Черный отряд

Какого цвета ее волосы? Ее глаза? Как она улыбается? Когда такого не знаешь, это очень много значит.

Душелов встал и запахнул плащ.

– Даже если считать только подложенную Хромому свинью, дело того стоило, – сказал он. Возле двери он остановился и пронзил меня взглядом. – Ты, Ильмо и Ворон. Выпейте за меня. Слышал?

Потом он ушел.

Через минуту приехал Ильмо. Мы перенесли Масло в фургон и направились к Мейстрикту. Но еще очень долго мои нервы не стоили и гроша.





Глава четвертая

Шепот




Тот бой дал нам максимум результатов ценой минимума усилий. Я даже не припомню столь легкой победы, когда сражение разыгрывалось полностью по нашим нотам. Для мятежников оно стало серьезной неудачей.

Мы срочно покидали провинцию Клин, где оборона Госпожи рухнула почти в течение суток. Вместе с нами спасались бегством от пятисот до шестисот солдат регулярной армии – остатки разбитых подразделений. Чтобы сэкономить время, Капитан выбрал прямую дорогу на Лорды через Облачный лес, а не более длинную, огибающую лес с юга.

Нас преследовал, отставая на день или два, батальон регулярной армии мятежников. Мы могли бы развернуться и разгромить его, но Капитан решил смыться. Мне понравился ход его мыслей. Сражения под Розами оказались жестокими, погибли тысячи, а к Отряду присоединилось так много новичков, что я стал терять раненых, не успевая оказывать им помощь.

Нам было приказано прибыть в Лорды и поступить в распоряжение Крадущегося в Ночи. Душелов полагал, что Лорды станут мишенью для следующего удара мятежников. Мы уже очень устали, но ожидали еще несколько жестоких сражений до наступления зимы, которая замедлит поступь войны.

– Костоправ! Глянь-ка сюда! – К тому месту, где сидели я, Капитан, Молчун и еще несколько наших, мчался Блондин, перебросив через плечо обнаженную женщину. Ее можно было бы даже назвать привлекательной, не будь она изнасилована до полусмерти.

– Неплохо, Блондин. Неплохо, – отозвался я и вновь склонился над рукописью. Там, откуда прибежал Блондин, все еще слышались вопли и улюлюканье – солдаты пожинали плоды победы.

– Они просто варвары, – беззлобно заметил Капитан.

– Иногда нужно позволять им сорваться с привязи, – напомнил я. – И лучше здесь, чем в Лордах.

Капитан неохотно согласился. Ему трудно переносить зрелище грабежей и насилия, хотя они и часть нашей профессии. Мне кажется, он тайный романтик – по крайней мере в тех случаях, когда дело касается женщин. Я попробовал улучшить ему настроение:

– Они сами на это напросились, взяв в руки оружие.

– Сколько все это уже тянется, Костоправ? – мрачно спросил он. – Кажется, целую вечность, правда? Ты вообще способен вспомнить то время, когда ты не был солдатом? Какой в войне смысл? Почему мы вообще здесь? Мы продолжаем выигрывать сражения, но Госпожа проигрывает войну. Почему бы им не плюнуть на всю эту бодягу и не отправиться по домам?

Отчасти он был прав. Начиная с Форсберга, война превратилась в одно отступление за другим, хоть мы и делали свое дело хорошо. Клин был в полной безопасности, пока на сцену не вышли Меняющий и Хромой.

Во время последнего отступления мы и наткнулись на этот базовый лагерь мятежников. Вероятнее всего, он служил главным учебным и штабным центром в кампании против Крадущегося. К счастью, мы заметили мятежников раньше, чем они нас. Мы окружили лагерь и обрушились на противника перед рассветом. У них было огромное численное превосходство, но сопротивления мы почти не встретили – большинство мятежников были зелеными новобранцами. Больше всего нас поразило наличие в лагере полка амазонок.

Конечно, мы слышали о них и раньше. Несколько женских отрядов имелось и на востоке, в окрестностях Ржи, где сражения оказались более жестокими и ожесточенными, чем здесь. Там произошло наше первое столкновение, после которого в Отряде стали относиться к женщинам-воинам с пренебрежением, хотя они сражались лучше своих соотечественников-мужчин.

В нашу сторону поползли облака дыма – солдаты жгли казармы и здание штаба. Капитан пробормотал:

– Костоправ, пойди проследи, чтобы эти дурни не подожгли лес.

Я встал, подхватил свою сумку и пошел на шум.



Повсюду валялись тела. Придурки мятежники, должно быть, чувствовали себя в полной безопасности, потому что даже не окружили лагерь частоколом или рвом. Тупицы. Это первое, что следует сделать, даже если знаешь, что на сто миль вокруг нет ни единого врага. Крышу над головой сооружают потом. Лучше промокнуть, чем стать покойником.

Пора мне привыкнуть к подобному зрелищу. Я уже давно с Отрядом, и вид последствий сражения тревожит меня меньше, чем следовало бы, – я прикрыл уязвимые места моей морали пластинками брони. Но я до сих пор стараюсь не смотреть на худшее.

Ты – тот, кто сменил меня и теперь пишет эти Анналы, – теперь уже понял, что у меня не хватает смелости записывать всю правду о нашем отряде мерзавцев. Ты знаешь, что они злобны, жестоки и невежественны. Они откровенные варвары, воплощающие в жизнь свои самые жестокие фантазии, и их поведение кое-как смягчается лишь присутствием нескольких достойных людей. Я редко отображаю эту особенность Отряда, потому что эти люди мои братья, моя семья, а в детстве меня научили не говорить скверно о родственниках. Старые уроки забываются труднее всего.

Ворон смеется, читая мои записи. Он называет их «сиропчиком со специями» и грозится взять Анналы в свои руки и записывать рассказы о происходящем так, как все представало перед его глазами.

Суров этот Ворон. Насмехается надо мной. А кто это там носится по разгромленному лагерю и вмешивается всякий раз, когда у солдат возникает желание немного развлечься пытками?

Кто возит за собой десятилетнюю девочку на старом смирном муле? Не Костоправ, братья. Не Костоправ. Костоправ не романтик. Этот душевный порыв зарезервирован за Капитаном и Вороном.

Естественно, Ворон стал лучшим другом Капитана. Они частенько сидят рядом, словно два валуна, и ведут такие же беседы, какие вели бы два валуна. Их интересует лишь компания друг друга.

Ильмо возглавляет поджигателей – наших братьев не столь юного возраста, уже успевших удовлетворить голод по женской плоти. Те, кто еще шворит повсюду плененных дам, – по большей части наше молодое пополнение.

Они дали мятежникам хорошее сражение под Розами, но враг оказался слишком силен. Тогда против нас выступила половина Круга Восемнадцати, а на нашей стороне были лишь Хромой и Меняющий. Эта парочка потратила куда больше времени на взаимный саботаж, чем на попытки противостоять Кругу. В результате разгром – самое унизительное поражение Госпожи за последние десять лет.


Как правило, Круг по большей части сохраняет сплоченность. И они не тратят на взаимную грызню больше энергии, чем на врагов.

– Эй, Костоправ! – позвал Одноглазый. – Повеселись с нами!

Он швырнул горящий факел в распахнутую дверь казармы. Здание мгновенно взорвалось, тяжелые дубовые ставни сорвало с окон. Язык пламени окутал Одноглазого, он тут же отскочил. Курчавые волосы под полями его занюханной плоской шляпы затлели. Я свалил его на землю и, энергично шлепая Одноглазого одолженной у него же шляпой, загасил ему волосы.

– Ладно, ладно, – проворчал он. – Тебе вовсе не обязательно с таким пылом браться за дело.

Невольно улыбнувшись, я помог ему подняться:

– Ты цел?

– Да так, слегка обжегся, – признался он, напуская на себя ту фальшивую величавость, что присуща котам, совершившим какую-нибудь выдающуюся глупость. Нечто вроде: «Именно это я и собирался давным-давно сделать».

Пламя ревело, взметая с крыши горящие соломинки.

– Капитан послал меня проследить, чтобы вы, придурки, не запалили лес, – сообщил я.

Тут как раз из-за угла горящего дома вышел Гоблин, и его широкие губы растянулись в ехидной ухмылке.

Едва заметив его, Одноглазый завопил:

– Ах, червивые твои мозги! Так это ты подстроил мне пакость!

Испустив душераздирающий вопль, он начал приплясывать. Рев пламени стал более басовитым, а пляска огненных языков приобрела ритмичность. Вскоре мне показалось, что я различаю чью-то фигуру, корчащуюся в пламени за окном.

Гоблин тоже ее увидел. Его ухмылка исчезла, он сглотнул, смертельно побледнел и тоже принялся плясать. Теперь оба колдуна что-то завывали и пронзительно вопили, полностью игнорируя друг друга.

Корыто с водой извергло свое содержимое, которое описало в воздухе дугу и выплеснулось на пламя. Следом взвилась в воздух вода из бочки. Рев пламени стал тише.

Одноглазый подскочил поближе и начал тыкать пальцем в Гоблина, пытаясь нарушить его сосредоточенность. Тот отмахивался, уклонялся и попискивал, не прерывая танца. В пламя выплеснулась новая порция воды.

– Какая парочка!

Я обернулся. Подошедший Ильмо любовался представлением.

– И то верно, – согласился я.

Вопящие, завывающие и дерущиеся, Гоблин и Одноглазый словно олицетворяли своих собратьев по ремеслу более крупного масштаба. Разница заключалась лишь в том, что накал их вражды не поднимался и до половины той непримиримой ненависти, что существовала между Меняющим и Хромым. Если копнуть поглубже, легко увидеть, что Одноглазый и Гоблин друзья. Среди Взятых же друзей нет.

– Хочу тебе кое-что показать, – сказал Ильмо. Я знал, что больше он ничего не скажет, поэтому кивнул и пошел за ним.

Гоблин и Одноглазый продолжали дуэль. Кажется, Гоблин брал верх. Пожар меня больше не беспокоил.

– Ты умеешь разбирать эти северянские закорючки? – спросил Ильмо. Он привел меня в здание, где располагался штаб всего лагеря, и показал на кучу бумаг, которую его люди свалили на пол явно для растопки очередного пожара.

– Думаю, что разберусь.

– Может, отыщешь что-нибудь в этом хламе?

Я наугад вытянул из кучи лист. Это оказалась копия приказа одному из батальонов армии мятежников: тайно проникнуть в Лорды и укрыться в домах сочувствующих горожан до того момента, когда поступит приказ напасть на защитников города изнутри. Бумага была подписана именем «Шепот», и к ней прилагался список адресов.

– Еще как отыщу! – ахнул я. У меня внезапно перехватило дыхание. Один только этот приказ разоблачал полдюжины секретов мятежников и намекал еще на несколько. – Еще как, – повторил я, хватая следующий лист. Как и первый, то был приказ очередному отряду. Как и первый, он проливал свет на текущую стратегию мятежников.

– Позови Капитана, – велел я Ильмо. – Прихвати Гоблина, Одноглазого, Лейтенанта и всех, кому здесь следует находиться…

Должно быть, вид у меня был зловещий, потому что на лице Ильмо, когда он меня прервал, появилось какое-то странное, нервное выражение:

– Да что это за чертовщина, Костоправ?

– Все приказы и планы кампании против Лордов. Полный распорядок сражения. – Но кое-что я приберег напоследок – это я покажу только Капитану. – И поторопись. Возможно, даже минуты могут оказаться решающими. И не позволяй никому жечь подобные бумаги. Ради всего святого, останови их. Мы наткнулись на золотую жилу, так не дай ей улететь в небо дымом.

Ильмо выбежал, хлопнув за собой дверью. Его крики быстро стихли в отдалении. Хороший Ильмо сержант. Он не стал тратить время на вопросы. Покряхтывая, я уселся на пол и начал просматривать документы.

Скрипнула дверь, но я даже не поднял головы. Я лихорадочно выхватывал документы из кучи, быстро проглядывал их и сортировал, раскладывая на стопки. Краем глаза я разглядел заляпанные грязью сапоги.

– Ты можешь это читать, Ворон? – спросил я, опознав владельца сапог.

– Читать? Да.

– Тогда помоги мне разобраться с этой кучей.

Ворон уселся напротив меня. Нас разделяла гора бумаг, такая высокая, что мы едва видели друг друга. Возле Ворона расположилась Душечка – так, чтобы ему не мешать, но в то же время находиться под его защитой. В ее спокойных безрадостных глазах еще отражался ужас, пережитый в той далекой деревне.

Ворон в некотором роде парадигма Отряда. Разница между ним и остальными из нас заключается в том, что он во всем чуточку нас превосходит. Возможно, будучи новичком и нашим единственным братом с севера, он символизирует нашу жизнь на службе у Госпожи. Его моральные муки стали нашими моральными муками. Его молчаливый отказ рыдать и бить себя в грудь при несчастьях совпадает с нашими обычаями. Мы предпочитаем говорить металлическим голосом нашего оружия.