Черный отряд

– Еще не раскололся.

– Крепкий мужик, – заметил скупой на комплименты Ворон.

– Узнал новые имена? – спросил меня Ильмо. Я вручил ему длинный список. Ильмо остался доволен.

– Пора идти, – решил Меняющий. – Пока Хромой не нанес удар.

Одноглазый сообщил нам пароли. Испуганный, убежденный в том, что не гожусь для подобных приключений, и еще более уверенный в том, что не осмелюсь возражать против сделанного Меняющим выбора, я побрел следом за Взятым.

Я так и не понял, когда это произошло, – просто поднял глаза и увидел, что иду с какими-то незнакомцами. Я тут же юркнул за спину Меняющего.

Ворон рассмеялся, и тогда я понял. Меняющий накрыл нас своими чарами, и теперь мы выглядели капитанами мятежников.

– Кто мы? – спросил я.

Меняющий показал на Ворона:

– Твердец, член Круга. Зять Загребущего. Они ненавидят друг друга, в точности как Душелов и Хромой. Ильмо теперь фельдмайор Риф, начальник штаба у Твердеца. А ты Мотрин Хэнин, племянник Твердеца, злобный убийца.

Мы не слышали прежде ни одного из этих имен, но Меняющий заверил, что их присутствие никто не станет подвергать сомнению. Твердец постоянно то уезжал из Форсберга, то возвращался, не давая скучать брату своей жены.

«Правильно, – подумал я. – Шито-крыто. А как насчет Хромого? Что нам делать, если он заявится?»

Люди в том месте, где держали Зуада, проявили скорее раздражение, чем любопытство, когда Корни объявил о приходе Твердеца. На Круг они не очень-то полагались. Вопросов они задавать не стали. Очевидно, реальный Твердец отличался злобным, вспыльчивым и непредсказуемым характером.

– Покажите им пленника, – сказал Меняющий.

Один из мятежников многозначительно взглянул на Меняющего – мол, погоди, Корни.

Заведение было буквально набито мятежниками. Я будто слышал, как Ильмо обдумывает план атаки.

Через хитро замаскированную дверь нас провели в подвал, а затем еще ниже – в помещение с земляными стенами, потолок в котором поддерживали балки и деревянные столбы. Все здесь казалось воплощением фантазий какого-то демона.

Разумеется, камеры пыток существуют, но большинство людей никогда их не видит, поэтому по-настоящему в них не верит. Мне тоже не доводилось видеть их раньше.

Я рассмотрел пыточные инструменты, перевел взгляд на Зуада, привязанного к огромному креслу зловещей конструкции, и удивился, почему Госпожу все считают такой злодейкой. Эти люди утверждают, что они хорошие парни, борются за справедливость, свободу и достоинство человеческого духа, но их методы оказались ничуть не лучше, чем у Хромого.

Меняющий что-то шепнул Ворону, тот кивнул. Я стал гадать, как же мы получим сигнал действовать. Меняющий репетировал с нами совсем недолго. Мятежники ожидают, что мы поведем себя как Твердец и его головорезы.

Мы уселись и стали наблюдать за допросом. Наше присутствие вдохновило следователей. Я закрыл глаза. На Ворона и Ильмо зрелище подействовало меньше.

Через несколько минут «Твердец» приказал «майору Рифу» отправиться по какому-то делу. Суть поручения я не помню – не до того мне было. Целью этого маневра было вывести Ильмо на улицу, чтобы он с остальными мог начать окружение.

Операцией командовал Меняющий, а нам полагалось спокойно сидеть и дожидаться его сигнала. Я предположил, что мы сделаем свой ход, когда Ильмо ворвется в заведение и сверху вниз начнет распространяться паника. А пока что нам предстояло наблюдать за мучениями полковника Зуада.

Полковник выглядел не особенно впечатляюще, но над ним уже успели потрудиться мучители. Полагаю, любой человек будет выглядеть опустошенным и сломленным, если его отдадут в лапы палачей.

Мы сидели, словно три истукана. Я мысленно поторапливал Ильмо, потому что привык получать удовольствие от исцеления человеческой плоти, а не от ее уничтожения.

Даже Ворон казался не очень счастливым. В своих фантазиях он, несомненно, представлял, как пытает Зуада, но когда дело дошло до реальных пыток, в душе Ворона победила присущая ему порядочность. Он предпочитал другой стиль – вонзить в человека нож и на этом покончить с местью.



Пол дрогнул, словно по нему топнули гигантским сапогом. Со стен и потолка посыпалась земля. Воздух замутился от пыли.

– Землетрясение! – заорал кто-то, и все мятежники бросились к лестнице. Меняющий сидел спокойно и улыбался.

Пол содрогнулся вновь. Я преодолел стадный инстинкт и остался сидеть. Меняющий-то не встревожился, так с какой стати дергаться мне?

Он указал на Зуада. Ворон кивнул, встал и подошел к нему. Полковник был в сознании и все понимал. Толчки его напугали, и он с благодарностью взглянул на Ворона, когда тот начал его освобождать.

Огромная нога снова топнула. Посыпалась земля, в одном из углов рухнула опора, и в подвал заструилась земляная пыль. Остальные опоры затрещали и перекосились. Я едва держал себя в руках.

В какой-то момент, пока все вокруг содрогалось, Ворон перестал выглядеть Твердецом, а Меняющий – Корни. Зуад скользнул по ним взглядом и внезапно узнал. Его лицо окаменело, потом побледнело, словно Ворона и Меняющего он испугался больше, чем мятежников.

– Да, – сказал Ворон. – Это час расплаты.

Пол вздыбился. Над головой глухо застучали падающие кирпичи. Лампы опрокидывались и гасли. Воздух так загустел от пыли, что дышать стало почти невозможно. А по лестнице обратно в подвал посыпались мятежники, оглядываясь на ходу.

– Хромой здесь, – бросил Меняющий. Казалось, он вовсе не раздражен. Он встали повернулся к лестнице. Теперь он снова стал Корни, а Ворон – Твердецом.

В помещение набились мятежники. В толкотне и полумраке я потерял Ворона. Кто-то запер дверь под потолком, и мятежники притихли, словно мыши. Я почти слышал, как колотятся их сердца, – они не сводили глаз с лестницы и гадали, достаточно ли хорошо замаскирован потайной вход в подвал.

Несмотря на несколько ярдов земли над головой, я услышал, как в подвале над нами кто-то расхаживает. Др-рр-топ. Др-рр-топ. Так ходит одноногий калека. Теперь и мой взгляд уперся в потайную дверь.


Следующий толчок оказался самым мощным из всех. Дверь рывком распахнулась. Дальняя стена помещения обрушилась. Завопили погребаемые люди. Обезумевшее людское стадо беспорядочно металось в поисках несуществующего выхода. Только мы с Меняющим не поддались панике и наблюдали за ней со своего островка спокойствия.

На сей раз погасли все лампы, и единственным источником света стала дыра у верхушки лестницы. Там, заслоняя выход, виднелся силуэт, который в тот момент казался зловещим даже в своей неподвижности. Моя кожа покрылась липким потом, тело сотрясала крупная дрожь. Причина моего страха крылась вовсе не в том, что я так много слышал о Хромом, – он источал нечто такое, что заставляло меня чувствовать себя арахнофобом, которому сбросили на колено большого волосатого паука.

Я посмотрел на Меняющего. Он все еще выглядел как Корни, один из толпы мятежников. Интересно, его нежелание быть узнанным Хромым имеет особые причины?

Меняющий проделал что-то руками.

Подвал наполнился ослепительным светом. Я перестал видеть и лишь услышал, так трещат и рушатся потолочные балки. На сей раз я не стал колебаться и присоединился к толпе у основания лестницы.

Полагаю, Хромой был изумлен больше всех, потому что не ожидал серьезного сопротивления. Трюк Меняющего застал его врасплох, и людской поток смел его раньше, чем он успел хоть как-то защититься.

Мы с Меняющим поднялись по лестнице последними, и я перешагнул через Хромого – невысокого человека в коричневой одежде, который, корчась на полу, вовсе не казался ужасным. Я стал искать взглядом лестницу наверх, но Меняющий схватил меня за руку. Освобождать руку я не посмел.

– Помоги мне.

Он уперся сапогом в ребра Хромого и перекатил его поближе ко входу в нижний подвал.

Снизу доносились стоны и призывы о помощи. Целые участки пола вокруг нас проседали и рушились. Больше из опасения, что окажусь в ловушке, если мы не поторопимся, чем из желания досадить Хромому, я помог Меняющему столкнуть Взятого в яму.

Меняющий улыбнулся, показал мне поднятые большие пальцы и зашевелил остальными. Все вокруг начало обваливаться еще быстрее. Схватив меня за руку, он направился к лестнице. Мы выскочили на улицу и очутились посреди величайшего столпотворения в новейшей истории города.

В курятнике хозяйничали лисы. Что-то неразборчиво вопя, повсюду носились люди, окруженные Ильмо и Отрядом, которые загоняли их обратно и отрезали пути к бегству. Мятежники были слишком потрясены, чтобы защищаться.

Полагаю, не будь рядом Меняющего, я бы в этой кутерьме не выжил. Он как-то сделал так, что стрелы и мечи отклонялись в сторону. И хоть я не из трусливых, я держался в его тени, пока мы не оказались в безопасности за шеренгой солдат Отряда.



Мы одержали для Госпожи величайшую победу, которая превзошла даже самые смелые надежды Ильмо. Еще не успела осесть пыль, как в наших руках оказались буквально все мятежники Весла. Меняющий крутился в самой гуще событий и оказал нам неоценимую помощь, а заодно от души порезвился, разнося все вокруг и поджигая. Он был счастлив как ребенок.

А потом он внезапно исчез, словно и не существовал вовсе. Все мы, уставшие до такой степени, что еле передвигали ноги, собрались возле конюшни Корни. Ильмо провел перекличку. Отозвались все, кроме одного.

– Где Ворон? – спросил Ильмо.

– Думаю, его завалило, когда дом обрушился, – ответил я. – Его и Зуада.

– Одно к одному, – заметил Одноглазый. – Ироничное, но совпадение. Но все же мне очень жаль, что его больше нет. Он здорово играл в тонк.

– Хромой тоже там? – спросил Ильмо.

– Я помогал его закапывать, – улыбнулся я.

– А Меняющий смылся.

До меня начала доходить двусмысленность ситуации, и я решил проверить, не является ли она лишь плодом моего разыгравшегося воображения. Пока солдаты готовились к возвращению в Сделку, я заговорил с Ильмо:

– Знаешь, все, кто видел Меняющего, были с нашей стороны. И мятежники, и Хромой видели многих из нас. Прежде всего тебя, Ильмо. И меня, и Ворона. Вместо Корни найдут его труп. У меня такое чувство, что любезность Меняющего не имеет никакого отношения к захвату Зуада или уничтожению местной верхушки мятежников. Мне кажется, что нас подставили, потому что здесь замешан Хромой. И проделали это очень умело.

Ильмо нравится прикидываться рослым и туповатым деревенским парнем, подавшимся в солдаты, но в сообразительности ему не откажешь. Он не только уловил смысл моих слов, но и немедленно связал их с более широкой картиной политических интриг среди Взятых.

– Нам нужно удирать отсюда во весь дух, пока Хромой не выбрался из подвала. И я говорю не про Весло, а про Форсберг. Душелов поставил нас на игровую доску пешками передовой линии, и нам предстояло угодить между молотом и наковальней.

Он задумчиво пожевал губу, потом превратился в сержанта, рявкая на любого, кто выполнял его команду недостаточно быстро.

Он едва не впал в панику, но все же проявил себя солдатом до мозга костей. Наш отход не превратился в бегство, и мы вышли из города, охраняя караван фургонов с провизией, которую собрал патруль Леденца.

– Когда мы вернемся, я сойду с ума, – признался мне по дороге Ильмо. – Выйду из крепости и перегрызу какое-нибудь дерево, или еще что-нибудь устрою.

Через несколько миль он задумчиво добавил:

– Я все пытаюсь решить, кто сообщит Душечке про Трофея. Ты только что вызвался добровольцем, Костоправ. У тебя есть в таких случаях нужный подход.

Так что всю поездку мне было о чем размышлять. Проклятый Ильмо!



Великий кавардак в Весле оказался лишь началом. По воде пошли круги. Начали копиться последствия. Судьба оказалась зловредной дамой.

Пока Хромой выбирался из-под развалин, Загребущий начал крупное наступление. Он и не подозревал, что его противника нет на поле боя, но эффект оказался тем же. Армия Хромого рассыпалась, и наша победа обернулась пшиком. Банды мятежников с улюлюканьем носились по Веслу, охотясь на агентов Госпожи.

Но мы, благодаря предвидению Душелова, уже двигались на юг, когда рухнул фронт, поэтому нас это не коснулось. Мы присоединились к гарнизону Вяза, имея на счету несколько важных побед, а Хромой с остатками своих войск бежал в провинцию Клин, заклейменный репутацией бездаря. Он знал, кто подложил ему эту свинью, но поделать ничего не мог. Его отношения с Госпожой стали слишком натянутыми, и он не осмеливался на что-то более значительное, чем роль ее верной собачки. И пока он не одержит несколько выдающихся побед, ему нельзя даже задумываться о том, как бы рассчитаться с нами или с Душеловом.

Но я не испытывал особой беззаботности. Эта мразь сумеет что-нибудь придумать, дай только время.