Чудны дела твои, Господи!

Некоторое время они посидели на траве возле зоомагазина, дождались глазастую девчонку, которая издалека закричала:

– Открываю, открываю!..

Она погремела ключами, распахнула дверь, подперла ее кирпичом и вбежала внутрь. Следом за ней они вошли в тесное помещение, заставленное пакетами и банками и увешанное клетками с кенарями. Андрей Ильич полюбовался на кенарей.

– Птичку хотите купить? – спросила девчонка, появляясь за прилавком.

– Ошейник, вот для этой собаки.

Он долго и с чувством выбирал ошейник. Мотя дальше порога не шла, следила за ним внимательным и настороженным взглядом, не понимала, что это он задумал, да и пахло в крохотном помещении тревожно и странно. Боголюбов снимал с крючков ошейники, подходил и прикладывал к Моте. Девчонка ему помогала и веселилась, а Мотя косилась.

Красный ошейник Боголюбов отверг, решил, что слишком гламурно, купил голубой с коричневыми заклепками и еще кожаный поводок.

– Вы из первого дома, да? Вчера Саша прибегал, сказал, что вы собаку моете!

– Мы из первого, да.

– Тогда зачем вам поводок? Она непривычная. У нас собак на поводках не водят.

– Ничего, привыкнет, – сказал Андрей Ильич, который понятия не имел, куда и зачем станет водить Мотю на поводке. – Так положено.

Дальше они пошли тем же порядком. Боголюбов с поводком в руке впереди, а чуть позади Мотя в голубом ошейнике.

В «Калачной № 3» они купили серого хлеба и бутылку кефира на завтрак, а в хозяйственном спросили, когда завезут гамаки.

– Затрудняюсь сказать, – ответил сухонький старичок в синем рабфаковском халате. – Давненько ничего такого не было. Вот, к примеру, есть в наличии качели детские. Не желаете?

Боголюбов покачал головой.

– Тогда имеет смысл на строительный рынок заглянуть. Который рядом со станцией. Там такого товару навалом, а к нам не возят.

На скамейке возле музея Боголюбов открыл кефир, глотнул, поморщился, – как только он откинул голову, сразу стало больно, – отломил горбушку и стал жевать.

– Хочешь?..

Мотя из деликатности взяла кусочек. Она никогда не ела так вкусно, как вчера, и воспоминания о жареном мясе были еще свежи и волновали. Кроме того, давно забытое чувство чистоты и сытости, всеобъемлющей, окончательной чистоты и сытости, настраивало на благородный и возвышенный лад. Она чувствовала себя не пропащей и нищей, а благородной собакой при хозяине и изо всех сил старалась ему угодить, чтобы он в ней не разочаровался.

– Зачем Юлька ее притащила? – спросил Андрей Ильич у Моти и прищурился на солнце. – Хотя это, конечно, большой вопрос, кто кого притащил.

Мотя прилегла и наставила уши – дала понять, что она слушает, а вовсе не дремлет.

– И главное, как всегда, вовремя! – продолжал Боголюбов. – Я никак не пойму, что здесь творится, а мне нужно это понять, вот в чем штука. И по голове я получил… знатно. Кому я так мешаю, а? Зачем Анна Львовна бумагу настрочила? И главное, глупая же бумага, бессмысленная! И зачем мне ее показали? Вот для чего?

Он глотнул кефиру и потряс бутылку, проверяя, сколько там осталось.

– Не хватало мне только Юльки с Лерой, понимаешь? И Саша! – Тут Боголюбов засмеялся, нагнулся и почесал Мотю за ухом. – Конспиратор! Просто король камуфляжа!.. Ну, с ним-то я разберусь как-нибудь. Картину вверх ногами повесил!..

К тротуару причалил двухэтажный автобус. Андрей Ильич вздохнул и допил кефир.

День начинается. Вот и туристы приехали. Площадь моментально заполнилась народом, вываливающимся из плавно отъехавших дверей, откуда-то взялись бабульки, раскинувшие туристические столики и в два счета разложившие товар: деревянные расчески, губные гармошки, глиняные тарелки и керамические магниты на холодильник. Андрей Ильич наблюдал за суетой.

К двери флигеля под жестяным кокошником потянулись сотрудники музея. Первой прибежала зачуханная Ася, то и дело поправляющая на носу нелепые очки, потом аспирантка Настя Морозова, потом кучкой прошли тетки-смотрительницы.

Андрей Ильич взял на поводок удивившуюся Мотю и поднялся.

– Господин Боголюбов!

Теперь удивился Андрей Ильич. И оглянулся.

От сверкающей черной машины, причалившей позади автобуса, к нему подходил улыбающийся Дмитрий Саутин.

– Собачку завели? Или из Москвы с ней приехали?

– Нет, это местная собачка, – бодро откликнулся Боголюбов. – Доброе утро, Дмитрий Павлович.

Саутин вдруг что-то сообразил и посмотрел на Мотю с изумлением. Та почему-то зарычала негромко, но выразительно.

– Я, собственно, мимо ехал, увидел вас и решил спросить, как дела?.. Осваиваетесь?

– Да как вам сказать!.. Скорее нет, чем да.

– А что так? У Анны Львовны полный порядок по всем вопросам, разобраться, я думаю, вам нетрудно будет.

– Да что-то пока никак не получается у меня разобраться, – признался Андрей Ильич. – Должно быть, оттого, что соображаю плохо, голова болит. Хотя, конечно, отделался я легко. Как вы думаете, я должен этому радоваться?


Дмитрий Саутин как-то странно дрогнул.

– У вас что-то случилось, Андрей Ильич?

– Ничего особенного, получил по голове. А Иванушкин утверждает, что в вашем городе разбойные нападения – редкость.

– Вы скажите толком, – хмуро попросил Саутин.

Пока Боголюбов рассказывал, они дошли до крылечка с жестяным кокошником и табличкой «Служебный вход» и остановились.

– Дяденька, а можно собаку погладить?

– Отойди, мальчик, не приставай, – велел Саутин.

– Конечно, можно, – разрешил Боголюбов, и они уставились друг на друга.

Мальчишка в красной кепке присел перед Мотей на корточки и аккуратно погладил ее по голове. Мотя горделиво выпрямилась.

– Невероятная история, – констатировал Дмитрий неуверенно. – А вам… нет, я все понимаю, конечно, но… может, вы сами… упали?

– Мы сами не упали, – возразил Боголюбов с досадой. – Зайдете, Дмитрий Павлович?

– Собаку надо на улице оставить.

– Собака со мной пойдет.

– Новая метла? – будто сам у себя спросил Саутин негромко.

Они поднялись по узкой лестнице на второй этаж. Боголюбов подергал дверь, директорский кабинет был закрыт.

– Ключи, должно быть, у Иванушкина, я пока не обзавелся. А вы часто здесь бывали, Дмитрий Павлович?

– Да почти каждый день… Нет, но если то, что вы рассказали, правда, нужно в отделение обратиться, это так нельзя оставить.

Боголюбов потрогал царапину на шее.

– Так ведь не хочется обращаться! Шум поднимать на весь город. Я же все понимаю – приехал хлыщ из Москвы, сгубил Анну Львовну, вот-вот сгубит и музей тоже, какие-то истории уголовные сочиняет!

– Ну, это вы напрасно…

– Ничего не напрасно, – произнес Андрей Ильич проникновенно. – Давайте в зал спустимся, я у вас спрошу заодно…

Он привязал Мотю на лестнице и пропустил Саутина вперед.

– Анна Львовна в тот день ведь не собиралась в музей, правильно? – на ходу говорил Боголюбов. – Мы встретились в трактире, и я попросил ее провести для меня экскурсию. Она подумала и согласилась. Насколько я помню, Нина ее отговаривала, но Анна Львовна была большая кокетка, верно?

– Кокетка?.. – переспросил Саутин.

Боголюбов кивнул:

– Ей стало интересно немного… поводить меня за нос. Она же собиралась поводить меня за нос? Или уличить в невежестве, так сказать, прилюдно! И ее я понимаю, Дмитрий Павлович! Такой соблазн. В музейном деле я смыслю мало, наверняка она об этом знала! Да и вы знаете, как первый министр и гофмейстер двора. Почему бы не повеселиться за счет шута горохового, то есть за мой?..

– Вы… не правы, – пробормотал Саутин.

– Прав, прав, – бодро отозвался Андрей Ильич, – чего там!..

Они миновали музейную бабулю, в волнении поднявшуюся им навстречу.

– Доброе утро, Дмитрий Павлович, – пробормотала она.

– Здравствуйте, – откликнулся Боголюбов, хотя здоровалась бабуля вовсе не с ним, и остановился. – Вот здесь все случилось. Вы помните, как это было?

– Мне не хочется вспоминать.

– Анна Львовна посмотрела в ту сторону. Мы все стояли чуть-чуть впереди. Станьте туда.

Дмитрий Саутин почему-то подчинился, должно быть, потому, что тон и весь вид Андрея Ильича разительно изменился. Теперь он говорил и двигался так, что не подчиниться было нельзя.

– Она сказала: «Этого не может быть» – и еще вот так замахала рукой. Куда она при этом смотрела? Вы не помните?..

– По-моему… по-моему, вон туда. – И Саутин показал рукой в угол. Андрей Ильич стал рядом с ним и посмотрел. В углу располагался пластмассовый решетчатый ящик – увлажнитель воздуха, – и больше ничего не было.

Бабуля-смотрительница маячила в двери, в волнении дергала очки на цепочке, высовывала вперед голову, как черепаха, но ближе не подходила.