Что же тут сложного?
Часть 26 из 65 Информация о книге
Декабрь В самом аду нет фурии страшнее, чем женщина, которая весит на девять фунтов больше нужного за неделю до встречи выпускников. Я была совершенно не готова предстать перед кавалерами моей юности в образе стареющей хрычовки. А ведь когда-то при удачном освещении я могла сойти за Николь Кидман, теперь же смахиваю скорее на миссис Даутфайр[46]. Разве не клялась я себе, что подойду к этому эпохальному событию как взрослый, зрелый человек, который принимает свои тело и личность такими, какими они стали к сорока девяти, без малого пятидесяти годам? В расцвете сил, гордая победительница, пусть и потрепанная приливами, отливами и водоворотами судьбы. Что уж скрывать, меня не перепутать с той розовощекой девицей, что так взволнованно глядит с фотографии первого курса, и волновалась она не зря. Эта дурацкая стрижка “под пажа”, которую сделал ей Деннис из районной социальной службы, – якобы “под леди Диану”. Очень приблизительное сходство. С этой стрижкой я походила на средневекового менестреля. Никогда не доверяйте парикмахеру по имени Деннис с севера Англии, тем более если он произносит свое имя как “Дени”. Как в песне “Блонди”[47]. В общем, я-то полагала, будто готова к встрече выпускников. Готова увидеть тех, кого не видела четверть века, – боже мой, это же больше, чем было мне, когда мы познакомились. В конце концов, я хорошо сохранилась. (Что за жуткая фразочка. Сохранилась как что? Как маринованный лук? Как рыба? Можно ли сохранить молодость, точно спелые ягоды, чтобы не сгнили?) У меня новая работа, старый дом “с большим потенциалом”, двое детей-подростков, причем не в тюрьме, и счастливый брак. Ну хорошо, просто брак. Если разобраться, у кого он счастливый? В общем, все у меня было в порядке. Пока я не попыталась влезть в платье. Знаете, как бывает, когда рассчитываешь, что то или иное платье или костюм поможет пережить событие, которого боишься? Когда я только устроилась работать в Сити, то тратила все деньги на дизайнерские вещи в “Фенвике”, и оно того стоило. Моя броня от “Армани”. По утрам я надевала этот костюм, точно рыцарь перед турниром. Темно-синяя ткань – кажется, джерси – была мягкой, однако скроен костюм был отлично, подчеркивал талию, но при этом защищал как спереди, так и сзади. В нем я чувствовала себя неуязвимой, что было очень кстати, учитывая, сколько ругани приходилось выслушивать от коллег-мужчин в начале карьеры. Выбросить этот костюм не поднималась рука. Так что когда какой-то благотворительный фонд “Одежда и надежда” попросил руководительниц нашей фирмы пожертвовать одежду для тех, кто хочет вернуться к работе после перерыва, я отдала свой темно-синий костюм. Было приятно думать, что он волшебным образом защитит еще какую-нибудь испуганную девицу, которой нужно выглядеть бесстрашной. Тогда мне и в голову не могло прийти, что однажды я и сама превращусь в обеспокоенную женщину, которая пытается вернуться на работу. Вот он, цикл жизни. Одежда способна творить чудеса, вот почему я так тщательно выбирала наряд для встречи выпускников – то самое изумрудное платье, на которое я потратила кучу денег перед недавней свадьбой Кэнди в “Хэмптонсе”. Ричард тогда наотрез отказался идти. “Приду на следующую”, – заявил он. Ему не очень-то нравится отношение Кэнди к жизни и мужьям – “чем больше, тем лучше”. В моем возрасте уже требуется помощь, чтобы здесь поднять, там разделить, не говоря уже о том, чтобы кое-что подать вперед. Изумрудное платье было для меня Изамбардом Кингдомом Брюнелем[48] среди платьев, чудом проектирования и строительства. Оно убирало мою грудь и живот туда, где они находились четверть века назад. По меньшей мере двое бывших моих парней, которые должны были прийти на встречу выпускников, видели меня голой в восемьдесят третьем – восемьдесят шестом годах. И мне хотелось, чтобы моя грудь обреталась примерно там же, где они ее застали. Я отдала изумрудное платье в химчистку “Пять звезд” в Ислингтоне, где одежду отпаривают и чистят вручную, и оно нефритово переливалось в полиэтиленовом коконе на двери шкафа. Я была готова к встрече, еще как! А потом примерила платье. Скрипя зубами, замок продвинулся по молнии на дюйм вверх, но не сумел преодолеть складку пониже талии, кенгуриную сумку, от которой после вторых родов я так и не смогла избавиться. Как я ни натягивала ткань, как ни дергала застежку, как ни молила, все без толку. Корректирующее белье тоже не помогло. – Милая, у тебя же полно других платьев, – заметил Ричард, словно их количество сейчас что-то значило. – Я надену это, – рявкнула я, хлопнула дверью ванной и залилась перед зеркалом жгучими слезами унижения. Вот вам и зрелое принятие собственного тела в сорок девять с половиной. Я влезу в это платье к субботе, даже если оно меня убьет. И оно меня чуть не убило. Понедельник, 11:03 Черт. Проклятье. Джей-Би вызывает меня к себе в кабинет в ту самую минуту, когда я планирую улизнуть, прыгнуть в такси и рвануть через весь город на заблаговременно назначенную “процедуру”. Говорит, что моя сегодняшняя встреча с Грантом Хэтчем чрезвычайно важна для компании. – Тебе наверняка прекрасно известно, Кейт, что Грант Хэтч владеет одной из крупнейших консалтинговых компаний. Мультимиллионер, который всего добился сам, непростой клиент, но когда-то работал у нас трейдером. И если удастся разместить наш фонд на его площадке, ну то есть если его ребята будут рекомендовать нас своим клиентам, все у нас будет в шоколаде. – Понимаю, – отвечаю я. – Будет здорово, если он станет нашим партнером. Но я не вполне понимаю, почему я? Нет, я, конечно, польщена, но все-таки я новичок, есть и куда более опытные сотрудники. Ради бога, пусть Джей-Би поручит это кому-нибудь другому, потому что к тому моменту я еще буду отходить от липосакции! У Джея-Би дергается щека. Так просто он меня не отпустит. – Тебе удалось обаять Великовского, Кейт, а Грант, в общем… как бы это сказать… любит женщин. Господи боже мой. Два самых зловещих слова в английском языке. “Любит женщин”. – Скажем так: я уверен, ты сумеешь его умаслить. Но врать не буду. Он крепкий орешек. Вот вам и еще два слова. Не хватает только третьей парочки – “серийный убийца”. Рассыпаюсь в благодарностях Джею-Би за фантастическую возможность попытать силы с крепким орешком, который любит женщин, стремительно пячусь из его кабинета, едва ли не с поклонами, как одна из тридцати девяти жен сиамского короля. Затем, пока Джей-Би не успел меня окликнуть, вылетаю из здания и мчусь на стоянку такси. 11:33 По дороге в Найтсбридж получаю электронное письмо от Дебры. (Тема: Пристрели меня!) Пишет, что отдыхала с детьми в Марракеше и послала оттуда эсэмэску одному очень перспективному неврологу, с которым познакомилась на сайте, – “Тут вкусная выпечка, но мой кекс лучше”. К несчастью, автозамена исправила “кекс” на “секс”, о чем Дебра и не подозревала. То-то она удивилась, когда невролог принялся забрасывать ее страстными сообщениями – мол, хотел бы я попробовать этот кекс. Теперь Дебра не знает, что делать. Кейт, он мне правда очень нравится. Вдруг он тот самый? Он состоятельный, нормальный, холостой (ну ладно, дважды разведенный), без детей. Ты не представляешь, как трудно найти кого-то без багажа. Я писала Стивену об отличном кексе, а не сексе, теперь же он думает, что я помешанная на сексе бисексуалка, и, похоже, увлекся не на шутку. Что мне делать? Да мне-то откуда знать? Ох уж эта Деб с ее вечными проблемами. С тех пор как она стала сидеть на сайтах знакомств (нервирующая американская мода, которая у нас прижилась уже после того, как я вышла замуж), я, похоже, превратилась в ее персонального консультанта по личным вопросам. Такое ощущение, будто моим ровесницам вдруг стукнуло по пятнадцать, они снова облачились в короткие шортики и сбрызгивают лаком прически под Фэрру Фосетт. “Может, написать ему смс?” “Сколько нужно ждать, прежде чем ответить ему на сообщение?” Можно подумать, любовь – это алгоритм. “Не обидится ли он, если мы не займемся сексом на первом же свидании?” Тридцать лет назад спрашивали другое: “Если я с ним пересплю слишком скоро, не будет ли он считать меня шлюхой?” Признаться, мне не кажется, что это прогресс. Женщины в поисках любви утомительны и чаще всего смешны. Вот и Дебра в очередной раз выставила себя дурой. У меня во входящих лежит письмо от Джека. Я не удалила его, хотя и собиралась. Но и не читаю, заставляю себя не читать. Несмотря на то что думаю о нем, засыпая и просыпаясь. И когда бодрствую. Не знаю, сколько еще я так продержусь. 11:59 Пусть я предала последние остававшиеся у меня феминистические принципы, поехала и сделала то, чего клялась никогда не делать, но зато теперь я понимаю, как все эти модели и актрисы “приводят себя в форму” после беременности. Уж точно не с помощью сверхчеловеческой силы воли и не потому что круглосуточно, семь дней в неделю, кормят грудью, пьют коктейли из шпината и занимаются пилатесом. И наследственность тут тоже ни при чем, как и фотошоп. Это все операция. Запаниковав, я записалась на нее в маленькую клинику в тенистом переулочке возле Гайд-парка. Кэнди уверяла, что липосакция – пара пустяков, можно с легкостью сделать в обеденный перерыв. А мне надо с легкостью влезть в изумрудное платье. Буклет клиники – такой блестящий, что впору красить губы, глядя в него, как в зеркало, – обещает безболезненно подтянуть то, что с исключительным тактом обозначено как “упрямые зоны”. Еще только поднимаясь по головокружительной лестнице без перил, словно вырубленной из гигантских мятных леденцов, уже чувствую: мне здесь не место. Что ты делаешь, Кейт? Неужели ты до такой степени боишься показаться старомодной кошелкой и твоя самооценка настолько слаба, что ты готова заплатить за то, чтобы тебе специальным пылесосиком высосали жир из складки на животе, столько же, сколько стоит новая кухонная плита? Увы, кажется, так оно и есть. Две красотки за стойкой в приемной клиники похожи на стюардесс из прошлого, когда в самолете ты чувствовал себя богатым путешественником, а не рабом на галерах, который втридорога заплатил за пачку чипсов и сидит в такой теснотище, что нечем дышать. Безупречный макияж, пудра с блестками, пьянящий аромат духов. Не хватает лишь изящных шапочек со значком, а жаль. Мне предлагают присесть, спрашивают, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Список напитков впечатляющий, но от волнения я выбираю чай с лакрицей, который терпеть не могу. Это точно чай? Может, заказать капучино? Нет, я здесь для того, чтобы изменить контуры моих упрямых зон, которые так упрямятся не в последнюю очередь из-за кофе с молочной пеной. Вместе со мной в приемной сидят еще трое; мы стараемся не встречаться друг с другом взглядом. Несмотря на фоновую музыку и успокаивающий минималистский дизайн, я не могу отделаться от липкого стыда за то, что здесь нахожусь. Молодо выглядеть стремятся все, но никому не хочется, чтобы его застигли за попытками сохранить молодость с помощью всяких махинаций. Пусть это будет наша постыдная тайна, столь же “деликатная”, как работа клиники. Одна из секретарш подходит к мужчине напротив, который закрылся газетой, я поднимаю глаза от статьи о том, как можно укоротить большой палец ноги (популярная процедура, между прочим), и понимаю, что это известный актер. Ну или был известным в восьмидесятые, сейчас-то уже не так, конечно. Некогда красивый и представительный, теперь актер кажется беззащитным: голубые глаза слезятся, рыжеватые волосы немилосердно зачесаны назад, чтобы скрыть, как мало их осталось. Догадавшись, что я его узнала, он грустно кивает и торопливо уходит в смежную комнату. Что такого может сделать мужчина под семьдесят, чтобы сохранить прежнюю внешность? Надо будет спросить у Кэнди, она в контурной пластике разбирается лучше, чем Мэри Берри в кулинарии. 17:43 Простая и безболезненная липосакция, которую якобы можно сделать в обеденный перерыв, оказалась вовсе не простой, да и в обеденный перерыв я не то чтобы уложилась. А о том, что это совсем не больно, расскажите подушечке для иголок. Из клиники я выхожу вся перебинтованная и с запасом послеоперационного компрессионного белья – разновидность коррекционного, только особого назначения. Голова кружится. Пошатываясь, стою на тротуаре, пытаюсь поймать такси, как вдруг звонит телефон. Без всяких предисловий матушка продолжает разговор с того самого места, на котором мы его завершили. – Я боюсь, Кэт, что если на Рождество возьму с собой Дикки, то ему придется ехать в машине с Питером и Шерил, а ты же знаешь, какая Шерил чистюля. Вдруг с Дикки случится беда? Нет, милая, я не хочу так рисковать. Лучше в этом году останусь дома. Ничего страшного, схожу к нашей Джули… Я притворяюсь, будто связь прервалась, и нажимаю отбой. В такси вспоминаю, что в клинике мне дали сильные обезболивающие, но принять их не решаюсь, а то еще засну прямо на презентации. Как называлось то древнее орудие пыток, утыканное внутри гвоздями? Железная дева? Ни дать ни взять я после липосакции. Пробки жуткие. В результате я опаздываю в “Браунз-отель” на встречу с Грантом Хэтчем, которого знакомые из сферы розничных продаж прозвали Бренд. Ну еще бы. Хуже другое: о встрече попросила моя компания, и начинать ее с опоздания – последнее дело. Причем изливать на него извинения бесполезно, поскольку Грант – козел, да еще какой. Да и после того, как во мне понаделали дырок, я в буквальном смысле могу что-нибудь на него излить. Представляю, как из меня, точно из фонтана Треви, струится “эрл грей”. Нет, Гранту об этом знать совершенно незачем. Вхожу в бар, и Грант демонстративно смотрит на свои наручные часы размером со снежный шар, испещренные множеством циферблатов и минимум с четырьмя головками сбоку. С таких впору нанести ядерный удар по Пхеньяну, но показывают ли они время? Грант встает, расправляет плечи, словно готовясь к поединку. На нем черная рубашка-поло, которая изо всех сил старается удержать то, что скрывается под ней, и отутюженные черные джинсы. Он огромный, неповоротливый и совершенно лысый, точно Будда, который променял медитацию на капитализм и ни разу об этом не пожалел. Под золотым медальоном на его шее видна верхняя часть татуировки. Говорит он с таким вязким южно-лондонским акцентом, что на нем запросто можно записывать свои страхи. – Кейт. Наконец-то, – скрипит он. – Грант, – отвечаю я, – ради бога извините. Маленький кризис на работе. Я как раз собиралась выходить. И тут рынки обва… – О да, – он улыбается так неожиданно, словно выхватывает нож, – готов поклясться, у такой девушки, как вы, забот полон рот. Сексуальный намек. Понятно. Джей-Би предупредил меня. Обычно в первые десять секунд не успеваешь разобраться, с кем имеешь дело, но тут сирена “осторожно, мудак!” завыла раньше, чем я успела присесть. Для этого самца я девушка, и не просто девушка, а такая, которой нравится, когда у нее забот полон рот (и не только рот). Причем желательно им. Ясно. Один из этих. Ничего, справлюсь. – Угу, – соглашаюсь я, – дел по горло. Ты даже не представляешь насколько, чувак. Когда ты в последний раз лежал без сна, размышляя о том, что твоя свекровь впадает в маразм, дочь каждый день психует, а в животе полным-полно дырок от липосакции? Думаю, никогда. – Так чем же, черт возьми, я могу быть вам полезен? Или, – он прищуривается, – вы мне? Глаза – черные бусины, точь-в-точь как у акулы. Каждое свое слово Грант сопровождает кивком, не в силах сидеть спокойно. Того и гляди пустится бежать на месте. Про таких, как он, поневоле думаешь, что в детстве они, должно быть, постоянно влипали в какие-нибудь истории, и представляешь себе его маму, которая к вечеру выбивалась из сил, поскольку весь день ревностно опекала сына, отчего состарилась раньше времени. Мы садимся за стол – к счастью, не рядом, а в кресла друг напротив друга. – Выпьете, – произносит он так, словно не предлагает, а приказывает. – Да, пожалуйста, чай, – помолчав, отвечаю я. – Нет. Закажите что-нибудь нормальное. – А вы что пьете? – Односолодовый виски. Изготовленный пафосными мудаками из гребаной Шотландии. Жидкое золото, только стоит дороже. Будете? – Да, спасибо, с удовольствием. – Может, и зря, но мне нужно выпить чего-нибудь покрепче, чтобы не чувствовать, как болит живот. – Годное пойло, – замечает Грант. – Эй, вы.