Чистый лист

— Нет, — ответил тот лаконично, но потом все же пояснил: — Его и без меня найдется, кому проявить, а вот людей, способных говорить правду в глаза, в природе немного. Ладно, тут логика понятна, и, в общем-то, лично у меня остался всего один вопрос. Ты покушался только на Мая, но при этом даже не пытался как-то подставить его сестру, которая тоже может претендовать на наследство. Ты оставил подставу для Любицы на потом или имел какой-то другой способ убрать ее с дороги?

— Да ее подставлять особо не надо, — хмыкнул Андрий. — Весь город в курсе, как эта истеричка ненавидит брата, одно это уже тянет на мотив! А если бы не получилось переложить вину на нее — доверчивая и незамужняя дура всяко не лучшая кандидатура на роль наследницы.

— С каких пор? — явно растерялся Май.

— А с самого начала, — с удовольствием ответил ему кузен. — Или я что-то пропустил и у нас в стране уже разрешено двоеженство?

— Ты врешь! — резко поднялась с места Любица, до сих пор сидевшая так тихо и неподвижно, что о ее присутствии несложно было забыть.

— Зачем? У меня и документы есть, я с радостью их предоставлю. Первая, то есть настоящая жена этого содержанца живет и здравствует на восточном побережье на те деньги, которые он старательно и с успехом выдаивал у столичной дуры.

— Ты врешь, врешь! — повторила женщина, сжимая кулаки. — Дор любит меня!

— Ну, в его голову я не влезал, может, и любит. С такими-то деньгами! Только вряд ли он подтвердит твои слова и утешит. Бьюсь об заклад, он уже на пути из столицы: удрал, как только запахло жареным. Подобного сорта аферисты прекрасно чуют, откуда дует ветер и что он может принести.

— Ты врешь! — взвизгнула Любица. На глазах выступили слезы, рот конвульсивно изогнулся в истерической гримасе, женщина бросилась на Андрия, явно намереваясь придушить братца. Шешель и пальцем не шевельнул, чтобы остановить ее, его помощник — тоже, зато сестру крепко перехватил Май.

И у меня язык не повернулся бы сказать, что тезка напрасно лезет. Да, сестрица попортила ему немало крови, и вела себя совершенно по-скотски, и вообще показала себя неприятной особой, но… сейчас она выглядела настолько жалкой, что даже мне хотелось попытаться ее утешить.

— Не нужно, — тихо, но твердо проговорил Недич и сгреб сестру в охапку. — Он того не стоит.

— Ненавижу! — сквозь слезы выдохнула Любица, вырываясь. Толкнула брата в грудь. — Хватит меня жалеть! Хватит быть таким добреньким! Хватит! — Она замахнулась для нового удара, но Май аккуратно, по очереди перехватил ее запястья. — Сколько можно быть такой тряпкой? Сколько можно жалеть?! Терпеть?! Ненавижу! Хоть раз накричи! Ударь! Ну! Ненавижу!

— Успокойся, — увещевающе проговорил растерянный Май. Перехватил ее запястья одной рукой, крепко прижал женщину, готовую начать брыкаться, к себе.

— Ненавижу! Я! Я! Я! Я! Я одна во всем виновата! Хватит меня прощать и жалеть!

— Что ты несешь, Лю? — спросил Недич ошеломленно.

— Из-за меня все сели в этот проклятый дирижабль! Папа хотел меня порадовать! Они все, все, все умерли из-за меня, и ты тоже… Хватит меня жалеть! — Она пыталась говорить что-то еще, но задохнулась от рыданий, и сквозь звериные подвывания разобрать слова уже было нельзя. Обмякла в руках брата, вцепилась обеими руками в его пиджак и ревела взахлеб, сотрясаясь всем телом.

Эта сцена даже Шешеля, кажется, проняла; во всяком случае, лезть со своими комментариями он не спешил. Хотя, судя по тому, как следователь недовольно морщил нос, он просто относился к числу мужчин, не выносящих женских слез, и сейчас опасался привлечь к себе лишнее внимание. А ну как и его накроет слезоразливом?

Я же тихонько выбралась из кресла и по стеночке подкралась именно к следователю, как к наиболее вменяемому сейчас человеку. Нет, еще Андрий был спокоен и наблюдал за происходящим с пакостной ухмылочкой, но не его же просить о помощи!

Конечно, Шешель мой маневр заметил и спросил негромко, когда я подошла:

— Это что было?

— Попросить хочу. Я же телефонов никаких не знаю, а тут, мне кажется, очень нужен доктор. Я не специалист, но, по-моему, это уже не обычная женская эмоциональность. Может, Стевича позвать? Или другого какого мозгоправа?

— Дело говоришь, — одобрительно кивнул мужчина и, как я, «огородами», пробрался к стоящему на столе телефону. Я же тихонько вернулась в кресло.

Доктор приехал быстро, минут через десять, за прошедшее до его прибытия время в кабинете ничего не изменилось, присутствующие не сдвинулись с мест. Не считая Шешеля, который вышел предупредить слуг о визите специалиста.

Не знаю, звонил следователь конкретному знакомому или в какую-то службу экстренной помощи — к стыду своему, я поняла, что не в курсе, существует ли подобная или это опять привет из прошлой жизни, — но врач произвел исключительно положительное впечатление. Еще довольно молодой, очень энергичный и деятельный мужчина, который незаметно и ненавязчиво разрядил наэлектризованную атмосферу и рассеял нашу компанию.

Он решительно заявил, что Любице надо лечь. Взявший себя в руки Миомир вызвался распорядиться о подготовке комнаты для племянницы. Май понес совершенно невменяемую сестру в указанном направлении. Стражников вместе с арестованным и собранными уликами и доказательствами следователь отослал. Как-то незаметно в кабинете остались только притихшая в кресле я и плюхнувшийся в соседнее Шешель. Мы задумчиво уставились друг на друга.

— Неужели все? — уточнила я наконец. — История закончилась и больше никаких покушений?

— Да кто ж вас знает, куда вы еще влезете, — хмыкнул в ответ Стеван. — Но я искренне надеюсь больше никогда не встречать в бумагах у себя на рабочем столе фамилии Недич, хватит с меня вашей экспрессивной семейки.

Я сначала хотела возразить против «вашей», но осеклась. Никак не привыкну к стремительно изменившимся обстоятельствам. Выходит, действительно — нашей…

— Следующий раз Мая начнут шантажировать моим происхождением, если вдруг кто-то докопается, — предположила я.

— Если кому-то в голову придет такая светлая идея, сразу звони мне, — отмахнулся Шешель. — Я этому идиоту популярно объясню, что случается с людьми, разглашающими государственные тайны. Вмешательство в личную жизнь — это штраф или арест на луну, шантаж — необременительное тюремное заключение. А вот за раскрытие сведений о секретных экспериментах упекут далеко и надолго, если не навсегда. Телефон записать?

— Да я его на всю жизнь запомнила. — Меня передернуло от воспоминаний о тех минутах, когда я бежала звонить, до смерти боясь за жизнь Мая. — Кстати, об упекании! Владыка действительно хочет как-то особо изощренно казнить Андрия или ты приврал для усиления эффекта?

— А ты какой вариант предпочитаешь? — кокетливо уточнил следователь.

— Правильный, — не поддалась я на провокацию.

— Ну а правда, как всегда, где-то между, — развел руками Шешель. — Владыка действительно очень сердит и действительно высказывался в том смысле, что обычное повешение для этого преступника — слишком мягкая мера и было бы неплохо применить к нему что-то из изобретений прошлых веков.

— Но?

— Но менять законы ради одной сволочи никто в любом случае не станет. Зачем бросать оппозиции такую крупную кость, как возможность обвинить владыку в изуверстве?

— Вместо изощренной казни можно дать пожизненный срок. В одиночке, — задумчиво предложила я.

— Какая страшная, жестокая женщина! — с явным одобрением присвистнул Шешель. — Я обязательно поделюсь этой идеей. Хотя что-то мне подсказывает, что кровожадности владыки не хватит, чтобы побороть его рациональность.


— В каком смысле?

— Молодой здоровый мужик в расцвете сил даже в одиночке проживет не меньше десяти лет, если не морить его целенаправленно. Все это время его надо кормить, охранять, убирать за ним, и все за казенный счет. Боюсь, владыка не настолько злопамятен.

На этой позитивной ноте наш разговор прервался тихим шелестом двери, впустившей в кабинет Мая.

— Вот ты где, — криво улыбнулся мужчина.

Судя по всему, доктор не сумел пройти мимо разукрашенной княжеской физиономии, поэтому Недич был кое-где смазан чем-то морковно-оранжевым, а кое-где заклеен пластырем. Почему-то от этого тезка приобрел гораздо более разбойный вид, чем тот, который имел после драки.

— Как Любица? — участливо спросила я, когда Май примостился на подлокотнике, накрыв ладонью мое плечо.

— Плохо, — хмуро сказал он. — То есть она уснула, но доктор сказал, что ее состояние вызывает опасения. Ничего такого, чего нельзя исправить, нет, это обнадеживает, но он настаивает на том, чтобы показать Любицу психиатру и, скорее всего, поместить в клинику. У нее нервный срыв и вообще очень тяжелое психологическое состояние, и все это в крайне запущенном виде. А я еще спорил с тобой, говорил, что она в порядке! Надо было раньше обратиться к врачу…

— Ну вот, ты еще себя начни грызть за это! — Я возмущенно ткнула Мая кулаком в бедро. — Напоминаю кому-то очень ответственному, что этого кого-то самого не могли полгода загнать к врачам!

— Ну, у меня все было не настолько плохо, — возразил Недич, но под моим негодующим взглядом прозвучало не очень уверенно.

— Давай поговорим об этом со Стевичем? — мрачно предложила я. — Готова спорить: я знаю, что он тебе скажет!

— Не надо, я тоже это знаю, — поспешил сдать назад тезка.

— Правильно, ты лучше не спорь с этой женщиной, — заржал Шешель. — Она жуть какая грозная! Ладно, хорошо с вами, но пойду разгребать все, что мы тут нарасследовали. Называется, решил выспаться в собственный законный выходной, — хмыкнул он, бросив выразительный взгляд на часы, стрелки которых сошлись вблизи единицы.

— Хочешь остаться тут, с Любицей? — осторожно спросила я у Мая.

— Нет. Поехали домой. Оттого, что я усну в своей постели со своей женой, никому хуже не станет, — решил он и потяг нул меня за руку из кресла. — Приедем завтра.

— Пока не женой, — поправила я педантично.

— Боги, Майя! Ты можешь хотя бы сейчас не спорить? — тихо засмеялся он. — Я готов немедленно затащить тебя в храм, растолкать жреца и доплатить за срочность, но мне очень хочется, чтобы хотя бы это событие в нашей жизни прошло так, как нужно, а не так, как получится. Поэтому пока — просто привыкай, хорошо?

— Хорошо, — покладисто согласилась с ним. — Я не против, так просто, для порядка. Ну и… брежу немного после всех сегодняшних событий, — призналась виновато.

Особняк Маричей притих, никто внизу не караулил, так что мы потихоньку вышли и без приключений добрались домой. Там я, конечно, сначала поохала над расцвеченными синяками ребрами Мая, но тому это быстро надоело, и вскоре тезка меня убедил, что чувствует себя неплохо. Пожалуй, это оказалось лучшим лекарством от тревог насыщенного вечера для нас обоих: где-то через час мы спали крепко и без сновидений.

Наутро первым делом отправились обратно, к Любице. Благородный Май, вспомнив о неприятном опыте моего общения с этой женщиной, предлагал мне остаться дома, но я отказалась. Во-первых, это по-свински — бросить мужчину одного расхлебывать все жизненные неурядицы, во-вторых, не так уж я и сердилась на его сестру, чтобы что-то ей припоминать: подумаешь, немного поцапались! Ну а в-третьих, мне было ее очень жалко — и из-за срыва, и из-за предательства мужа. Это мне слишком эффектный актер с первого взгляда не понравился, а она-то его, похоже, искренне любила, несколько лет прожила с ним, верила… А может, в глубине души ощущала фальшь, но после смерти семьи ей больше не на кого было положиться, с Маем-то изначально умудрилась разругаться. Тут, конечно, можно долго рассуждать о степени ее ответственности за последнее обстоятельство, но какой толк от этого теперь? Лучше перевернуть страницу и начать отношения заново, с учетом прежних ошибок.

А когда мы взглянули на Любицу утром, возможные претензии и вовсе застряли в горле. Бледная, буквально прозрачная — сущее привидение с потухшим взглядом и глубокими тенями вокруг глаз, она за ночь постарела на пару десятков лет — внутренне, без морщин и седины. Голос тусклый, улыбка — мертвая… кошмар!

После такого зрелища Мая пришлось отпаивать брадой, очень уж впечатлило его преображение сестры. Причем хозяйничать в кабинете Миомира вынуждена была я: самому хозяину стало не до гостей, от переживаний слегла София, да и сам Марич-старший, погруженный в невеселые мысли, ходил мрачнее тучи.

Впрочем, потом пришел доктор. Не вчерашний, оказавший срочную помощь, а специалист-мозгоправ. Осмотрел Любицу, о чем-то долго разговаривал с ней наедине и успокоил нас, уверив в благополучном исходе. На его взгляд, отсутствие суицидальных мыслей и общее достаточно адекватное восприятие ситуации являлись отличными условиями для работы, а наличие искренне переживающей за больную родни — замечательным подспорьем.

Мозгоправ уверил, что вчерашняя вспышка, по-видимому, являлась прорвавшимся нарывом и пошла больной только на пользу. Прежде Любица подавляла в себе чувство вины, глубоко переживала смерть родных и, не в силах наказать себя самостоятельно, очень странным путем пыталась подтолкнуть к этому брата, считая себя недостойной его хорошего отношения. А теперь эта боль вырвалась наружу, и с ней стало куда проще работать. Женщина сама согласилась лечь в клинику, и Май не стал спорить. Любице действительно должна была пойти на пользу перемена обстановки. Тем более что больница представляла собой скорее курорт со всякими приятными процедурами вроде массажа и бассейна: не столько лечебница, сколько место для отдыха и восстановления.

Осмотрел доктор и хозяйку дома, выписал успокоительное и развел руками со словами, что окончательно помочь тут могут только время, поддержка родственников и пресловутая перемена обстановки. Миомир хмуро, с недовольным выражением лица, все выслушал… а на следующий день увез семью на целую луну в морской круиз вокруг побережья Ольбада. Нам оставалось только пожелать им удачи и надеяться, что вернется семейство хоть немного успокоившимся.

Через несколько дней, когда разрешил врач, мы навестили Любицу и порадовались правильности принятого решения. Она ощутимо посвежела и… по характеру стала легче, что ли. Искренне попросила прощения у Мая и у меня и вообще при ближайшем рассмотрении показала себя достаточно приятной и неглупой особой. Я хоть начала понимать, что в ней находили многочисленные приятели и подруги.

Страшно сказать, мы с Любицей были похожи — обе легкие, жизнерадостные, общительные и дружелюбные. Только светлая сторона характера моей будущей родственницы оказалась здорово подточена событиями последнего года.

Но теперь я точно знала: она скоро поправится. С таким характером не может не поправиться!

И главное, их отношения с Маем пойдут на лад, когда мы все вместе сумеем преодолеть чувство неловкости и неприятный осадок после прошлых сцен и скандалов. Да, Любица вела себя мерзко, и искренне простить ее будет трудно, но… Такова ситуация. Может, и я с Маевой родственницей теперь найду общий язык?

Андрия повесили через две недели. Удивительно тихо, можно сказать, украдкой, по поводу этого события появилось лишь несколько скромных заметок на последних полосах столичных газет, где-то перед некрологами. Шешель гостеприимно приглашал нас на казнь, но, конечно, был послан Маем далеко и надолго в редкостно грубых для тезки выражениях. Хорошо еще, что родные Андрия по-прежнему путешествовали, а то со Стевана сталось бы пригласить и их.

Все же исключительного своеобразия человек. И вроде особо плохим не назовешь, но каждый раз хочется свернуть ему шею собственными руками. Даже Андрий такого желания не вызывал!

А мы с Маем, конечно, поженились. И, разумеется, надежды его не оправдались, все получилось спонтанно.

Сначала на завтраке у владыки, куда нас пригласили вскоре после казни главного виновника всех злоключений, владычица непрозрачно намекнула, что готова помочь с организацией торжества — в качестве дополнительных извинений от правящего семейства. Потом я, деморализованная масштабами возможного размаха свадьбы на государственном уровне, выяснила, сколько стоят приличные для подобных торжеств наряды, и едва не была задушена собственной бережливостью, категорично протестовавшей против траты таких денег на одноразовое платье. А назавтра Май встал не с той ноги и приревновал меня к преподавателю, который занимался со мной математикой…

В общем, на следующий день после высокого завтрака мы собрали ошарашенных такой спешкой близких друзей и только-только выписавшуюся, заметно повеселевшую Любицу в ближайшем к Зоринке храме Черешара. Жрецов этого бога — добродушных, улыбчивых, с заплетенными в мелкие косички волосами, одетых в яркие свободные наряды с бесчисленными цветными браслетами и подвесками, поголовно носящих забавные круглые очки с розовыми стеклами — я, впервые увидев, назвала совершенно непонятным словом «хиппи».

Свадьбу отметили в каком-то небольшом ресторанчике поблизости, благо нас набралось всего десять человек. И посидели очень хорошо, душевно. Несмотря на внезапное присутствие среди гостей Шешеля, никто не переругался. С ним — в том числе.

К моему громадному облегчению, Миомир с Софией вернулись из путешествия куда более умиротворенными и не держали на Мая зла за эту историю. То есть понятно, не он же подталкивал Андрия к убийству, Недич ни в чем не виноват, но… родители — это родители, и не каждая мать способна признать грехи и преступления сына. Я не знаю, как они все это пережили, но первенца в семье Маричей вслух больше не вспоминали, словно его никогда и не было.

Нас родственники принимали тепло, со свадьбой поздравили искренне, будущее этих отношений вселяло оптимизм, хотя в общении с Софией с обеих сторон присутствовало чувство неловкости и взаимной вины. Очень обидно, потому что истинный виновник всех проблем так и не раскаялся, а вместо него мучилась мать, на лбу и в уголках губ которой появились за это время новые морщинки. И добрый Май, который, конечно, не жалел убийцу собственной семьи, но очень сочувствовал его родным.

Однако — странно — эта ситуация как-то особенно роднила. Неловкость и стоящая за ней большая общая трагедия, которая не способствовала появлению в отношениях легкости, но зато будила родственное желание поддержать, приободрить близких. Уже не только Маевых, но и моих тоже.