Царица парижских кабаре

За свою жизнь я сменила много стран и городов.

Долго жила в Париже. Несколько лет в Нью-Йорке и Голливуде.

А теперь живу в департаменте Приморские Альпы, на Юге Франции, в Каннах.

По крови я караимка. Но город Харбин, где я родилась, моя семья, уклад ее жизни, мысли и принципы, мое образование – все было исконно русским.

И вся моя жизнь неотделима от русского театра, русской музыки, русской песни.

Я застала на свете последнее поколение русских XIX века – промышленников, офицеров, прямых и сдержанных гимназических учителей, восторженных гувернанток, престарелых великих князей, известных меценатов и филантропов, таких как мои старшие парижские друзья – семья Щукиных и Альма Эдуардовна Полякова, примадонны Мариинской императорской сцены Матильда Кшесинская и Медея Фигнер, учившая меня искусству пения.

Я помню многих людей Серебряного века, таких как князь Феликс Юсупов, князь Сергей Волконский – директор Императорских театров и директор Русской консерватории в Париже (там я училась); помню таких легендарных людей, как Анна Павлова, Федор Шаляпин, Добужинский, Иза Кремер, Вертинский, Тэффи, Вячеслав Туржанский и Наталия Кованько, актеры Художественного театра Александр Вырубов, Поликарп Павлов, Вера Греч.

Я хорошо знала людей первой русской эмиграции, к которой сама принадлежала по рождению, благодаря сложившимся обстоятельствам и особому духу, – декоратора Эрте, Сержа Лифаря, артистов эпохи «Русского балета Монте-Карло» Ирину Баронову, Тамару Туманову, Давида Лишина. Знала я знаменитых русских манекенщиц и красавиц эпохи ар-деко графиню Лизу Граббе, Тею Бобрикову, Ариадну Гедеонову, Кису Куприну.





Я видела Голливуд в эпоху его величия, в 1940-х годах. Встречала Грету Гарбо, Ингрид Бергман, Мишель Морган, Луиса Буньюэля. И конечно, «русских голливудцев» – Анну Стен, Марию Успенскую, Акима Тамирова, продюсера Бориса Мороза.





В послевоенном Париже я пела в кабаре «Казанова» и «Динарзад». Потом несколько десятилетий владела рестораном «Русский павильон». Он был очень любим в Париже 60-х–90-х годов. К нам приходили Джина Лоллобриджида, Софи Лорен, Роми Шнайдер, Марина Влади, Анна Маньяни, Шарль Азнавур, Шон О’Коннери, Карл Лагерфельд. И русские эмигранты «третьей волны» – Наталья Макарова, Галина Вишневская, Мстислав Ростропович, Рудольф Нуреев, Александр Галич, Олег Целков.

В «Русском павильоне» кутили аристократы, носители древнейших европейских и азиатских фамилий – Бурбоны, Полиньяки, принцессы Монако и Саудовской Аравии, бывшая шахиня Ирана.





Моя жизнь удивляет меня саму – так много стран, театральных залов, гостиных, ночных ресторанов и кабаре пересекла линия моей судьбы! Так много было встреч! Так много незабываемых, гордых и блистательных человеческих лиц! Так много радости… Впрочем, и печали.

Прежнюю Россию я знала только понаслышке. Новая, советская Россия не стояла у меня за спиной – в отличие от тех, кто в ней родился, – вечным укором. Иногда я говорю с улыбкой, что кажусь сама себе, где бы ни жила и что бы ни делала, декоративным элементом «стиля рюсс», этаким огненным завитком на шелковой шали.

Но я никогда не прилагала усилий, чтобы стилизовать этот «стиль рюсс»! Возможно, он просто был моей сутью и судьбой. Хотя жизнь моя прошла вдали от России.

В советской России я бы, верно, прожила эти десятилетия в совершенно ином стиле. Однако у каждого из нас своя линия судьбы.

Теперь, когда родина моей матери и моего отца вновь действительно стала частью общего мира, я хочу рассказать еще одному поколению соотечественников, русским третьего тысячелетия, о моей судьбе со всеми ее географическими зигзагами, победами, печалями, романами. О том «русском рассеянии», которое в прошлом веке было неотъемлемой частью мира, – точно тень России, отброшенная на прочие пять шестых части света.

Уверяю вас, эта тень «страны, которой нет» была заметна миру!

Поведу свой рассказ по порядку, с самого начала…

По Маньчжурской равнине течет река Сунгари, приток Амура.





Маленький город на курьих ножках, неодетый, необутый. Холод, пыль, беднота… И военно-полевой лазарет княгини Кропоткиной: неустроенный Харбин – место его дислокации. Привозят новых и новых раненых. Идет Русско-японская война.

В Харбине живет и моя мама, Зинаида Михайловна Шпаковская. Мама родилась в Пскове, в генеральской семье, в 1877 году. Их было шесть человек детей: Елизавета, Юлия, Ольга, Мария, Зинаида и брат Аркадий.





Они рано и неожиданно лишились отца.

Молодой генерал, играя в саду с детьми, упал с качелей. Ударился о землю виском. Смерть его, на глазах у маленьких дочерей, была мгновенной.

Семья моей мамы и прежде была дружной. Но горе и раннее сиротство очень их сплотили. Пять сестер и брат сохранили эту детскую близость на всю жизнь.

Судьбы им – как всем русским этого поколения – выпали разные. Одна сестра моей матери была врачом, другая – писательницей. А третью, монахиню, большевики во время революции бросили в кипяток…

В годы Русско-японской войны моя мама окончила Высшие медицинские курсы, чтобы стать сестрой милосердия в лазарете княгини Кропоткиной. В тот день, когда их эшелон уходил на Дальний Восток, мой будущий отец тоже пришел на вокзал – проститься с друзьями, отбывающими в действующую армию.

Он увидел маму. И влюбился.

Через несколько месяцев отец решил пожертвовать для солдат вагон муки и табака. Не выдержал – и сам поехал с этим грузом в Харбин.


Там уже насчитывались тысячи русских переселенцев всех сословий. Датой основания города принято считать 1898 год. В 1895-м было подписано русско-китайское соглашение о строительстве Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), пересекшей всю Маньчжурию с запада на восток, с новой линией, ведущей на юг, до Порт-Артура. Вскоре люди потянулись со всех концов империи – строить русский город на китайской земле.

Там, еще до окончания войны, мои родители поженились. Они остались в Маньчжурии после заключения Портсмутского мира, стали пионерами нового города, в котором создавали и свое дело, и свою семью.





Когда я вспоминаю маму и отца, всегда приходит в голову определение «люди стиля модерн». Не только потому, что в этом стиле, в духе 1900-х, был обставлен родительский дом в Харбине, элегантный и многолюдный дом моего детства, с огромной залой для приемов, концертами, музыкальными вечерами. И не только потому, что в этом доме встречались коммерсанты, актеры и музыканты, немцы и англичане, приезжавшие в Маньчжурию, служащие КВЖД (на моей памяти, в конце 1920-х, многие из них были уже «советскими»). Слуги-китайцы и восточные вещицы делали наш дом в Харбине весьма экзотическим. Рождественским праздникам – а у нас бывали замечательные елки! – это придавало сказочный колорит.





Постоянное присутствие в доме ярких и деятельных людей, открытость русской колонии Харбина всему миру, ощущение близости Японии и Китая, Индии и Америки, тесные контакты с Европой, интерес ко всем новинкам Старого Света – все это было очень в духе России начала XX века. В Харбине вы повсюду ощущали энергию стремительного развития молодого русского города.

В стиле «модерн» одевалась мама, когда я была ребенком. Она очень любила нарядные платья: помню, сколько сундуков семья Лопато погрузила на пароход «Раш-путана» летом 1929 года, покидая Харбин. И это притом, что основные вещи оставались в доме!..

Но и в этих струящихся шелках лиловых, зеленых, оливковых и палевых тонов, в широкополых шляпах, в хитонах, в драгоценных вещицах тонкой работы, подражающих ветвям, цветам, осыпающимся листьям, замершим на миг бабочкам и стрекозам, – она, мама, оставалась весьма энергична, полна жизни, отличалась необычными для дам той поры взглядами.

Хозяйка большого дома и мать троих детей, она считала, что у женщины должно быть какое-то свое дело. И сумела найти его – что, впрочем, было нетрудно при ее медицинском образовании и опыте сестры милосердия военно-полевого лазарета.

Союз моих родителей – слияние в генах и семейных воспоминаниях духа псковской усадьбы, мягкого уюта, обаятельного здравомыслия дворянской интеллигенции и личной предприимчивости, энергии, опыта моего отца – был очень в стиле России начала XX века. Может быть, причина тому – любовь к родителям, но мне такое сочетание представляется идеальным. Вот это я и называю для себя «люди стиля модерн».

Только не надо путать модерн с декадансом! Декадентского духа в нашем доме совсем не было: родители мои обладали достаточно сильным чувством юмора. И потому им претили демонизм и высокопарность.

На высокопарность и демонизм у них просто-напросто не было времени. Мой отец, Илья Аронович Лопато, был, несмотря на свою молодость, опытным экспертом по турецким табакам. Свое табачное дело он основал еще в 1898 году, в России. Затем решил рискнуть и открыл фабрику в Харбине. Дела пошли так успешно, что через несколько лет крупный концерн British American Tobacco Company предложил отцу партнерство. Фабрика после этого разрослась, на ней были заняты две тысячи человек.

Отец отличался замечательным умением разговаривать с рабочими. Какие бы стачки ни гремели в Харбине, папа выходил из конторы к «своим», выслушивал их требования – и всегда умел найти золотую середину.

А мама открыла врачебный кабинет еще до того как отец построил фабрику. Она принимала всех, ее часто ждала большая очередь пациентов. Не раз отец, идя мимо, спрашивал у бедных старушек, стоявших в этой очереди: «Не помочь ли вам купить лекарства?»

Старушки отвечали: «Не надо, барин, докторша нам все даст».

Шли годы. Харбин стал городом со своим Железнодорожным собранием, оперой и драматическим театром, с церквями, гимназиями, блестящими магазинами.

Перед началом Первой мировой войны население города составляло почти сорок тысяч человек – и 90% из них были русскими! После Гражданской войны население Харбина пополнилось бывшими колчаковцами, уцелевшими остатками добровольческих полков и многими тысячами образованных и предприимчивых, иногда от отчаяния, беженцев из советской России. Помнится, позже одна из театральных трупп города даже поставила комическую феерию «Беженцы всех стран» – хотя, воистину, то была комическая феерия сквозь слезы!

Так или иначе, к началу 30-х годов в Харбине проживало уже свыше ста тысяч русских.

Задолго до этого мой отец стал директором банка, председателем караимской общины города, членом Биржевого комитета, членом совета Политехнического института, попечителем гимназии. Он состоял в правлении шестнадцати общественных организаций.

В те же самые годы в семье Ильи и Зинаиды Лопато родился первенец, Миша, а через пять лет – второй мой брат, Володя. И самой последней, младшей и единственной девочкой, на свет явилась я.





Комментарии


Караимы – потомки древних тюркских племен, входивших в состав Хазарского каганата, живущие преимущественно в горной части Крыма.

Семья Щукиных – Надежда Афанасьевна Щукина, урожденная Миротворцева, и Ирина Сергеевна Щукина, вдова и дочь Сергея Ивановича Щукина (1854–1936), одного из четырех знаменитых московских братьев-коллекционеров. Его собрание французской живописи конца XIX – начала XX вв. – одна из первых и лучших в мире коллекций живописи импрессионизма и постимпрессионизма. Собрание было открыто для осмотра в 1907 г., после душевного потрясения, пережитого С.И. Щукиным ввиду неожиданной смерти его первой жены. Экспозиция «Щукинской галереи» повлияла не только на развитие русской живописи 1910-х гг., но и, например, на концепцию философии культуры Н.А. Бердяева. В ноябре 1918 г. коллекция Щукина была национализирована декретом СНК. Вскоре С.И. Щукин с семьей эмигрировал из России.

Альма Эдуардовна Полякова – представительница династии московских банкиров, промышленников, строителей железных дорог. Яков Соломонович Поляков (1832–1909), финансист, учредитель Азовско-Донского коммерческого банка, Донского земского банка и др. Не меньшей известностью в деловых кругах России пользовались его братья: Самуил Соломонович (1836–1888), подрядчик Козлово-Воронежско-Ростовской, Курско-Харьковско-Азовской и других железных дорог, а также крупный финансист, основатель Московского земского банка Лазарь Соломонович (1842–1927).

Медея Фигнер – Фигнер, урожденная Мей, Медея Ивановна, певица (меццо-сопрано). Итальянка по рождению, начала оперную карьеру в 1877 г. Затем, до 1912 г., была ведущей солисткой Императорского Мариинского театра. Первая исполнительница партий Лизы («Пиковая дама»), Иоланты, Кармен на русской сцене. С 1889 г. – жена Н. Н. Фигнера, знаменитого тенора Мариинской оперы. В 1923 г. оставила сцену, преподавала. С 1930 г. жила в Париже. См. подробнее: Медея Фигнер. Мои воспоминания. – СПб., 1912.

Князь Феликс Юсупов – Юсупов Феликс Феликсович (1887–1967), блестящий петербургский денди Серебряного века, меценат. В декабре 1916 г. стал одним из организаторов и участников убийства Григория Распутина, почитая это патриотическим долгом, после чего уехал за границу. В Париже в 1924–1931 гг. руководил совместно с женой И.А. Юсуповой (урожд. Романовой) Домом моды «Ирфе», создал фарфоровые мастерские, привлек к работе над «юсуповским фарфором» лучшие художественные силы русской эмиграции. Оставил яркие воспоминания (М., «Захаров», 1998 и переиздания).

Князь Сергей Волконский – Волконский Сергей Михайлович (1860–1937), видный театральный деятель, художественный критик, мемуарист, теоретик ритмической гимнастики. В 1899–1901 гг. – директор императорских театров. Эмигрировал в 1921 г. В 1936–1937 гг. был директором Русской консерватории в Париже. Автор многих книг, в том числе мемуарных («Родина» переиздана «Захаровым» в 2002 г.).

Анна Павлова – Павлова Анна Павловна (1881–1931), балерина.

Шаляпин – Шаляпин Федор Иванович (1873–1938), певец (бас).

Добужинский – Добужинский Мстислав Валерианович (1875–1957), художник, член объединения «Мир искусства», книжный и журнальный иллюстратор, сценограф многих спектаклей Московского Художественного театра, «Русских сезонов» С. Дягилева в Париже. Эмигрировал в 1924 г.

Иза Кремер — Кремер Иза Яковлевна (1890–1956), певица (сопрано), автор и исполнительница песен в стиле «шансон» – жеманных, романтичных, весьма популярных у широкого слушателя в 1910-х – 1930-х гг. С 1914 г. выступала в Одессе, главным образом в оперетте. С 1919 г. в эмиграции. Концертировала в городах Европы, центрах русской эмиграции. Последние годы жизни провела в Аргентине.

Вертинский – Вертинский Александр Николаевич (1889–1957), артист, поэт, композитор, мемуарист. Эмигрировал в 1920 г. В 1943 г. вернулся в СССР.

Тэффи – Бучинская, урожденная Лохвицкая, Надежда Александровна, псевдоним Тэффи (1872–1952), прозаик, поэт, драматург. С 1910 г. сборники ее юмористических рассказов и новелл пользовались огромной популярностью. В то же время Тэффи как стилиста высоко ценили И. Бунин, А. Куприн, М. Зощенко. С 1920 г. в эмиграции (ее путь в Европу из Москвы, через почти всю Россию, охваченную Гражданской войной, описан в книге «Воспоминания», 1931). Новеллы Тэффи 1920-х – 1940-х гг. создают яркий мозаичный портрет «русского Парижа».