Черный Леопард, Рыжий Волк
Часть 67 из 114 Информация о книге
– Петиция, что у префекта в руках, это всего одна. Фумагуру написал пять, и одна попалась мне. Он пишет, что монархии нужно идти вперед, отступив назад, и это вызвало во мне желание узнать побольше. Ты читал всю петицию? – Нет. – И не надо. Скукота, как только он перестает говорить о Короле. Потом же он попросту обращается в очередного мужчину, кто указывает женщинам, что им делать надлежит. Но то, что он говорит про Короля, я как-то ночью у него нашла. – С чего бы хоть что-то про старейшину и Короля тебя заботило? – спросил я. – Это вовсе не для меня было. Почему ты думаешь, Следопыт, что я для всех мужчин неприкасаемая? – Я… – Не упражняйся в остроте языка. Я наведывалась к нему не для себя, а кое для кого другого. – Бунши. Соголон рассмеялась. – Фумангуру я нашла потому, что служу сестре Короля. Судя по тому, что он написал, он рассуждал как один из людей понимающих. Как один из тех, кто способен заглянуть дальше своего толстеющего живота и увидеть, что неладно с империей, королевством, как разъедали Северное Королевство зло, невзгоды и недовольство с тех пор, как ребенок осознавал королевство. Ты глазами пробежал мимо той части, где он говорит об истории королей? Линия королей – мне это понятно. Порядок наследования короны был изменен, когда Королем стал Моки. Ему не полагалось стать Королем. Каждый Король до него был старшим сыном старшей сестры Короля. Так было заведено сотни лет. До тех пор, пока нами не стал править Кваш Моки. – Как же он стал Королем? – спросил Мосси. – Убил свою сестру и всех, кто жил с нею под одной крышей, – сказал я. – А когда время приспело, Моки отправил свою старшую дочь в старинный женский монастырь, где ни одной девушке нельзя было стать матерью. Таким образом его старший сын, Лионго, стал Королем. Так оно и пошло год за годом, век за веком, что, когда дошло до Кваша Адуваре, все уже позабыли, как становятся Королем и кто может стать Королем, и даже самые удаленные гриоты стали петь, что так всегда и было. С тех пор и проклята эта земля, – рассказала Соголон. – Так ведь во всех сказаниях гриотов поется о победах в войнах да о завоевании новых земель. Когда ж в точности проклятие было наложено? – Выгляни за стены дворца. Есть свидетельства о всех детях, что жили. Думаешь, есть в них хоть что-то о всех детях умерших? Умерло чересчур много сыновей – значит, кровь королевская ослабела. Свидетельства, да разве расскажут они тебе о трех женах, каких сменил Кваш Нету, прежде чем нашел одну, родившую ему принца? Кваш Дара потерял своего первого брата во время чумы. И были у него три сестры-недоумки, потому как отец его плодил наложниц. А явись один дядя безумный, как Южный Король, и смерть постигает почти каждую жену, кто не родит ему сына. В какой книге все это записано? Гниль пошла по всему семейству. Вот вопрос и правдивый на него ответ. Когда ты в последний раз видел дождь в Фасиси? – И все ж деревья-то растут. – Не поражение беда. Беда – победа. Даже Мосси подался вперед, услышав это. Соголон наконец-то обернулась и села на подоконник. Я почти ожидал, что Бунши полегоньку стечет по стене. – Да, великие короли Севера воевали и много побед одержали, только они всегда хотели большего. Вольные земли, спорные земли. Те крупные и небольшие города, что не вставали на их сторону. Они ничего не могли с собой поделать: мужчину растит мужчина, а не женщина. Женщина не мужчина, ей не знакомо обжорство. Каждое королевство расширяло границы, каждый король становится хуже. Южные короли делались все безумнее и безумнее, потому как погрязли в инцесте. У королей Севера безумие было другого рода. Зло прокляло их, потому как вся их линия происходила из наихудшей разновидности зла, ведь какое же зло губит свою же собственную кровь? – Интереснее вопросы, ответом на какие служит малец, – сказал я. – Ты сказал, что знаешь его? Расскажи же, что ты знаешь, – поддразнила Соголон. Я обратился к Мосси, что переводил взгляд туда-сюда, как человек, еще не решивший, кому верить и за кем идти. Он оглаживал свою молоденькую бородку, ставшую длиннее и рыжее, чем помнилось мне, и поглядывал на бумаги, что держал в руке. – Мосси, прочти. – «Боги небесные… нет, владыки небесные. О духах земных не говорят больше. Голос королей становится новым божественным гласом. Прервите молчание богов. Пометьте палача богов, потому как он метит убийцу королей. Палач богов на черных крыльях». И остальное? – Сделай милость. – «Отвезите его в Миту под надзор одноглазого, идите через Мверу, и пусть оно поглотит ваш след. Не знайте отдыха до самого Го». Соголон поводила головой: этого она не читала и о таком не слышала никогда. И не знала, что мне это известно. – Фумангуру, значит, просит отвезти мальца к одноглазому в Миту, идти советует через Мверу, а потом направиться к Го, городу, что живет только в снах. А Аеси – палач богов? Может быть, ошиблась я, выбрав этого Басу, – бормотала Соголон. – И ты смеешь говорить это сейчас? Как раз твой выбор и навлек на него смерть, – сказал я. – Попридержи язык, – подала голос девочка. – Я что, приставал к нему с ножом к горлу, мол, Фумангуру сделай это? Нет. – «Пометьте палача богов, потому как он метит убийцу королей», – напомнил я. – И? – Оставь девочке дурочку валять, Соголон. Палач богов и есть Аеси. А убийца королей – малец. Соголон засмеялась, сначала легко, как бы в насмешку, потом залилась в голос. – И это предсказания, разве нет? О том, что некий ребенок… – Что за предсказание строит надежду на ребенке? Что за предсказатель такой глупец? Сучьи ведьмы из Ку? На мелочи, какой и десяти лет не прожить? Твой красавец-префект пришел из мест, где люди не перестают вести разговоры про волшебных детишек. Детей судьбы – им люди вверяют все свои чаяния. Все надежды на существо, что ковыряет пальцем в носу и ест то, что вытянет оттуда. – И все ж в этом предсказании больше смысла, чем в той белиберде, о какой талдычите вы с рыбой, – сказал я. – В этот путь я пустился с вами потому, что считал, что он к чему-нибудь да приведет. Малец этот такое же веское свидетельство, что Фумангуру убил Король, как и царапина на заднице осла. Ты по-прежнему в груди у себя зажала – правду-то. Я знаю, Соголон, чего ты нагородила у меня на пути, чтоб найти было нельзя, в том числе и то, что ты была в доме Фумангуру и пыталась колдовством скрыть это. И искала ты способы самой найти мальца, чтоб не было у тебя нужды во мне. У тебя на это даже времени целая луна была, и все ж – вот они мы. Ты права: не Бунши твоя хозяйка. Только она не привыкла врать людям. Она едва умом не тронулась, когда я поймал ее на двусмысленности. В любом разе вот эта девочка, она кто? Ты проводишь ее в какие-то тайные двери, заставляешь ее играться в копья и ножички, а теперь она зовет себя воином? Не это ли еще один человек, что умрет под твоим присмотром? Я тоже вижу это, ведьма, и в этом тоже можешь винить Сангому. Мертвая, она сильнее, чем живая. – Я говорю только правду. – Значит, либо ты врунья, либо тебе наврали. Я вынюхал каждый твой шаг, Соголон. В ночь, когда Бунши рассказала мне, что Фумангуру был в контрах с собственными старейшинами, я отправился к одному старейшине. После я убил его, когда он попытался убить меня. Ему тоже хотелось разузнать про петиции. Он даже знал про омолузу. Твоя рыба поведала мне, что малец был сыном Фумангуру, но у того было шесть сыновей, ни один из которых не был мальцом. За день до нашей с тобой встречи мы с Леопардом следом за Барышником дошли до башни в Малакале, где тот содержал женщину, у которой внутри тела билась молния. Биби тоже там был и Нсака Не Вампи. Так что, либо ты бросала по своим следам орешки, чтоб их птички подбирали и следом шли, либо это лишь маскировало твою власть, и ты ничем не управляла. – Думай, что говоришь. По-твоему, мне мужчина нужен? Мне ты нужен… ты так думаешь? Мне известны десять и еще девять дверей. – А мальца ты все еще не смогла отыскать. Мосси встал передо мной. Соголон уставилась на него, моргнула, потом улыбнулась. – Какая от него польза, спросила ты меня, увидев Леопардова малого. Женщина вроде тебя хранит зерно и сжигает мякину, – сказал я. – Так подавай мне мясо, а не жирок. – Я тебе нужен. Не то ты избавилась бы от меня еще луну назад. Не только я тебе надобен, ты меня целую луну ждала. Потому что я могу найти этого мальца: дверь твоя всего лишь позволяла делать это быстрее. – Он с тобой? – Мосси сам по себе. Мы долгий путь прошли, Соголон. Дольше, чем мне хоть когда удалось бы на полуправде и вранье, только что-то в этой истории… нет, не то. Что-то в тебе и рыбе этой лепит эту историю на свой лад, до того бдительно следя, как каждый из нас ее понимает, что это сделалось единственной причиной, почему я пришел. Теперь это станет единственной причиной, почему я ухожу. Я повернулся и пошел прочь. Мосси выждал секунду, глядя на Соголон, потом повернулся. – Это как раз там. Прочтите. Все как раз там. Ныне вы ждете от меня, чтоб я вам все вместе свела, словно имя твое дитя. – Будь же тогда матерью. – Красавец-префект, прочтите ту строчку еще раз. Мосси вновь достал из сумки бумаги. – «Владыки небесные. О духах земных не говорят…» – Пропустите это. – Как пожелаете. «Пометьте палача богов, потому как он метит убийцу королей». – Хватит. Соголон смотрела на меня так, будто она только что все разъяснила. Я едва не кивнул, считая, что, должно быть, я дурак, раз по-прежнему не понимаю этого. С тем бы я и остался. – Ваш мальчуган – предсказанный убийца, что погубит Короля? – выпалил Мосси прежде, чем я успел сказать то же самое. – Вы хотите, чтоб мы нашли мальчишку, кому какой-то идиот уготовил в судьбе самое поганое преступление, какое только совершить можно. Даже вот эта наша болтовня уже есть измена. Он по-прежнему оставался верен своей службе, даже сейчас. – Нет. До этого еще, по крайней мере, лет десять, если это правда. Плохой раб и дурная любовница? Зачем, по-вашему, он просит увезти его в Мверу, откуда ни один человек не возвращался живым? И в Го, какого никто из людей вообще не видел? Убийца королей означает убийцу порочной линии, какую отвергли боги, иначе зачем бы Король-Паук так сблизился бы с палачом богов? Малец не за тем тут, чтоб Короля убивать. Он и есть Король. Мы с Мосси оба застыли в молчании, причем префект был поражен больше моего. Я обратился к Соголон: – Ты этого принца доверила женщине, что продала его, как только случай подвернулся. Соголон встала спиной к окну. – Люди во всем предать способны. Что тут поделаешь? – Расскажи нам про этого мальца. Мы обязательно найдем его. Вот что поведала нам Соголон в комнате. Девочка стояла в дверях, будто на страже. А потом в комнате оказался старец, хотя ни я, ни Мосси не помнили, когда он прошел мимо девчонки. Вот история, что поведала Соголон: Когда барабанщику-эве[47] нужно передать тебе вести, хорошие или плохие, он плотно затягивает на теле лямки барабана и настраивает голос на высокий или на низкий тон. Щипком, высотой звука, ритмом ударов передается сообщение, слышное одному лишь тебе, если тебе оно и предназначено. Так что, когда Басу Фумангуру писал петицию и решал, что, во-первых, пошлет ее на рынок, во-вторых, во Дворец Мудрости, в-третьих, в зал Совета старейшин и, в-четвертых, Королю, он, как правило, делал и пятую копию, чтоб послать ее – кому? Никто не знал. Только никто ведь и не рассылал петиции, никто не знал и о чем в них говорится. Он даже тем не говорил, кому писать собирался. Мы только то и знали, что мы сестры на службе у сестры Короля, совершавшей в западном зале возлияния земным богам, поскольку жили мы на земле, а боги небесные были глухи к нам. И доносился до нас звук барабана. Манта. Гора в семи днях к западу от Фасиси и к северу от Джубы. Издалека, на взгляд воинов, странников, наземных пиратов, Манта была горой – и только. Утес, скала, кусты, камень, земля – и все это безо всякого порядка. Приходилось обходить гору сзади, а для того, чтобы попасть к горе сзади, нужен был лишний день пути, потом еще полдня надо было взбираться, чтобы увидеть восемь сотен ступеней, вырубленных в скале, словно боги создали их для прогулок богов. Во времена, более древние, чем ныне, Манта была крепостью, откуда войску был виден приближавшийся враг, тогда как врагу и в голову не приходило, что за ним следят. Таким образом, никому никогда не удавалось застать эту землю врасплох, и никто ее завоевать не мог. За девять столетий Манта превратилась из места наблюдения за врагами в место, где скрывали одного из них. Кваш Ликуд из старого дома Нету, еще до династии этого Короля, задумал сослать на Манту старую жену, как только возьмет себе новую, если та не родит ребенка-мальчика или дети ее будут некрасивыми. Перед самой Акумовой династией Король, когда его короновали, заточал туда всех братьев и племянников мужского пола, где те умирали или кто-то становился новым Королем, если Король умирал раньше. Потом пришла Акумова династия, и короли поступали так же, как до этого поступали их отцы. И Кваш Дара ничем не отличался от Кваша Нету. А Нету ничем не отличался от своего прадеда, который издал королевский указ, по которому перворожденная сестра должна была вступить в обитель «Божественного сестринства» в услужение богине безопасности и изобилия. Вот так и стало повторяться, что все короли следовали примеру Кваша Моки в нарушение истинной линии преемственности королей, отдавая корону сыну. Так и повелось, что сестра Короля (еще до того, как он стал Королем, и до того, как она достигнет возраста десяти и еще семи лет) должна удалиться в женский монастырь, но эта сестра не ушла. Пусть уродки, какие никакому мужчине не нужны, становятся божественными сестрами, говорит она. Зачем мне отталкивать от себя мясо, супы и хлеба, чтобы есть просо и пить воду вместе с озлобленными неприглядными собаками да ходить в белом до конца своих дней? Ни один мужчина так и не ответил ей, в том числе и ее отец. Эта принцесса забыла, что была принцессой, и стала вести себя как принц. Наследный принц. Она скакала верхом, билась на мечах, забавлялась с луком, играла на лютне, развлекая отца и пугая мать: та за долгие годы вполне нагляделась на то, что случается с женщиной, проявлявшей свою волю. Даже принцессой. «Отец, отправь меня к женщинам-воительницам в Увакадишу или пошли заложницей в какой-нибудь двор на востоке, и я буду твоим лазутчиком», – говорит она ему. «Что мне следовало бы сделать, так это отправить тебя к какому-нибудь принцу, кто раздолбает твою твердолобость до мягкотелости», – говорит он, а она в ответ: «Но, великий Король, готов ли ты к войне, которая разразится, когда я убью этого принца?» А он говорит: «Нет у меня никакого желания посылать тебя ни в Увакадишу, ни в восточные земли», – а она в ответ: «Я знаю, милый отец, только зачем позволять этому останавливать тебя?» Она быстра умом и на язык остра: человек с севера такое принял бы за дар, какой лишь мужчине достается, да и сам Король не раз ей говаривал: «Насколько ж ты больше подходишь мне как сын, чем этот вот». Ведь тут – истина. Прежде чем стать Квашем Дара, был он пуглив, злопамятен и долго вымещал злобу по мелочам. Но глупцом он не был. Тогда Лиссисоло предложила: «Подумай о возвращении Увакадишу Южному Королю, отец», – после того, как старейшины заявили на открытом суде, что мудрость Короля в том, чтобы после войны сохранить все останки и не пощадить ни единого врага, иначе тот сочтет его слабым. «Для нас он пустышка, – сказала она. – Ни хороших фруктов, ни чистого серебра, ни сильных рабов не поступает оттуда, почти одно сплошное болото. К тому же там столько семян бунта посеяно, что он все потеряет, нам даже и пальцем шевельнуть не придется». Король кивал на такую глубокую мудрость и говорил: «Насколько же больше ты подходишь мне как сын, больше, чем этот». Между тем Кваш Дара проводил дни и ночи, отвергая пятьдесят женщин, что сказали «да», с тем чтобы снасильничать и убить одну девушку, что сказала «нет». Или хлестал кнутом любого приятеля, любого принца, кто побеждал его в скачках, и требовал, чтобы эту лошадь зажарили. Или, бывало, говорит отцу при всем дворе: «Боги нашептывают мне, но скажи мне, отец, правду: ты скоро умрешь?» И говорит он все это потому, что многие вокруг убеждают его, мол, он самый красивый и самый мудрый из людей. Потом Король поменял правило. Вот дело было! Непереносимо было ему видеть королевство без своей дочери, вот он и говорит: «Тебе, любимая моя Лиссисоло, совсем незачем становиться божественной сестрой. Но ты должна найти мужа. Лорда какого-нибудь или принца, только не вождя». Вот и находит она себе принца, каких в Калиндаре пруд пруди, безо всякого королевства. Зато семя в нем крепкое, и за семь лет рожает она четверых детей и по-прежнему сохраняет свое место рядом с Королем, тогда как Кваш Дара отправляется вслед за войском через три дня после сражения, чтобы прошипеть, мол, из-за медлительных лошадей ему опять приходится пропускать битву. Давайте-ка быстренько покончим с этой историей. Король умер, подавился куриной костью, как говорят. Кваш Дара, он снимает корону с головы отца, прямо там, в боевом стане, и возглашает: «Я – Король. Почитайте вашего Короля и поклоняйтесь мне». И когда королевский генерал заметил: «Так ведь поклоняются вам только после вашей смерти, когда вы богом станете, Достопочтеннейший», – Кваш Дара на него прикрикнул, но перед другими генералами рукам воли не дал. Тот генерал умер через одну луну. Яд. И года не прошло, как люди в империи задумались, то ли Южный Король безумен, то ли этот новый Король Севера? Я тогда еще не служила ей, так что не знала, как все началось, сначала слух, затем обвинение. Только слух витал повсюду и оседал в шепотках немало дней, прежде чем Король (при полном собрании придворных) встал с трона, повернулся и, указывая прямо на сестру, произнес: «Ты, дражайшая Лиссисоло, в эту первую мою годовщину заговор твой раскрыт. Уж не думала ли ты, что сможешь утаить его от Короля и бога?» Лиссисоло всегда смеялась, забавляясь над братом, она смеялась и когда он говорил, ведь как, поведайте все боги, могли быть слова его чем-то, кроме шутки? И когда он подходит к ней и говорит: «У божественного Короля повсюду уши, сестра», – она в ответ спрашивает его, о каком Короле он говорит, мол, Лиссисоло не понимает, поскольку божественный Король – это их отец, что ныне с предками обитает. Смеясь над ним, Лиссисоло говорит: «Ты все тот же маленький мальчик на королевском ложе, что твердит: что мое, то мое, и что твое, то мое». Даже ненавидевшие Кваша Дара лорды и вожди понимали, что это неуважение к Королю. Король – это трон, а трон – это Король. Высмеиваешь одного – высмеиваешь и другого. Он бьет ее прямо по лицу, она отшатывается на тронном возвышении и только что не падает с него.