Черный отряд

– Я видел странный сон. О Госпоже.

Душелов хохотнул глубоким рокочущим басом. Эта постоянная смена голосов способна пошатнуть уверенность даже у самых стойких. У меня она вызвала желание защищаться. Да и сама его дружеская приветливость тоже меня встревожила.

– Я думаю, она благосклонна к тебе, Костоправ. Какая-то мелочь в тебе захватила ее воображение, равно как и она привлекла твое. И что же она тебе сказала?

Что-то внутри предупредило меня об осторожности. Вопросы Душелова были сочувственными и непринужденными, но все же в них ощущалась некая скрытая напряженность, свидетельствовавшая о том, что вопрос был не столь уж и безобидным.

– Так, просто ободрила, – ответил я. – Что-то насчет того, что Лестница Слёз не настолько уж критическое звено в ее планах. Но то был всего лишь сон.

– Конечно. – Кажется, он удовлетворился моим ответом. – Только сон. – Но произнес он эти слова женским голосом, который использовал лишь в самые серьезные моменты.

Вокруг меня охали и ахали. Я повернулся посмотреть, насколько далеко продвинулось состязание.

Кусачие растения Гоблина превратились в гигантскую медузу. Бурые руки дергались, стиснутые ее щупальцами, и тщетно пытались освободиться. А над краем обрыва, наблюдая, парило огромное розовое бородатое лицо, окаймленное спутанными рыжими волосами. Один глаз был полуприкрыт из-за синевато-багрового шрама. Я нахмурился, сбитый с толку.

– Что это?

Я знал, что ни Гоблин, ни Одноглазый не создавали это лицо. Неужели в игру вступил Молчун – просто чтобы показать им, на что он способен?

Душелов изобразил звук, весьма правдоподобно имитирующий вскрик умирающей птицы.

– Твердец, – сказал он, резко обернулся к Капитану и взревел: – К оружию! Они идут.

Через несколько секунд солдаты уже мчались на свои позиции. Последним намеком на схватку между Гоблином и Одноглазым остались повисшие в воздухе туманные обрывки, медленно дрейфующие в сторону злобного лица Твердеца. Там, где они соприкасались, создавалось впечатление, будто на лице вскочил очередной отвратительный прыщ. «Неплохой щелчок по его репутации, – подумал я, – только не вздумайте, парни, выступить против него, задрав носы. Он не в игрушки играет».

В ответ на суматоху на наших позициях снизу послышались звуки горнов и рокот барабанов, отразившиеся от стен каньонов, словно отдаленный гром.

Мятежники весь день пощипывали нашу оборону, но было ясно, что все это не всерьез и они лишь тыкают палкой в осиное гнездо, желая понаблюдать за результатом. Твердец прекрасно сознавал все трудности штурма Лестницы.

И это предполагало, что у него припасен для нас неприятный сюрприз.

Но в целом мелкие стычки подняли наш боевой дух. Солдаты стали верить, что у них есть шанс выстоять.



Хотя между звездами плыла комета, а внизу светилась целая галактика лагерных костров, ночь избавила меня от ощущения, что Лестница – сердце этой войны. Я сидел на скальном выступе лицом к вражескому лагерю, подперев коленями подбородок, и размышлял над свежими новостями с востока. Шепот уже осадила Стужу, разгромив перед этим армию Пустяка и нанеся поражение Мотыльку и Робкому среди говорящих менгиров равнины Страха. Кажется, восток стал для мятежников катастрофой похуже, чем север для нас.

Но здесь ситуация могла ухудшиться. Мотылек, Робкий и Медлительный присоединились к Твердецу. Были внизу и другие члены Круга Восемнадцати, пока еще не опознанные. Враги почуяли запах крови.

Я никогда не видел северное сияние, хотя мне говорили, что мы могли его заметить в Весле и Сделке, если бы удержали эти города до зимы. То, что я слышал об этом нежном и причудливом свечении, заставило меня подумать, что лишь оно может сравниться с тем, что сейчас обретало форму над каньонами по мере того, как постепенно блекли огоньки вражеских костров. Очень длинные и плоские знамена, сотканные из разреженного света, извиваясь и мерцая, потянулись к звездам, покачиваясь, словно водоросли в слабом течении, и переливаясь великолепными мягкими оттенками розового, зеленого, желтого и голубого. В голову скользнула фраза. Древнее название. Пастельные Войны.

Давным-давно Отряд принимал участие в Пастельных Войнах. Я попытался вспомнить, что говорится в Анналах об этих конфликтах. Я не смог вспомнить все, но того, что вспомнил, было достаточно, чтобы испугаться. И сразу заторопился к палаткам офицеров, разыскивая Душелова.

Я отыскал его и пересказал все, что сумел вспомнить. Он поблагодарил меня за заботу, но добавил, что осведомлен и о Пастельных Войнах, и о волшебстве мятежников, породившем это свечение. Нам не о чем тревожиться. Подобную атаку предвидели, и Повешенный здесь как раз для того, чтобы ее нейтрализовать.

– Сядь где-нибудь и посмотри, Костоправ. Гоблин с Одноглазым уже отработали свое представление, теперь настала очередь Десяти. – Душелов излучал уверенность – одновременно сильную и зловещую, – поэтому я предположил, что мятежники угодили в какую-то ловушку, расставленную Взятыми. Я последовал его совету и вернулся на свой одиночный наблюдательный пункт. По дороге я прошел через лагерь, встревоженный необычным зрелищем. То здесь, то там по толпе солдат пробегал шепоток страха, усиливаясь и затихая подобно бормотанию отдаленного прибоя.

Разноцветные полосы уплотнились, но их движения стали какими-то дергаными – на породившего их явно оказывалось воздействие с нашей стороны. Наверное, Душелов был прав и все завершится ярким представлением для войск.

Дно каньона больше не подмигивало мне огоньками костров – его залило море чернильного мрака, поглощающего даже сияние светящихся полос. Но если для глаз работы больше не стало, то для ушей ее более чем хватало – акустика в каньоне была замечательная.

Твердец пошел в наступление – лишь вся его армия могла породить столько звона и бряцания металла.

И уверенности у Твердеца и его приближенных тоже хватало.

Светло-зеленое светящееся знамя, лениво колыхаясь, взмыло в ночь, похожее на подхваченный ветром лоскут. Продолжая подниматься, полотнище стало бледнеть и рассыпалось высоко в небе умирающими искрами.

Но кто уничтожил его? Твердец или Повешенный? И к добру это исчезновение или ко злу?

Я наблюдал за явлениями, о сути которых судить было почти невозможно. Это очень походило на дуэль опытнейших фехтовальщиков – невозможно уследить за всеми нюансами, если ты сам не знаток. По сравнению с этой схваткой дуэль Гоблина и Одноглазого напоминала, образно говоря, драку двух варваров с мечами.

Медленно и постепенно разноцветное свечение угасало. Все-таки это заслуга Повешенного. Оторвавшиеся от земли световые полосы не причинили нам никакого вреда.

Зато доносящийся снизу шум приблизился.

Куда подевалась Зовущая Бурю? Мы уже некоторое время ничего про нее не слышали. Сейчас просто идеальный момент одарить Твердеца скверной погодой.

Душелов, кажется, тоже принялся за дело. За все время, что мы служим Госпоже, нам еще ни разу не доводилось видеть, как он творит нечто по-настоящему впечатляющее. Неужели он менее могуч, чем утверждает его репутация, или же просто приберегал силы для крайних ситуаций, которые лишь он мог предвидеть?

Внизу началось нечто новое. Стены каньона – где пятнами, а где полосами – засветились тускло-красным, поначалу едва заметно. Краснота постепенно разгоралась, становилась ярче, и лишь когда некоторые места начали размягчаться и плавиться, я ощутил обдувающий край обрыва поток горячего воздуха.

– Боги великие, – потрясенно пробормотал я. Подобная мощь оправдала все мои догадки о могуществе Взятых.

Расплавленные скалы потекли вниз, образуя каверны в вертикальных стенах. Верхушки обрывов, лишившись опоры, посыпались в каньон градом обломков. Снизу донеслись крики – крики обреченных, увидевших свою смерть, но бессильных ее избежать или остановить. Солдаты Твердеца гибли от жара и каменных обломков.


Нет сомнений, они угодили в ведьмин котел, но что-то меня все же насторожило. Уж слишком мало криков для такой крупной армии.

Местами скалы раскалились настолько, что вспыхнули. Из каньона яростно полыхнуло раскаленным воздухом. Вой ветра перекрыл грохот падающих валунов. Стало вполне светло, и я разглядел поднимающиеся по дороге на перевал отряды мятежников.

Что-то их маловато, подумал я… Мой взгляд привлекла одинокая фигура на краю другого скального выступа. Кто-то из Взятых, но я не смог его опознать при столь переменчивом и тусклом освещении. Он кивал, наблюдая за муками врагов.

Красное свечение расплавленных скал, обвалы и пламя распространялись все дальше, пока всю панораму не расцветили красные полосы и не усеяли кипящие лужи лавы.

В щеку ударила капля. Удивившись, я задрал голову и получил новый смачный шлепок по носу.

Звезды исчезли. Надо мной, так низко, что я почти мог коснуться его рукой, мчалось губчатое брюхо жирной грозовой тучи, причудливо расцвеченное адскими огнями каньона.

Над каньоном брюхо лопнуло. Ливень задел меня лишь краешком, но едва не свалил с ног. Чуть дальше он был просто бешеным.

На расплавленные скалы хлынула вода. Меня едва не оглушили рев и шипение пара. Разноцветный, он ураганом хлестнул в небо. Я помчался прочь от обрыва, едва не ошпарившись, когда меня слегка коснулся краешек раскаленной струи.

Бедные глупые мятежники, подумал я. Сварились, как омары…

Был ли я разочарован тем, что прежде видел от Взятых мало впечатляющего? Только не сейчас. Когда я прикинул, сколько холодных и жестоких расчетов было заложено в планирование этого события, то с трудом удержал ужин в желудке.

Я страдал в тот момент от угрызений совести, знакомых каждому наемнику, но которые мало кто понимает за пределами нашей профессии. Моя работа – побеждать врагов нанимателя. Как правило, любым доступным мне способом. И небо свидетель тому, что Отряд служил нескольким жестокосердным злодеям. Но в том, что произошло внизу, было нечто неправильное. Думаю, позже мы все это ощутим. Возможно, такое чувство порождалось скрытой солидарностью с такими же солдатами, которые умирали, не имея возможности защищаться.

Все-таки у нас в Отряде есть чувство справедливости.



Рев ливня и шипение пара стихли. Я вернулся на свой наблюдательный пункт. Кроме нескольких светлых пятнышек, в каньоне было темно. Я поискал взглядом Взятого, которого недавно видел, но ушел и он.

Когда ветер унес последние облака, на небе показалась комета, украсив его крошечной насмешливой улыбкой. Хвост ее отчетливо изгибался. Над зазубренным горизонтом осторожно приподнялась луна, опасливо обозревая искореженный ландшафт.

В лагере прозвучали горны, в их жестяных голосах отчетливо угадывалась паника. Их сменил приглушенный расстоянием шум сражения, быстро набирающий силу и громкость. На звук схватка была жестокой и беспорядочной. Я направился к госпиталю в роще, не сомневаясь, что вскоре у меня там появится работа. Сам не знаю почему, но особой тревоги или волнения я не испытывал.

Мимо меня целеустремленно промчались посыльные. Капитан хорошо вымуштровал присоединившихся к нам солдат из разбитых частей и напомнил им о порядке и дисциплине.

Что-то с шелестом пронеслось над головой. Кто-то, сидя на темном прямоугольнике, летел в лунном свете, постепенно опускаясь к месту сражения. Душелов на летающем ковре.

Вокруг него коконом вспыхнуло яркое фиолетовое сияние. Ковер резко дернулся, скользнул на десяток ярдов в сторону. Сияние побледнело, сжалось в точку над головой Душелова и исчезло, одарив меня на прощание мелькающими в глазах световыми пятнышками. Я пожал плечами и пошел дальше вверх по склону.

Первые раненые уже ковыляли к госпиталю. В некотором смысле я был доволен – эта картина указывала на эффективность и стойкость командиров, сохраняющих хладнокровие в разгар схватки. Капитан просто творил чудеса.

Я услышал топот солдатских ног – несколько рот шли куда-то в темноте, и это подтвердило мое подозрение. Недавняя атака не была просто неудачной вылазкой тех, кто редко осмеливался действовать по ночам. (Ночная тьма всецело принадлежала Госпоже.) Каким-то образом нас сумели обойти с фланга.

– Наконец-то ты осчастливил меня своей рожей, – рявкнул Одноглазый. – Топай в хирургию. Я уже велел зажечь там лампы.

Я вымыл руки и пошел к хирургам. Врачи Госпожи вместе со мной героически принялись за дело, и я впервые за все время, что мы ей служим, почувствовал, что смогу оказать раненым реальную помощь.

Но они все поступали и поступали. Напряженность схватки продолжала нарастать, и вскоре стало очевидным, что атака мятежников в каньоне была лишь отвлекающим маневром. Эффектная драма, разыгранная Взятыми, оказалась почти бесполезной.

Рассвет уже окрасил небо, когда я, подняв голову, увидел рядом потрепанного Душелова. Он выглядел так, словно его поджарили на медленном огне, а затем обваляли в чем-то синеватом, зеленоватом и отвратительном. От него попахивало дымом.

– Начинай грузить раненых в фургоны, Костоправ, – сказал он деловым женским голосом. – Капитан уже выслал тебе десяток помощников.

Весь транспорт, включая пришедшие с юга фургоны, стоял на площадке еще выше моего госпиталя под открытым небом Я посмотрел в ту сторону. Высокий и тощий тип с кривой шеей уже командовал возницами, разворачивающими фургоны.

– Что, накрылось сражение? – поинтересовался я. – Они застали вас врасплох, верно?

– Мы достигли большинства поставленных целей, – ответил Душелов, проигнорировав мою последнюю фразу. – Лишь одна задача осталась невыполненной. – На сей раз он выбрал низкий звучный и медлительный голос человека, привыкшего произносить речи. – Исход сражения может обернуться в любую сторону. Судить об этом пока еще слишком рано. Ваш Капитан очень упрям и стоек. Но ты все же подготовь раненых к перевозке, чтобы возможное поражение не застало вас врасплох.

Несколько фургонов уже, поскрипывая, катились в нашу сторону. Я пожал плечами, передал помощникам распоряжение Взятого и отыскал следующего, кому требовалось мое внимание. Работая, я спросил Душелова:

– Раз исход сражения еще не определился, то почему вы не там и не громите мятежников?

– Я выполняю приказ Госпожи, Костоправ. Наши цели почти достигнуты. Медлительный и Мотылек погибли. Робкий очень тяжело ранен – Меняющий успешно завершил задуманную хитрость. Нам остается только одно – приканчивать генералов мятежников одного за другим.

Меня охватило замешательство, а противоречивые мысли, сумев добраться до языка, сорвались с него почти одновременно:

– Но разве нам не следовало попытаться разгромить их здесь?.. Ведь кампания на севере оказалась для Круга тяжелой.

Сперва Загребущий, затем Шепот. Теперь Медлительный и Мотылек.

– На очереди Робкий и Твердец. Да, они били нас раз за разом, и всякий раз победа обходилась им очень дорого. – Он посмотрел вниз – по склону к нам поднимался небольшой отряд с Вороном во главе. Потом взглянул на стоянку фургонов. Повешенный уже не жестикулировал, а застыл в позе человека, который к чему-то прислушивается.

Внезапно Душелов заговорил вновь: