди тех, кто затрудняется с национальной самоидентификацией, испытывая раздвоение этнического сознания. О таких людях я писал выше. Думаю, они и пролоббировали изъятие графы «национальность» из паспорта, считая её ненужной, даже вредной, усугубляющей межплемённую рознь. Но у подавляющего большинства, отчётливо сознающего, какого они роду-племени, эта графа затруднений не вызывает и даже предпочтительна, судя по тому, что в некоторых автономиях ввели вкладыши, куда по желанию гражданина вписывается его национальность, чтобы не забыть.

Наша просвещённая власть, озабоченная формированием гражданского общества, изымая пресловутую графу из паспорта, рассуждала, видимо, так: для государства любой человек – прежде всего гражданин России независимо от разреза глаз, цвета волос, формы носа и языка, на котором говорили его предки, а возможно, продолжает говорить и он сам. Логично? Вполне. Скажем, судье, вершащему закон, не важна ваша племенная принадлежность, хотя этнические преступные сообщества существуют. Выходит, если гражданину лишний раз не напоминать о его национальности, то чаемая российская политическая нация сложится быстрее и будет прочнее. Так ли это? Не уверен… Но пока оттого, что из паспорта исчезла эта графа, а из анкет не раз осмеянный «пятый пункт», я не перестал ощущать себя русским, а мои друзья соответственно – татарами, евреями, аварцами, карелами и т. д. Национальность ведь не в графе, а в сердце или в голове. У кого как… В общем, налицо административный эксперимент, причём более гуманный, чем в иных европейских странах, где в анкетах появились вместо пап и мам, родитель-А и родитель-Б.

Но возникает одна неувязочка. Как от родителей, чей пол теперь обозначают литерами, появляются дети, я ещё могу себе представить. Но на каких правовых основаниях у нас существуют автономии, носящие имена «Татарстан»», «Саха-Якутия», «Адыгея», «Калмыкия»? Нет, я понимаю, откуда, горячо, как говорится, поддерживаю, одобряю и желаю процветания именно в таком качестве. Но, согласитесь, если для государства не существует национальности граждан, то почему для него существуют национальные субъекты? Откуда они взялись?

Откуда мы знаем, что в Калмыкии живут калмыки, если их этническая принадлежность нигде не зафиксирована. Ах, у них заметный разрез глаз? Ладно. А карела от русского сразу не отличишь, но Карельская АССР – вот она, на карте. Можно, конечно, сказать, мол, это – просто дань исторической традиции. Есть же во Франции Нормандия, Прованс, Шампань и даже Коньяк. Но, во-первых, такое сравнение очень не понравится титульным народам наших автономий, во-вторых, у этих провинций нет конституций, а в-третьих, там не говорят и не ведут делопроизводство на шампанском или коньячном языках. Более того, изначально смысл наших автономных субъектов в том и заключался, чтобы сохранять и развивать национальную самобытность того или иного этноса в многонациональном федеративном государстве. Плохо ли это? Замечательно. Благодаря такой политике в России не исчез ни один малый народ.

Что же смущает? Скажу: абсурдистская логика и теоретическая беспомощность в деле государственного строительства. Абсурд интересен в искусстве, но опасен в политике. Помните, мы уже говорили про то, что в Конституции СССР тоже была одна маленькая неувязка: забыли прописать процедуру выхода из Союза. А чем всё кончилось?





13. Инкубатор Фаберже


Справедливости ради должен сказать, наша федерация с точки зрения поддержания и даже процветания этнического разнообразия выстроена образцово, можно мастер-классы проводить с лидерами многонациональных держав, а Украина прямо-таки напрашивается на проведение практических занятий с участием российского спецназа. У нас каждый, даже самый маленький народ имеет возможность учить детей на родном языке, развивать свои культуру, экономику, участвовать в управлении не только своим родным краем, но и выходить на федеральном уровне. Мэр Москвы Собянин – выходец аж из Ханты-Мансийского автономного округа. В российском правительстве, правда, пока маловато, как говорили прежде, национальных кадров. А «питерский» не запишешь в «пятый пункт», даже если его и вернут. Но ещё не вечер…

Центральная власть делает всё возможное, чтобы показать и доказать автономиям: в единой семье российских народов им будет лучше, комфортнее, безопаснее, а повторять «парад суверенитетов» бессмысленно и опасно. Думаю, лучше других ощутила это на себе Чечня, возрождённая из разрухи и расцветшая после замирения. Что и говорить, не каждый автономный лидер – кунак Путина. Кстати, вы заметили, как незаметно, без шума президенты республик стали у нас, по крайней мере в информационном пространстве, именоваться просто руководителями и главами? В результате в стране остался один президент, что абсолютно правильно. Страна, в которой дюжина президентов, долго не простоит, разделившись в себе…

Поддержка национальных регионов – это не только бюджетные вливания. Огромную роль играют символические действия и жесты. Ну где ещё столица государства добровольно уступит историческое старшинство региональному центру? Боже, как расцвела Казань к моменту празднования своего 1000-летия, хотя прежде была почти ровесницей Москвы. Благодаря сравнительно недавним археологическим открытиям дата основания города была уточнена и отошла в глубь веков. Думаю, и под кремлёвской брусчаткой тоже могли найти монетку или фибулу времён легендарных «мосхов», фигурирующих в Библии под именем «магогов». Но ведь не нашли! «Старшему брату» иногда полезно побыть младшим. А чтобы у казанцев голова не закружилась, через некоторое время очень широко отметили 2000-летие древнего Дербента. Я там был, мёд-пиво пил и запомнил золотые слова, сказанные тогдашним руководителем Дагестана Рамазаном Абдулатиповым. Звучали они примерно так: очень хорошо, что у нас заботятся о самочувствии и благополучии народов и народностей нашей страны, но нельзя забывать, что стабильность и развитие державы в первую очередь зависит от самочувствия самого большого – русского народа, а про это у нас порой забывают…»

Продолжу мысль видного государственного деятеля. Если сверхзадача нашей федерации – обеспечить развитие и процветание каждого, «сущего в ней языка», то, полагаю, и мы, те, кто «от корня русского», в это число тоже входим. Но пройдите по любому областному центру, не говоря уже о Москве и Питере, много ли вы найдёте вывесок: «Дом русского народного творчества», «Центр традиционной русской культуры», курсы русской кулинарии «Демьянова уха», школа русской песни и пляски «Семёновна», «Беседа ревнителей русского языка», радиостанция «Русский голос», газета «Русский вестник»? Не найдёте. Более того, недавно на заседании Общественного совета Министерства культуры мы обсуждали конфликт вокруг знаменитого музыкального коллектива «Баян». Оказалось, в целях повышения творческого потенциала его решили переподчинить, реорганизовать и заодно… переименовать. Зачем? Кому мешало знаковое для каждого образованного человека название «Баян»? Внятно ответить никто не смог. Но те, кто взрывал в 1920–1930-е годы храмы, тоже потом несли какую-то околесицу. Каганович, тот на все вопросы мрачно повторял: «Проезду мешали…» Какому проезду мешал «Баян»? Или название слишком русское?

А скажите, какие структуры или органы в нашем Отечестве отвечают или хотя бы контролируют на общефедеральном уровне проблемы русских как этноса, состояние его культуры, языка, демографии, уровня жизни? Кто отслеживает миграцию, изменение этнического состава населения, сохранность русских городов и сёл, склонных к исчезновению? Не будем забывать: русские перенесли в XX веке послереволюционный террор, Гражданскую войну, массовый голод, жуткие социально-экономические эксперименты, депортации, потеряли миллионы в войнах, в довершение после развала СССР оказались ещё и разделённым народом. При очевидной депопуляции и склонности к ассимиляции, объясняемой историко-культурными особенностями, должно вести речь о системном кризисе государствообразующего народа России, на что весьма прозрачно намекнул Абдулатипов. Повальное пьянство, особенно в деревне, – это лишь один из признаков неблагополучия: «пошла по жилам чарочка – и рассмеялась добрая крестьянская душа…»

Так покажите мне тот «русский приказ» в украсно-украшенных теремах царя-батюшки, куда я, заботник-челобитник, могу принести, взыскуя справедливости, скорби и заботы о моём бедствующем племени? Нет, такого «приказа». Нигде. Ну хоть бы какой подотдельчик в администрации президента или в правительстве завели. Даже у коммунистов такой отдел имелся, а уже такие интернационалисты были – святых выноси.

Наши центральные властные структуры принципиально надэтничны, и это, по сути, правильно. Федерация есть федерация. Но точно так же ведут себя губернские органы власти. Они-то почему? Ну, во-первых, они копируют Москву, во-вторых, правящий слой там традиционно состоит людей со стёртым или слишком глубоко спрятанным национальным сознанием: так работают карьерные лифты и фильтры. Эту строевую «безэтничность» прививают выдвиженцам в самом начале, и она особенно бросается в глаза на встречах со слушателями Академии государственной службы, особенно с тех пор, как её возглавил господин Мау.

В-третьих, в любом городе бдят СМИ и активисты фондов, тщательно отслеживающие проявления великодержавности. Помню, как-то на последискуссионном фуршете рядом со мной закусывал активист московского антифашистского комитета Крошечкин, если не ошибаюсь. Выпив несколько рюмок, он глянул на меня с карательной усмешкой и молвил: «А мы к вам, господин Поляков, давно присматриваемся…» – «С чего бы это?» – «Уж очень вы любите слово «русский». Нехорошо. Подумайте об этом!»

Я не сделал выводов из предостережения, а многие мои коллеги-писатели сделали и не нарадуются, ведь один из руководителей «Роспечати» мне так и заявил: пока он исполняет эту должность, никаких почвенников на книжных ярмарках и вообще не будет! Кого называют почвенниками в современной отечественной литературе, общеизвестно. Хорошо, что он не руководил этим направлением в XIX веке, а то бы не видать нам ни Достоевского, ни Писемского, ни Лескова. Однажды во Франкфурте после выступления официальной делегации российских литераторов, в которую я, конечно, не входил, кто-то из немецких русистов меня тихо спросил:

– А что, разве русские писатели к нам больше не ездят?

– С чего вы взяли, что эти-то не русские?

– Русские свою страну так хают!

Мне кажется, стёртость национального самосознания становится для нас серьёзной проблемой. Она ведёт к снижению чувства ответственности политиков, чиновников, бизнесменов, деятелей культуры перед своим народом. Выполняя завет, оставленный Гоголем писателям – «проездиться по России», я заметил такую особенность: наши автономии, особенно их столицы (не все, но большинство) выгодно отличаются от русских губернских центров, не говоря уже о районных городах, которые запоминаются лишь красотами, оставшимися от дореволюционных купцов и почётных граждан. Национальные регионы выглядят благополучнее, ухоженнее, богаче, чем русские. Отчасти так было уже при советской власти: помню, в начале 1980-х после Молдавии я сразу поехал в калужскую глубинку – в Людиново и оторопел от контрастов. Но теперь эти отличия просто режут глаза.

Вряд ли бюджетные вливания в наши автономии (за известными исключениями) в разы превышают вложения в русские области, хотя без традиционного донорства дело вряд ли обходится. Но главная причина, думаю, в другом: управленческая и бизнес-элита, сформировавшаяся в национальных регионах на основе сначала «коренизации», а потом и «неокоренизации», гораздо серьёзнее относится к будущему своих народов, чем элита русских областей. Это не значит, что там, «у националов», не воруют, не берут взяток, не злоупотребляют. Без этого, видимо, нельзя, если не казнить и не конфисковать, и то всегда отыщутся отчаянные головы. Но, простите за кощунство, патриотизм иногда выражается в понимании того, сколько можно украсть, а сколько должно оставить на развод ближним – именно таким словом в Ветхом Завете именуются соплеменники. В какой-то момент просто щёлкает реле племенной солидарности.

Так вот, у нашей политической, управленческой и бизнес-элиты такое реле (его ещё можно назвать «этнической совестью») не щёлкает или отсутствует отчасти потому, что значительная часть нашего верхнего класса не чувствует кровной связи со страной, она готова при случае сняться и улететь в тёплые края. Моя наделавшая шума статья так и называлась «Перелётная элита». «Перелётные» знают, в случае опасности или утраты выгод всегда можно укрыться там, откуда своих не выдают. Но к этой отчуждённости нам не привыкать, и выше говорилось, что русские никогда не преобладали в верхних слоях Российской империи. Однако на Руси всегда хватало благотворителей и искренних патриотов. Но, увы, сегодня безответственность перед своим народом стала характерной чертой даже самых истовых русских, чьи кабинеты и офисы заставлены иконами, как монастырские сувенирные лавки. Так они и сматываются из Отечества: одним самолётом вывозят чад и домочадцев, а другим, грузовым, иконы и яйца Фаберже.





14. Этноэтика


Но ведь чувство долга перед соотечественниками – это не врождённое свойство, не прививка от гриппа. Чик – и готово. Его, это чувство, надо воспитывать, внушать, иногда пришивать суровыми нитками. А почему нет? Курить-то нас отучают по всей строгости карательного здравоохранения. Можно по-разному относиться к Белинскому, Писареву, Добролюбову, Чернышевскому, но так называемые революционеры-демократы, не говоря уже о славянофилах, отличались болезненным, гипертрофированным чувством долга, даже острой вины перед своим народом. Наша классическая литература воспитывала в гражданах ответственность, доходящую до жертвенности. Конечно, не все усваивали эти идеи. Некоторые прибегали к двойным стандартам: так, Гер-цен, проклиная крепостное право, с выгодой продал своих крестьян, чтобы без помех заниматься революцией. Кстати, на самом дорогом кладбище Ниццы у автора «Былого и дум» самое обширное, говоря по-нынешнему, «могило-место». Но это другой вопрос.

В СССР литература, кино, театр занимались тем же самым, в особо опасных случаях аккуратно именуя народ «трудящимися». Без этих чувств – вины и долга – невозможно понять Платонова, Шолохова, Бондарева, Распутина, Астафьева… А вот из современной российской литературы, которую окормляет почему-то Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций, даже тень сочувствия к народу выветрилась, осталось в лучшем случае брезгливое снисхождение. Подумаешь, нищеброды! Вот если бы человеку при советской власти дважды отказали в выезде на ПМЖ за границу – это настоящая трагедия. А когда в одночасье учителя, врачи, инженеры рухнувшей страны оказались нищими, а рабочие – безработными, разве ж это катастрофа? Это реформы. К тому же в лесу полно грибов и ягод.