Чужой своим не станет

Первые двое были только исполнителями, Бессарабов же значился одним из руководителей и идеально подходил для выполнения этого задания. В нем было все, чем природа могла наградить человека для работы в разведке: высочайшее самообладание, интеллект, умение мгновенно принимать верные решения. Но главный его талант заключался в том, что он мог существовать в двух ипостасях одновременно безо всякого внутреннего напряжения. К тому же Петр Бессарабов был из тех, кто обожал риск, который, казалось, был его призванием. Отними у него чувство опасности, разведчик тут же превратится в глубоко несчастного человека. В нем присутствовала непонятная авантюрная жилка, которая делала жизнь острее.

Петр Бессарабов родился в Санкт-Петербурге, в семье потомственных военных, и, как все мужчины в его роду, был отдан в кадеты. Завершив учебу в кадетском корпусе, Петр поступил в Павловское военное училище. Его ожидала блестящая карьера, что гарантировали немалые способности.

По окончании училища Бессарабов как один из лучших юнкеров был определен в лейб-гвардию Семеновского полка. Но революция поломала все, во что он свято верил. Потом началась Гражданская война, во время которой он служил в Сводно-гвардейском полку, сформированном исключительно из гвардейских офицеров.

По прошествии нескольких месяцев Бессарабов был прикомандирован для охраны членов императорской фамилии, проживавших в Крыму. До 1920 года штабс-капитан Бессарабов воевал поочередно под началом Деникина, Май-Маевского и Врангеля. Вместе с последним отрядом Белой гвардии он отплывал в Турцию.

Еще через семь лет, находясь в Париже, был завербован органами НКВД, а в тридцать третьем году с предложением о сотрудничестве к Бессарабову обратились представители Абвера, делавшие немало усилий для создания агентурной сети по всему миру. Так что, можно сказать, что Петр Бессарабов находился у самых истоков создания разведывательно-диверсионных школ.

Невероятное безрассудство со значительной долей авантюризма прагматично сочеталось в его характере с расчетливой осторожностью. Возможно, именно поэтому он до сих пор не был разоблачен. Раз в три дня он выбирался в лес, где в труднодоступном месте хранилась рация, и проводил сеанс радиосвязи. Для своих отлучек он придумал вполне подходящий повод: в городке проживала женщина, с которой его связывали романтические отношения, и окружение Бессарабова всерьез полагало, что дело движется к свадьбе. Именно эта женщина и была его радистом.

Полковник Александров понимал: более всего для выполнения поставленной задачи подходит именно Бессарабов. Но в этот раз разведчика ожидало очень трудное задание – ему предстояло вплотную приблизиться к красной черте. Оставалось надеяться, что Петр придумает что-нибудь необычное, чтобы не погореть.

Вырвав лист из блокнота, полковник Александров быстро написал сообщение, вложил его в конверт, поставил печать и понес в шифровальный отдел.

О Петре Бессарабове, имевшем оперативный псевдоним «Кот», в управлении знали только три человека: сам Александров, его заместитель и шифровальщик. Долгое время Бессарабов работал под началом руководителя управления старшего майора ГБ Ковалева, а когда того перевели в Москву, он перепоручил Бессарабова Александрову, для чего организовал встречу в одном из неприметных московских ресторанов.

Именно с этого дня Александров «вел» Бессарабова, считая его одним из самых надежных источников. Раз в полгода они меняли его оперативный псевдоним, опасаясь возможной утечки. Даже конверт с текстом радиограммы, запечатанным, помеченным кодом и зафиксированным в журнале, полковник, никому не доверяя, лично относил в шифровальный отдел. Терпеливо дожидался, пока послание будет зашифровано, а радист отстучит шифрограмму, и только после этого возвращался в кабинет.

За прошедшие пять лет сотрудничества с Бессарабовым Александров заслужил полковничьи погоны, круг его обязанностей значительно расширился, многократно возросла ответственность. Часть завербованных агентов в связи с увеличившейся нагрузкой он передоверил подчиненным, но Бессарабова, считая его наиболее важным зафронтовым разведчиком, не отдал никому.

Шифровальный отдел размещался в отгороженном металлическими решетками блоке, у которого круглосуточно дежурила охрана. Вход осуществлялся только по специальным пропускам. Этому правилу подчинялись даже начальники управления.

Полковник Александров вышел в коридор, гулко повторявший каждый шаг его кованых сапог. Показал пропуск дежурному, стоявшему у входа в блок, и после его одобрения спрятал удостоверение в нагрудный карман гимнастерки. Нарушая тишину, заскрежетало разбуженное железо, распахнулась тяжелая дверь. Десять шагов до обитой жестью двери шифровального отдела. Условным сигналом полковник позвонил в дверь, которая открылась только через несколько долгих минут.

В дверях стоял лейтенант Кузьмин, начальник группы связистов.

– Что-то вы не торопились, – недовольно проворчал Александров.

– Не имели права прерывать связь, товарищ полковник, – равнодушно ответил лейтенант. – Нужно было срочно передать шифрограмму.

Возразить полковнику было нечего. Здесь Александров – только гость. Едва он вошел в радиоцентр, как дверь за его спиной, брякнув дребезжащим железом, плотно закрылась.

– Вот, – полковник протянул конверт: – Зашифруй и отправь.

Взяв конверт, лейтенант сказал:

– Подождите немного, товарищ полковник, нужно срочно зашифровать другое сообщение и отправить его немедленно в Главк.

Шифровальный отдел – это такое место, где обязаны ждать даже начальники управлений и где не задают лишних вопросов. Несмотря на молодость и только две крохотные звездочки на погонах, лейтенант уже имел высший доступ секретности, в которую даже он, начальник контрразведки армии полковник Александров, посвящен не был. Молодой офицер действовал по указанию начальника штаба армии, имевшего прямой выход на Ставку, а значит, бумага, которой лейтенант занимался в данную минуту, была куда важнее.

Полковник терпеливо дожидался своей очереди.

За соседними столиками сидели еще трое молодых сержантов-радистов и одна женщина лет за сорок, старшина. Каждый из присутствующих всецело был погружен в работу и даже не взглянул на вошедшего. Их безразличие было оправданно: полковник здесь только гость, и пункт воинского устава о приветствии в шифровальной комнате поглощался более важными инструкциями, утвержденными Верховным главнокомандующим: ничто не должно отвлекать радистов и шифровальщиков от важной службы.

Зашифровав сообщение, лейтенант отдал его женщине-старшине:

– Срочно передай!

– Есть!

– Теперь занимаемся вашим делом, товарищ полковник, – сказал Кузьмин.

В ответ Александров лишь сдержанно кивнул. Лейтенант, открыв блокнот, быстро зашифровал информацию, сел за рацию, настроил нужный диапазон и отстучал позывные: время эфира подошло. Еще через минуту он объявил:

– Кот вышел на связь. Передаю шифровку.

– Действуй!

Можно было уйти, лейтенант сделает все, как надо. На такие должности обычно ставят людей очень ответственных и дотошных, а Кузьмин слыл еще и большим педантом. Но в отправке шифрограммы полковнику хотелось удостовериться лично. Так уж было им заведено, так будет спокойнее на душе.

Лейтенант уверенно заработал ключом. Для передачи текста понадобилось минут тридцать, они показались Трофиму Николаевичу невероятно долгими. Следовало вернуться к прерванной работе, но полковник Александров терпеливо дожидался окончания связи. Среди остальных важных дел радиосеансу он отдавал приоритет.

– Передал, товарищ полковник! – сообщил лейтенант с некоторым облегчением. Присутствие Александрова его заметно тяготило. – Жду ответное сообщение.

Еще минут пятнадцать дожидались, пока радист Кота расшифрует отправленную радиограмму. Полковнику ничего не оставалось, как нервно курить.

Наконец лейтенант объявил:

– Передают.

Вооружившись остро заточенным карандашом, он быстро стал записывать в раскрытый блокнот условные знаки. Когда радиосвязь закончилась, Кузьмин придвинул к себе таблицу с шифрами и принялся записывать на новом листочке буквы.

– Готово, товарищ полковник, – протянул он Александрову расшифрованную радиограмму.


Полковник прочитал ответ:

«Ковылю. Для успешного выполнения задания через связиста следует передать фотографию арестованного немецкого агента вместе с пояснительными записями. Жду ответа. Кот».

Полковник Александров сложил шифрограмму пополам. Разгладил край. Каждая из шифрограмм будет подшита в дело, пронумерована. Еще не раз ему придется составлять отчеты по работе и отправлять их в Главное управление, где найдется немало желающих покритиковать его работу. Ошибок быть не должно, за каждый неверный шаг строго спросят.

Размышлял он минуту, после чего произнес:

– Пиши: «Коту. Считаем отправку фотографии Штольце нецелесообразной и весьма опасной. Поэтому передаем его внешние данные: высокого роста, белокур, атлетично сложен, сухощав. Наиболее известные операции, в которых он принимал активное участие: взятие Львова, Майкопа, также на его счету карательные экспедиции в Югославию. Отличился под Белградом: под его руководством был уничтожен отряд партизан из сорока человек. Во время захвата Майкопа Штольце имел псевдоним Макс, командовал взводом и удерживал мост до прихода немецких соединений. Данные о семье Штольце мы ждем от вас в течение ближайших суток. Максимум двух. Ковыль». Записал?

– Так точно, товарищ полковник, – живо откликнулся лейтенант. Заметив озабоченность на лице Александрова, спросил: – Зашифровать?

Не проходило ощущение, что что-то не доработано. Оно возникало всякий раз перед принятием особо важных решений. Сейчас был тот самый случай.

– Да, передавай, – уверенно произнес Трофим Николаевич и положил полученную шифрограмму в папку.





Глава 17

Последний приказ капитана




В лесу было прохладно. Ветер то и дело цеплял верхушки крон, заставляя их недовольно шуметь.

Петр Бессарабов еще раз внимательно прочитал полученное радиосообщение, после чего зажег спичку и поднес огонек к клочку бумаги. Почерневший и обратившийся в пепел листочек был безжалостно раскидан по земле.

Полина уже успела свернуть антенну и уложить ее в отсек. Оставалось опустить рацию в яму и замаскировать.

– Что-то хмурится, – посмотрел Петр на небо, – как бы не было дождя. Не нравится мне все это… Лето нынче какое-то сырое. Толком даже и на солнце не погрелся… Нужно лапника на дно побольше положить. Боюсь, как бы батареи не отсырели.

Срезав несколько веток, Петр укрыл ими дно ямы. Стараясь не зацепить углами ящика глинистые стены, поставил рацию на мягкий лапник, тот податливо прогнулся. Аккуратно укрыли ящик выкопанным дерном, сверху накидали сухих веток.

Полина нервно курила неподалеку. Эту скверную привычку Бессарабов в ней не терпел, но поделать ничего не мог. Силы воли ей хватало всего на неделю, потом Полина вновь, позабыв про все обещания, наслаждалась сладким дамским табачком. Курила умело, можно даже сказать, красиво, глубоко затягиваясь, так, что на девичьих пухлых щеках проступали едва заметные тонкие морщинки. Долго держала дым в легких, после чего с наслаждением выдыхала. Курение приносило ей желанное успокоение, после которого она становилась прежней: веселой, непринужденной, немного дерзкой и невероятно доверчивой. Все эти качества невообразимым образом гармонично сочетались в ней.

Но сейчас Полину не мог успокоить даже табачный дым. Движения пальцев были излишне нервными, и курила она как-то торопливо, без особого наслаждения.

Приближаясь к месту, где хранилась рация, они были крайне осторожны. Не спешили углубляться в чащу, осматривали местность и, только убедившись в полной безопасности, шли дальше. На тайную поляну, где проходил радиоэфир, они выходили с разных сторон, с тем чтобы не натоптать тропу. Радиосвязь проводили по возможности быстро и, не задерживаясь, возвращались обратно. А потом так же уходили разными дорогами.

– Как ты думаешь, рацию не запеленговали? – вдруг тревожно спросила Полина.

– Если бы запеленговали, нас бы уже давно допрашивало гестапо. И место эфира мы регулярно меняем. Выходим на разных диапазонах, в разное время. Находимся глубоко в лесу. Запеленговать нас непросто чисто технически. А потом, если бы такое произошло, началась бы возня… Думаю, я бы об этом узнал. Ты напрасно волнуешься.

– Очень надеюсь, что ты прав. Какое-то дурное предчувствие. Не могу от него избавиться… Вот соседку вчера гестапо арестовало, оказывается, она была в Сопротивлении. Даже подумать не могла! А ведь она мне казалась очень легкомысленной.

– Не беспокойся, Поля, все будет хорошо. Ты мне очень дорога. Неужели ты думаешь, я стал бы подвергать смертельному риску любимую женщину? – нежно приобняв ее за плечи, спросил Петр.

– Не думаю. Знаешь, приятно ощущать себя любимой женщиной, – повеселев, произнесла Полина и обхватила его ладонь своими тонкими пальчиками.

Так она поступала всякий раз, когда они ходили по лесу: сжимала его ладонь до тех пор, пока они не выходили на дорогу. В эти трогательные минуты Полина напоминала ему маленькую доверчивую девочку, нуждавшуюся в защите. Петр делал все возможное, чтобы уберечь ее от беды. Для того чтобы ее успокоить, зачастую достаточно было ласкового слова, но сейчас одной душевности было недостаточно. Требовалась убежденность, которой в этот раз ему и самому не хватало. Подумав, Петр решил сказать, как есть.

– Задание непростое. На какое-то время мы с тобой должны прекратить всякое общение. Не хочу подвергать тебя опасности. Попробую справиться самостоятельно.

Вопреки ожиданию Полина не разжала свою ладонь. Во взгляде, коротко брошенном на него, по-прежнему угадывалась доверчивая девочка, та самая, какой он увидел ее впервые.

– Я понимаю.

– Если в течение двух дней мне не удастся выполнить задание, передай в Центр… что у меня возникли некоторые проблемы. А теперь давай разойдемся, времени у нас мало, нужно успеть многое сделать.

О работе разведчицы Полина никогда не помышляла, а вот стать знаменитой актрисой мечтала с раннего детства. Казалось, что сама судьба предначертала ей блеск софитов: родилась она в актерской семье, отец – известный московский режиссер, мать – ведущая актриса театра. На ее стороне – притягательные внешние данные, пластика, врожденный артистизм. До войны Полина даже успела сыграть небольшие роли в двух фильмах. Возможно, ей удалось бы осуществить свою детскую мечту и стать известной актрисой, но неожиданно на эффектную высокую шатенку обратила внимание внешняя разведка. А когда выяснилось, что она свободно владеет немецким, стало ясно, что Поля просто создана для разведки, ей тут же предложили пройти обучение в разведшколе.

Во время учебы обнаружилась ее невероятная способность к языкам. За годы учебы девушке удалось выучить английский, французский и польский. Уровень их знания позволял работать в любой из этих стран. Но руководство, предупрежденное о ближайших планах Гитлера напасть на Советский Союз, решило переправить Полину в Западную Польшу. Имея хорошие документы, она сумела устроиться на работу в администрацию Кракова.

Уже после капитуляции Польши связник из Центра познакомил Полину с Петром Бессарабовым. На тот момент, лишенный связи с Центром, он нуждался в надежном канале. Полине было приказано стать при нем радисткой.

Кто бы мог подумать, что служебные отношения, поначалу лишенные всякой сентиментальности, вдруг перерастут в настоящее и сильное чувство. Оба понимали, что так они стали уязвимее, а потому следовало действовать вдвойне осторожнее. Теперь свои отношения они берегли не только от врагов, но и от Центра, понимая, что при малейшем сомнении в неуспехе их могут просто разъединить.

Угораздило Петра крепко. Познавший несколько лет назад сильную любовь, буквально опустошившую его до основания, Бессарабов никак не предполагал, что подобное может повториться. Однако это все-таки случилось, шандарахнуло так крепко, что не проходило и часу, чтобы он не думал о Полине.

Девушка тоже заметно изменилась: куда только подевались ее прежние благоразумие и хладнокровие? В какой-то степени переродился и Петр: смотрел на Полину не так, как это делает опытный разведчик, лишенный эмоций, переполненный холодным расчетом, а как влюбленный мужчина, дороживший любимой женщиной. Петр прекрасно понимал, что возникшие отношения здорово вредят делу, но отказаться от Полины не мог.