Чистый лист

К этому времени мы успели не только закончить разговор со Стевичем, но и посетить очередную тренировку, которую я провела на знакомой уже скамейке. Май отправился в спортзал как будто с охотой, и это меня несказанно обрадовало.

— В каком смысле? — озадаченно покосился на меня мужчина.

— В глобальном. Ну вот я сейчас быстренько освоюсь, мне кажется, этот мир не так уж сильно отличается от привычного. Писать, читать и считать я умею хороню, я сегодня это, возясь с отчетами Стевича, поняла. А дальше мне чем заниматься? Может, в Зоринку поступить? Как думаешь, возьмут?

— Отчего бы и нет, — хмыкнул он. — Но до нового набора еще четыре луны, куда ты так торопишься?

— Я не то чтобы тороплюсь, просто… — Я запнулась, подбирая слова. — Знаешь, такое ощущение, что я привыкла к большим нагрузкам, привыкла много думать и что-то делать, а эти детские книжки — они хоть и полезны, но все-таки совсем не то. Да даже не в думах проблема; мне хочется что-то делать, что-то полезное. Может, отчасти поэтому и нравится готовить, а?

— Понимаю. Нет хуже кары для деятельной натуры, чем вынужденное бездействие, — задумчиво покосился на меня Май. — Постараюсь что-нибудь придумать к тому моменту, когда у тебя появятся документы.

— Спасибо!

Дальше вечер пошел проторенным путем, разве что ужин Май заказал на кухне. Спорить я не стала: слишком сильно хотелось есть, чтобы ждать, пока приготовится что-то даже очень быстрое. Это же страшная мука — вдыхать ароматы, пока на сковородке что-то аппетитно шкварчит…

Ну и, кроме того, я чувствовала себя слишком рассеянной для готовки и не питала к ней сейчас никакого интереса. В голове теснились вопросы и мысли, и стоило очень внимательно следить за собой, чтобы не ляпнуть что-то вслух. Речь шла, конечно, не о чувствах: я еще не настолько прикипела к Недичу, чтобы прямо в лоб заявить бескомпромиссное «я тебя люблю». Беспокоил меня рассказ Стевича, который за день улегся в голове, а теперь требовал подробного анализа.

Как выжил Май? Один, раненый, в горах… Что он там пережил? Именно крушение дирижабля стало тем ударом, который лишил его памяти, или что-то иное? В том, что он действительно забыл аварию, я не сомневалась: как не мог бы тезка безжалостно уничтожить дирижабль со всем экипажем и пассажирами, так не стал бы лгать следствию. Да и не только следствию: в то, что следователям он рассказал правду, а версию про беспамятство сочинили для посторонних, тоже не верилось. Скорее, Май просто отказывался бы обсуждать этот вопрос или ссылался на запрет.

Почему разбился аэростат? Это ведь очень надежный аппарат. Хоть я помнила о них не так уж много, но это утверждение не вызывало сомнений. Мог разбиться при посадке, да, но с чего бы вдруг Маю сажать дирижабль среди гор? А в полете… Попали в грозу и поймали молнию? Но тогда с чем там так долго разбираться? Других столь сокрушительных случайностей я представить не могла.

Стевич прав: по какой-то причине утаили правду. Но какую и зачем?! Диверсию легко можно было обернуть в свою пользу, обвинив заокеанского врага. Ошибку экипажа Маю не простили бы. Да и инженерную ошибку не списали бы так просто… Может быть, предпочли проверить все по-тихому, не поднимая паники и не подрывая доверия граждан к воздушным кораблям? Верилось в это с трудом.

В общем, вопросы мелькали в голове, а все поиски ответов раз за разом терпели фиаско из-за отсутствия у меня специфических знаний о возможностях магов и невозможности прояснить детали происшествия и расследования. Май-то точно не расскажет…

Я отдавала себе отчет, что интенсивно копать в том направлении не стоит, только привлеку к себе ненужное внимание. Историю столь странно замяли явно не случайные люди, а специалисты по распоряжению свыше, и они с легкостью укоротят излишне длинный нос любому коренному ольбадцу, не говоря уже о подпольно слепленном из собачьих деликатесов гомункуле с контрабандной душой.

Ни одного весомого аргумента, зачем мне вообще нужно лезть во все это, я также назвать не могла. Но все равно хотела знать. Из-за огромного интереса к самому Недичу, желания снять груз с души Мая, отсутствия у меня другого серьезного дела или общего любопытства — боги знают!

Но в конечном итоге я кое-как справилась с собой, уняла разыгравшуюся фантазию и спустилась на землю, к книгам.

А на следующий день поняла, что сидеть до вечера в одиночестве совсем не хочу, и напросилась с Маем в Зоринку. Тезка не особо возражал, хотя предупредил, что у него сегодня консультационный день и уделить мне внимание не получится: Недича будут осаждать студенты с недозащищенными практическими работами и домашними заданиями. Если он хотел меня этим отпугнуть — зря старался, стало только интереснее.

— А я тебя никак не скомпрометирую, если сунусь послушать на консультацию? — запоздало уточнила, когда мы уже погрузились в авто.

— Ты — меня? — с иронией переспросил Май. — Только если будешь мешать работе, вести себя вызывающе и свидетелем этого станет кто-то из начальства, случайно заглянувшего в кабинет. Но я не думаю, что ты планируешь нечто подобное. А в остальном — поздно уже об этом думать.

— Нет-нет, что ты! Я буду тихо-тихо сидеть, как… как мышка. Но только если я там буду единственной мышкой, — предупредила, поежившись от воспоминания о встрече в кабинете с мерзкой хвостатой тварью. — Но ты же меня от нее спасешь, если что, да?

— Обязательно, — серьезно кивнул Недич, покосившись на меня, хотя глаза его весело блестели.

Нет, ну до чего же он все-таки милый, а…

— А о чем поздно думать? — полюбопытствовала я, желая свернуть с опасной темы грызунов-вредителей. — Ну, ты сказал, что…

— Я помню, — отмахнулся Май. — А ты уже забыла о встрече со студенткой Добрицей в первый день своей жизни? Так что, если не готова к неудобным вопросам, лучше не оставайся наедине с незнакомыми людьми. Ты и моя личная жизнь мало кого интересуют всерьез, но зато те, кого интересуют, вряд ли станут стесняться в выражениях.

— А-а-а, в этом смысле поздно! — осознала я. — Да ладно, какие они мне могут задать неожиданные вопросы?

Грустная мысль, что молва нас уже поженила, а мы даже не целовались ни разу, меня своим появлением не удивила, и отогнать ее удалось быстро.

Май же задумчиво глянул на меня и, тяжело вздохнув, негромко заметил:

— Я не думаю, что это хорошая идея — повторять слухи.

— Ну здравствуйте! — Я возмущенно всплеснула руками. — Сначала растравил любопытство, а теперь слухи повторять не хочет! Нет уж, давай рассказывай, а то я пойду у студентов спрашивать!

— Впечатляющая угроза, — хмыкнул Недич. Несколько секунд помолчат и предположил: — Я не возьмусь повторить все фантазии. Но вот, например, возможный вопрос: мальчик или девочка?

— Мальчик, — машинально отмахнулась я еще до того, как осознала вопрос.

— Что — мальчик? — не понял Май.

— А что — или? — ехидно передразнила я. А сообразив, о чем речь, захихикала: — Погоди, ты что, имеешь в виду, что катастрофа уже приобрела вот такие масштабы?

— Горан делился и такой версией, — виновато пожал плечами Недич. — Что я таскаю тебя к нему для наблюдения, боясь огласки. Кхм. То есть это кажется тебе не оскорбительным, а смешным? — уточнил он с некоторой растерянностью.

— Конечно, смешно. Хороша секретность — среди дня таскать любовницу к университетскому профессору на глазах у всего университета! Погоди, но Горан же не врач, зачем водить к нему беременную любовницу?

— Стевич — фиолетовый маг большой силы и опыта, специализируется на людях, — пояснил Май. — Он легко может справиться с такой задачей. Просто он ученый и не интересуется столь… приземленными вещами. Но теоретически вполне мог бы… оказать другу подобную любезность.

— Что, и ему не нужно для этого какое-нибудь специальное разрешение с печатью?

— Если только он соберется зарабатывать на этом деньги и начнет активный прием пациентов. А тут личная просьба, и просящий действует на собственный страх и риск.


— Логично, — признала я. — А какие еще версии наших взаимоотношений существуют?

— Разные, — уклончиво ответил Май. — Впрочем, если ты так же уверенно станешь отвечать на все глупые вопросы, бояться тебе нечего.

— Ага, бояться надо тебе. Я же такого наотвечаю сгоряча! — рассмеялась я. — Прощай, репутация.

— Боги, Майя! — пробормотал тезка насмешливо. — Пойми, мужскую репутацию портят совсем другие вещи, а никак не наличие красивой любовницы, даже если она своим поведением не похожа на светскую даму. Особенно если она не похожа на светскую даму, — хмыкнул он себе под нос.

— А какие портят? — заинтересовалась я. — То есть я могу предположить, но лучше тебя послушаю.

— Невоздержанность в азартных играх. Пьянство. Трусость. Бесхарактерность — хотя тут вопрос, с кем проявлять характер. — Усмешка Мая стала жесткой, а в глазах мелькнуло что-то холодное и недоброе. — Жестокость к женщинам, совращение молоденькой аристократки. Нарушение присяги и предательство владыки, — продолжил перечислять он. Потом помолчал немного и добавил бесцветным тоном: — Но все пороки в высшем обществе искупаются состоянием и титулом. Так что, чтобы испортить мою репутацию, нужно очень здорово постараться. Вряд ли у тебя это получится.

— Неужели они там все такие… мерзкие? — осторожно спросила я.

— Я бы не сказал. — Он слегка пожал плечами. — Со стороны все это выглядит достаточно благолепно, и большинство посещающих салоны и вечера аристократов просто не задумываются о подоплеке. Для человека, который живет спокойной размеренной жизнью, привык соблюдать правила, которому повезло не попасть в серьезные неприятности, это — милое развлечение. Танцы, салонные игры, разговоры, флирт — все достаточно невинно и жизнерадостно.

— А ты… принципиально не желаешь иметь с ними что-то общее? — уточнила еще осторожнее.

Май некоторое время помолчал. Я не торопила — понимала, что вопрос слишком личный, на грани. Потому что касался он, конечно, не салонных развлечений, а недавнего прошлого мужчины, и тот не мог этого не заметить.

— Скорее просто не могу сосредоточиться на форме, — наконец ответил Недич. — Умом понимаю, что людям свойственно не задумываться о чужих бедах, и это нормально. Но… — протянул неопределенно, пожал плечами. А потом вздохнул и продолжил: — Уместнее назвать это чувство обидой. Думаешь, стоит плюнуть и забыть?

— Ну разве что плюнуть в лица, — ответила я с рассеянным смешком.

— Что ты имеешь в виду? — Май бросил на меня озадаченный взгляд.

— Не в прямом смысле, конечно. Да и обычаев великосветских я не знаю, так что могу что-нибудь не понимать или понимать неправильно. Но, по-моему, лучшая месть тому, кто сделал гадость, — показать, что у тебя все прекрасно. Вот он старался, делал, язвил, интриговал, столько сил и эмоций потратил — а я прихожу вся такая счастливая, красивая и блистающая, вежливо здороваюсь, улыбаюсь ласково. Да он же сдохнет от собственного яда!

— Интересная позиция, — кашлянул тезка, бросив на меня задумчивый взгляд. Улыбнулся иронично и спросил: — Или тебе просто любопытно взглянуть на высшее общество и ты так изящно подталкиваешь меня принять приглашение?

— Любопытно, конечно, — не стала я отрицать очевидное. — Но мнение по вопросу было честным. Если совсем уж прямо: мне кажется, тебе стоит пойти. Именно на этот прием или на какой-то другой, независимо от того, возьмешь ты меня с собой или нет. Чтобы никто не мог сказать, что ты трусишь, прячешься и кого-то там боишься. Нет, я-то понимаю, что тебе просто противно. Но ведь, наверное, есть какие-то мероприятия, обязательные для посещения? Ну не знаю, например, день рождения владыки, которого нельзя не поздравить. Так, может, стоит морально подготовиться заранее?

— Интересная мысль, я подумаю, — медленно, с расстановкой проговорил Май.

А дальше разговор прервался сам собой, потому что мы приехали в Зоринку.

В этот раз студенты уже караулили Недича у двери — два долговязых юноши и миниатюрная девушка, все трое — с испуганными глазами первокурсников. Они хором поздоровались с Маем, меня не заметили и на нетвердых ногах прошли в кабинет. Смущать их своим присутствием я не стала, и хозяин проводил меня дальше, заодно положил книги на стол: тащить их самой мне, конечно, не позволили. Но дверь в лабораторную часть я оставила приоткрытой: было жутко интересно подслушать, как именно Май общается с учениками.

Впрочем, подслушивать эту троицу мне быстро наскучило — они оказались из отстающих, ответы на вопросы блеяли неуверенно и даже при подсказках Мая несли какую-то чушь, я это понимала. Поэтому в очередной раз подивилась выдержке и терпению тезки и погрузилась в собственные книги.

— Ой, привет, проект! — через какое-то время отвлек меня знакомый голос.

Рыжий аспирант Небойша Минич вошел в кабинет впереди Мая, с интересом и жадностью разглядывая меня.

— Сам ты это слово, — фыркнула я. — Но привет, раз не шутишь.

Недич тем временем подошел к шкафу и достал оттуда два бумажных свертка, которые вручил аспиранту.

— Держите, Минич. Платье из прачечной, обувь вычищена, все в целости и сохранности. Передайте студентке Добрице благодарность и извинения за доставленные неудобства, — сказал он.

— Да ладно, я уже извинился, — беспечно отмахнулся Небойша. — Вот вещи отдам, и совсем никаких претензий не будет. А ты, я смотрю, осваиваешься? — переминаясь с ноги на ногу под выжидающим взглядом хозяина кабинета, все-таки спросил у меня Минич.

Май окинул нас выразительным взглядом, неопределенно хмыкнул и молча вышел в соседнюю комнату: видимо, понял, что аспирант так просто не уйдет, а причины выгонять его силой не было.

— Да, потихоньку, — согласилась я. Почему бы и не поболтать, в самом деле? — А почему ты вещи именно с этой девушки стащил?

— Ничего я не стаскивал, я просто одолжил… ненужное, — не смутился аспирант и без приглашения плюхнулся в соседнее кресло.

Студентка Добрица во время отъема у нее имущества не пострадала: Небойша просто зашел к ней и влез в шкаф, пока хозяйка не видела. Почему именно к ней — объяснялось просто: они встречались. Хотя за такое объяснение мне этого аспиранта захотелось стукнуть. Вроде взрослый человек, неглупый, мог же сразу придумать какое-нибудь объяснение и попросить! Нет ведь, надо по-тихому спереть и удрать в надежде, что девушка не заметит пропажи.

А объясняться все равно пришлось, когда недовольная Добрица его поймала. Надо отдать должное Миничу, по простейшему пути он не пошел и не стал валить все на преподавателей — мол, ничего не объяснили, просто попросили достать одежду. Представил меня «родственницей учителя Недича» и соврал, что я в лаборатории случайно опрокинула на себя какую-то жидкость с непроизносимым названием, и моя собственная одежда пришла в негодность. Подозреваю, что в родственницу Мая Добрица, уже нарисовавшая себе романтическую картину, не поверила. Но это все равно лучше версии с массовой оргией.

Мы еще некоторое время поболтали о разном, включая мои воспоминания и историю появления. Небойша среди прочего рассказал, что отнеслись они ко мне, как к стертой, не только на основе внешнего вида, но и благодаря показаниям прибора. Объяснил еще, в какой момент все пошло не так, как планировалось: именно тогда, когда готовому гомункулу запустили сердце. До этого тело больше года «созревало» в соответствии с расчетами на столе, в сформированном приборами коконе — той самой радужной неощутимой пленке, остатки которой я видела при пробуждении. Причем, на взгляд Небойши, я перед пробуждением здорово изменилась внешне. Как смущенно пояснил аспирант, болванка была безликой, а я — красивая.

Даже неловко стало от таких известий. Не про красоту, конечно, — про способ создания тела, которое я присвоила. Оказывается, на него потратили столько сил и времени — а я взяла и сбежала под крылышко к Маю. Конечно, они меня сами туда отправили и вроде счетов за сорванный эксперимент не предъявляли, но все равно совестно. Надеюсь, из такого результата Стевич тоже сделает какие-нибудь жутко полезные выводы и время эксперимента не окажется потерянным.

Поболтали мы неплохо, к общему удовольствию, но вскоре я поняла, что общество Небойши меня… не сказать, что тяготит, но не вполне устраивает. Чего-то не хватало, хотя совсем недавно я была уверена, что не хватает мне именно разнообразия в общении. И вскоре признала очевидное: я соскучилась по Маю, который находился сейчас за стеной и что-то втолковывал студентам.

Поначалу эта мысль только позабавила, потому что весело было находить новые признаки влюбленности. А потом я кое-что вспомнила — и стало не по себе. Жутковато, если честно, стало…

— Неш, а Стевич сейчас в Зоринке? — спросила напряженно.

— Должен быть, только у него сейчас лекция. А что? — полюбопытствовал он.