Чертов нахал

Чэнс вынул упаковку «Пикси» из бокового кармана и запрокинул голову, чтобы ссыпать сладкий порошок из пакетика прямо в рот.

– В палатке два отделения, разделенные перегородкой. Ты со своим подопечным будешь спать с одной стороны, а я – с другой.

Что ж, я не имела права жаловаться, ведь он выполнил всю работу и за все заплатил. Поэтому на этот раз я прикусила язык – так, для разнообразия.

Мы уничтожили запас еды, который означал для меня месячную норму углеводов, и уселись возле костра. Чэнс карманным ножом выстрогал палочку и нанизал на ее конец зефир, потом протянул мне. Здорово же все это у него получалось!

– Итак, сегодня ночью я делю с тобой одну палатку, мы завели домашнее животное, а я при всем при этом даже не знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь?

– Можешь считать, что я на пенсии.

– На пенсии? В каком возрасте? Двадцать шесть, двадцать семь?

– Двадцать восемь, – уточнил Чэнс.

– Вот как? Это, конечно, многое объясняет. – Было очень темно, особенно за пределами круга, освещенного пламенем костра. Я подняла поджаренный зефир, чтобы проверить его готовность. Он хорошо подрумянился с одной стороны, а с другой остался белым. – А чем ты занимался до пенсии?

– Футболом.

– Ты играл в профессиональной команде?

– Да, какое-то время. В Австралии.

– И что случилось потом?

– Порвал связку.

– Это неизлечимо?

– Меня оперировали несколько раз, но она снова порвалась.

– Извини. А как долго ты играл, прежде чем это случилось?

– Один матч.

– Один матч? Ты порвал связку в первой же профессиональной игре?

– Да. Моя первая и последняя профессиональная игра. И все в один день.

– Сколько времени прошло с тех пор?

– По контракту я оставался в реестре еще три года. Прошел через несколько операций… но так и не смог вернуться к прежней форме. Ушел в двадцать четыре.

– Черт, это ужасно. Полный отстой.

Чэнс только улыбнулся.

– И чем ты теперь занимаешься?

– Я до сих пор получаю лицензионные выплаты, так что мне нет необходимости просиживать на работе с девяти до пяти. К тому же я увлекся созданием произведений искусства из отходов.

– Из отходов?

– Некоторые называют это скульптурами из вторичного сырья.

– Я ходила на такую выставку в музее Гуггенхайма. Мне понравилось. Хотелось бы когда-нибудь увидеть твои работы.

Чэнс кивнул, но ничего не сказал.

– Могу я полюбопытствовать?

– Имеется в виду – еще больше полюбопытствовать?

– Ты сам сказал, что я должна получше познакомиться с тобой. Это было как раз перед тем, как я налетела на бедную Эсмеральду-Снежинку.

– Ты даже не коснулась бедолаги. И его зовут не Эсмеральда-Снежинка.

Мой зефир загорелся. Я дунула на него, затем сняла с палочки и откусила. Он был почти жидким и очень горячим. М-м-м.

Я заметила, что Чэнс внимательно наблюдал за мной.

– Хочешь попробовать?


Он лениво покачал головой.

– Почему нет? Ты же сластена.

– Для меня большее удовольствие – наблюдать за тем, как ешь ты, чем есть самому. – При этих словах он сглотнул, а меня бросило в жар, к которому костер не имел никакого отношения.

– И все-таки. Как ты можешь жить на выплаты, если контракт был только на три года?

Чэнс отвел взгляд в сторону.

– Ну, знаешь, постеры и все такое…

– Постеры с твоим портретом?

– Не слишком ли много мы говорим обо мне? Что-то Гарри сегодня никак не проявлялся, ты заметила?

– Не получится, даже не надейся. Один раз ты меня уже продинамил, и я позволила тебе соскочить с крючка, но только не сейчас.

Как выяснилось из его рассказа, не я одна находила Чэнса Найтмана до обалдения горячим парнем. Даже годы спустя после того, как он покинул профессиональный спорт, легионы женщин в Австралии все еще активно покупали постеры и майки с его изображением, что приносило кое-какой доход, на который он и жил.

Просидев еще несколько часов у костра, мы решили, что пора поспать. Чэнс разложил мой спальный мешок и застегнул молнию на перегородке нашей двуспальной палатки.

Моя одежда пропахла дымом, поэтому я скинула ее. Было что-то возбуждающее в том, что я стояла в чем мать родила, и между нами был только легкий кусок нейлоновой ткани. Постояв так с минуту, я натянула чистое белье и забралась в спальник. Когда приготовления ко сну были закончены, я немного отстегнула молнию снизу и протянула Чэнсу фонарь.

Он лукаво улыбнулся и снова застегнул перегородку. Моя сторона палатки погрузилась во тьму. Но когда я залезла в спальник, то обнаружила, что мне видно все, что происходит на освещенной половине Чэнса. Это была только тень, но с очень пикантными деталями.

Он стоял лицом ко мне, совершенно неподвижно. Я не была уверена, но казалось, что он смотрит прямо на меня. На самом деле видеть меня через виниловую перегородку он не мог, и все-таки я ощущала на себе его взгляд. Чэнс взялся за края рубашки и медленно стащил ее через голову. Тень его была широка в плечах и сужалась к талии. Я не различала деталей, но живо могла представить то, что видела однажды. Эффектные мускулы живота, спускающиеся вниз в форме буквы V. У меня внезапно перехватило дыхание и пересохло во рту.

Постояв еще некоторое время неподвижно, Чэнс стал очень медленно снимать джинсы. От звука расстегивающейся молнии волосы у меня на затылке встали дыбом. Его бедра были выразительно мускулисты, и боксерские трусы обтягивали их как вторая кожа. Я затаила дыхание, когда он потянулся к поясу и стал неторопливо стягивать трусы, словно счищал кожуру с апельсина. Чэнс наклонился, чтобы снять их, и затем снова выпрямился.

Мама дорогая, храни меня от всех чертовых нахалов на свете! Вот это я понимаю – мужское достоинство! Что и говорить, природа одарила его щедро. Я шумно всхлипнула, поняла, что он может услышать, и зажала рот ладонью. Так и пролежала с зажатым ртом, опасаясь не сдержать стона, пока он полностью не переоделся.

Забравшись в спальник, Чэнс повернулся на бок, лицом ко мне. Интересно, смотрел ли он при этом на меня. Затем он выключил свет.

– Доброй ночи, Обри.

О-ОБРИ-И

Возможно, мне только почудилось, но в его хрипловатом глухом голосе прозвучало то же желание, которое терзало и меня.

– Доброй ночи, Чэнс.

Я глубоко вздохнула и закрыла глаза, пытаясь прийти в себя. И тут меня осенило… – ведь он наблюдал за мной точно так же, как и я за ним… и я устроила ему показательные выступления со стриптизом. Уж не вернул ли он мне должок в качестве ответной любезности?





* * *


Где я? Это была первая мысль, посетившая меня при пробуждении. Через несколько секунд память ко мне вернулась. Солнечные лучи робко пронизывали ткань палатки. Я похлопала рукой по краю спальника, пока не почувствовала под ладонью голую землю, и тут меня словно молнией поразило.

Где козленок?

Я, как ошпаренная, выскочила из спального мешка.

– Чэнс!

– Хм-м, – сонно пробормотал он из-за перегородки.

– Козленок! Его нет. – Меня охватила паника. – Пропал!

Я, не долго думая, рванула молнию.

– Успокойся. Он здесь, со мной.

– Бе-е-е. – Козленок подал голос, словно хотел подтвердить, что я зря паниковала. Я с облегчением прижала руку к груди, чувствуя, как сердце, которое только что бешено колотилось, постепенно успокаивается.

– Слава Богу!

Чэнс сел и провел рукой по спутанным волосам. Сонно моргая, он взглянул на меня и замер, словно оцепенев.

– Боже правый. Ты что, хочешь доконать меня?