Даманский. Огненные берега

— Да ну, — не поверил Павел. — Почему? Свято место пусто не бывает…

— Приказ не из погранотряда и даже не из штаба пограничного округа, — отрезал Стрельцов. — О случившемся сообщили на самый верх, оттуда и пришло распоряжение отвести пограничников.

— Ну, если так… — Павел замялся. — Им, конечно, виднее… Стреляли конкретно на поражение, товарищ капитан. Мы еле увернулись. Сначала дефилировали вокруг острова, потом ушли к себе, дождались, пока к пограничникам прибудет подкрепление с офицером, и открыли плотный огонь. Это уже не похоже на провокацию…

— Тем не менее это провокация, — отрезал Стрельцов. — Разведка боем, так сказать. Теперь им ничто не мешает усугубить это дело, подтянуть людей, вторгнуться на остров, разбить там палаточный лагерь… Очень скоро они поймут, что мы оголили территорию.

— Но это будет явное нарушение границы.

— А когда их это останавливало? Но если есть такой приказ, то я должен подчиняться. Возможно, мы что-то не понимаем в большой политике. На самом верху принимаются только взвешенные коллегиальные решения… Будем ждать разъяснений и надеяться на лучшее. Продолжайте нести службу, Павел Константинович, для вас ровным счетом ничего не меняется. Завтра в 9 утра ждем вас на заставе, в 14.00 инструктаж, в 18.00 заступаете на суточное дежурство по заставе. В вашем ведении караул — знамя, ГСМ, охрана периметра. Ночная жизнь, так сказать…

— Но как же… — Павел колебался.

— Все идет по плану, товарищ лейтенант, — нахмурился Стрельцов. — Есть приказ усилить бдительность и проявлять максимум осторожности. Войска пограничного округа приведены в повышенную боевую готовность. Мотоманевренная группа Уманского погранотряда в любую минуту готова выступить. Удачи.

Ночь выдалась бессонной, день — не лучше. Он пришел домой ни жив, ни мертв, ноги едва волочились. Настя прыгала вокруг него, помогала раздеваться, жалобно смотрела в глаза.

— Что там происходит? — бормотала она. — Нам снова такое рассказывают… Я всю ночь как на иголках провела, днем психовала, хотела уже в часть бежать… Потом Оксана рассказала — это женщина из второго подъезда, у нее муж тоже лейтенант, взводом командует… Фамилия такая странная — Мурашко или что-то в этом роде, — что муж забегал на обед, видел тебя в добром здравии… Я и не пошла, но все равно весь день нервничала…

— Вот и правильно, что не пошла, — похвалил Павел. Глаза слипались, он отключался. — Все нормально, дорогая, просто эти китайцы такие шебутные, неугомонные…

— Да ты просто овощ, — ужасалась Настя, таща его в комнату.

— Так точно, веселый овощ… — он нашел в себе силы чмокнуть ее в волосы.

Он что-то жевал — через силу, с усилием проглатывал, — только чтобы не обидеть жену, — готовила же, старалась. На колени вскарабкался котенок — такое ощущение, что подрос за трое суток, тяжелый такой стал. Приветливо мяукнул, свернулся клубочком и уснул. «Вот и мне бы так», — подумал Котов.

Настя что-то щебетала — про завтрашний поход в магазин, что «Григорий Иванович» больше не гадит, она добыла старый эмалированный тазик, котенок его страшно полюбил и теперь ходит только в него. Зато сколько грохота при каждом посещении такой уборной!





Глава 6




Павел проснулся, с опаской открыл глаза, глянул на часы, которые перестал снимать даже в душе. Начало девятого. Солнце еще не встало, рассвет благополучно прогонял ночь. Небо было ясное, значит, предстоял солнечный день. Предыдущий прошел в тумане, так хоть этим насладиться. Ночью не беспокоили, значит, на заставе все штатно, китайцы не лезут. И вообще, приятно просыпаться самому, а не по зову будильника…

Настя гремела на кухне, готовила завтрак. Он подкрался к ней сзади, обнял за плечи. Она фыркнула:

— Можно подумать, я не слышала, как ты подходишь. У меня идеальный слух, к сожалению, не музыкальный. Иди, чисти зубы, у нас яичница… с хлебом. Прибежишь днем — будут щи. Не прибежишь — сама съем.

— А вечером?

— Пока не придумала. Возможно, суп с котом, уха из петуха или гуляш по коридору…

В дверь забарабанили, Павел вздрогнул, кинулся открывать. Хорошо хоть не в трусах выскочил на лестничную площадку! Рядовой Филипчук подпрыгивал от нетерпения, запыхался, шапка с кокардой набекрень.

— Товарищ лейтенант, меня за вами послали! — выпалил рядовой. — Там китайцы чудят, и товарищ капитан приказал всем офицерам быть на месте!

— Что такое, Филипчук? Вроде не стреляют… — Павел заскрипел зубами. Накрылась ржавым тазиком глазунья с хлебом.

— Так это самое… — Филипчук вытягивал шею, чтобы разглядеть Настю у Павла за спиной — она вышла вслед за ним, непричесанная, в кухонном фартуке поверх домашнего халата. — Ага, доброго вам утречка, Настасья Игоревна… — боец замешкался. — Так они без оружия, но много их… На остров не входили. Сначала на своем берегу стояли, потом на лед вышли, совещались — видно, собрание выездное проводили. Ну, я и побег… Ребята, кстати, неслабые. Обычно маленькие, дохленькие, а эти прямо крепкие такие, гвардейцы, мать их… Простите, Настасья Игоревна…

— И что застыл, как в почетном карауле? — разозлился Котов. — Сказал и беги, сам дойду, дорогу знаю. Ждешь, пока чаем напою?

— Ну, тогда я руки в ноги… — он развернулся и загромыхал по лестнице.

— Поешь, пожалуйста, — взмолилась Настя, — ну, хоть на бегу, все равно же одеваться будешь.

Он что-то хватал, пока натягивал на себя одежду, обжигал горло горячим чаем, прыгал на одной ноге, пытаясь попасть второй в штанину. Полушубок, портупея, ушанка.

Настя, побледневшая от волнения, мельтешила рядом, что-то бормотала: она уже устала жить в страхе эти несколько дней. Что у вас происходит, черт возьми?! У нее уже мурашки на ногах рвут колготки! Он смеялся, нарочно делал беззаботный вид, уверял, что все штатно, такая уж неспокойная служба им выпала. Что ужасного может случиться на границе с братским государством?

Он пулей пролетел жилой городок, заставу. Не так уж много народа — часть личного состава — на занятиях, другие — в карауле. Из казармы высунулся дневальный Лапшин, махнул рукой, мол, все там, на речке развлекаются. Часть его ребят находились у берега, человек восемь, что-то энергично обсуждали, махали руками. Ну, ей-богу, болельщики на стадионе! Павел подлетел, запыхавшийся. Все бойцы без оружия — автоматы сдали еще вчера, вернувшись с боевого дежурства.

— Здравия желаем, товарищ лейтенант! Как оно? — непринужденно поздоровался Бабаев. — Полюбуйтесь, какая интересная ситуация. Сейчас что-то будет… Поможем?

— Стоять на месте, — приказал Котов. — Если все станет плохо — грамотно среагируем.

На остров в этот день китайцы не заходили. Группа человек в пятьдесят обошла Атаманский с западной стороны и в данный момент находилась на льду. Китайцы блуждали кучками, разговаривали между собой, смеялись. В форме и маскхалатах никого не было, возможно, военных переодели в гражданское, замаскировали под «возмущенную китайскую общественность».


Особняком мялся фотограф в треухе, делал снимки. Одеты тепло — бушлаты, пальто, меховые шапки. В основном молодые, здоровые, крепкие. Они неторопливо смещались к югу. Шли уверенно, давили массой.

Напротив них, у советского берега, стояла жиденькая цепочка пограничников в светло-песочных полушубках — отделение второго взвода лейтенанта Морошко. Видимо, бодрствующая и отдыхающая смена караула. У них были автоматы, но не станешь же применять оружие по безоружной толпе? Больше ничего — ни дубин, ни рогатин.

Станислав Морошко находился там же, он нервничал, что-то крикнул своим — очевидно, приказывал воздерживаться от применения оружия. Рука поглаживала кобуру с «макаровым». Лейтенант махнул рукой — все на лед. Пограничники выходили на реку.

Посягательство было явным и преднамеренным — нарушители не могли не знать, что они уже на советской территории. Группа медленно двигалась навстречу толпе. Психологический эффект был налицо: их больше, нас меньше…

Толпа остановилась посередине русла. Китайцы неприкаянно блуждали. Несколько человек во главе толпы что-то кричали с оскорбительными нотками, размахивали книжками. Присмотревшись, Павел удостоверился — действительно книжки в темно-красном переплете, пресловутые цитатники Мао — настольная «библия» каждого китайца.

Пограничники проявляли выдержку, и через пару минут произошла «встреча на Эльбе». Поначалу все было мирно, из толпы вышли двое — на удивление рослые, в меховых шапках с опущенными «ушами», стали что-то внушать лейтенанту, тыкали в нос своими красными книжицами. Морошко сдерживался, отвечал односложно, показывал на дальний берег, просил уйти, дескать, вы перешли государственную границу. И вообще, шли бы вы подальше. Китайцы разгорячились, стали оскорблять офицера, видимо, знали несколько «ходовых» русских слов. Пограничники подходили к командиру, чтобы морально поддержать.

— Хромает у китайцев воспитание, — неодобрительно проворчал Филипчук. — Ох, хромает…

— А кто воспитывал-то? — фыркнул Шагдаров.

Солдаты засмеялись. Павел раздраженно поморщился — не до смеха сейчас. Толпа пришла в движение, стала приближаться. Какое-то мутное серое болото — все, как один, настроены на одно.

— Коллективный разум и единство духа, — сумничал подтянутый рядовой Локтионов. Он тоже был из Новосибирска, учился в тамошнем университете на математика, но что-то случилось, учебу пришлось прервать и в один знаменательный день прибыть в военкомат.

— Лишь бы перегаром не отдавало единство духа, — проворчал Бабаев. — А что, товарищ лейтенант, в прошлый раз, когда сцепились, от них здорово разило…

Долговязый житель Поднебесной схватил лейтенанта Морошко за грудки, оттолкнул, бросил в лицо бранную фразу. Офицер отлетел на пару шагов, но устоял. Зароптали солдаты вокруг Павла. На льду в трехстах метрах от берега стало напряженно. Советские солдаты тоже кричали, грозили кулаками. Кто-то выбросил вперед согнутый локоть — жест весьма красноречивый. Морошко делал знаки своим подчиненным — оставаться на месте, он справится!

— Ну, все, — вздохнул Бабаев. — Цитаты обсудили, перешли на личности. Сейчас начнется. Что делать, товарищ лейтенант?

— Снимать штаны и бегать, — процедил Котов. — Без команды — стойте, где стоите.

— Так кипим же, — буркнул крепыш Глобыш. — Пельмени уже можно засыпать…

— Вот стоим и молча кипим…

Да какого черта — все заранее было спланировано! Не для того хунвейбины сюда вылезли, чтобы просто так убраться! По сигналу толпа пошла вперед, лейтенанту Морошко перепало скользящим ударом, он схватился за ухо. Его солдаты ломаной шеренгой начали движение, приготовили приклады к бою. Разгорелась мощная драка — дикая и беспощадная! Мельтешили кулаки, взлетали приклады, орали люди. Морошко недолгое время пытался обуздать людей, но эту стихию уже нельзя было остановить! Он покатился кому-то под ноги. Китаец потерял равновесие, треснулся носом об лед, а в следующую секунду офицер уже пинал его ногами.

— Ну, что, бойцы, вперед! — ахнул Павел. — Разомнемся, покажем, как надо!

Десять человек кинулись вниз по извилистым тропкам, высыпали на лед. Рядового Черемшина закружило, как балерину, но он справился с ситуацией, засеменил дальше.

— Быстрее, мужики, не успеем! — кричал Филипчук. — Товарищ лейтенант, подгоните их!

— Вот так, без инструктажа и касок! — хохотал сержант Сычев, до армии окончивший строительно-монтажный техникум и успевший поработать мастером на стройке.

Доказывать начальству было некогда, да и глупо. Своих же бьют! Бойцы бежали на выручку второму взводу. Тот отступал под натиском превосходящей толпы.

Ребята умели драться — рослые, накачанные, но преимущество противника было налицо — их давили числом. На каждого солдата набрасывались по двое-трое. Другие обходили сзади.

Потасовка была отчаянной. Морошко снова получил по голове, крикнул, чтобы отходили. Помощь пришла своевременно. Морошко защищался двумя руками, пятился. Пистолет он так и не вытащил, да и правильно. На него наскочили два скалящихся молодчика, орали, наносили удары. Пятился ефрейтор, вяло отбиваясь, кровь капала с губы. Другой отходил, пошатываясь, держался за живот.

Десять человек в светлых полушубках с ходу врубились в толпу. Дикий ор воцарился над скованными льдом водами. Китайцы, недовольно крича, стали пятиться. Но сзади на них напирали другие. Получилась куча-мала.

На Павла набросился молодой китаец в треухе. Выпала из его кармана красная книжица, раскрылась, «рассыпав» мудрые изречения. Он сам же и наступил на собственное чтиво, впал в замешательство. Павел оттолкнул его, стал пробиваться к командиру второго взвода, оказавшемуся в трудной ситуации. Кулаками приходилось молотить налево и направо. Бросился наперерез невысокий китаец с глазами-щелочками. Руки в перчатках, кривая улыбочка до уха. Сделал обманное движение — Котов повелся, кулак пропорол пустоту, и в тот же миг лейтенант получил затрещину. В голове забренчало, как в старой бабушкиной шкатулке. Сознание осталось на месте, жар ударил в голову. Ну, ты нарвался, гаденыш! Павел отбил левой рукой очередной удар, а правой двинул так, что хрящ захрустел в суставе. Кулак пробил толстый бушлат, погрузился в живот противника. У китайца перехватило дыхание, глаза полезли из орбит. Он закашлялся, согнулся, жалобно завыл. Но жалости не было. Павел добавил по зубам, хорошо что рука в перчатке, не так больно. Противник повалился, его начали топтать свои же.

Бабаев месил крупного китайца в телогрейке. Фантазии у бойца хватало: сначала пробил солнечное сплетение, а когда противника согнуло, натянул ворот фуфайки ему на голову. Бить после этого было легче. Создавалось впечатление, что для Бабаева важнее процесс, а не результат.

Как-то стихийно образовался ударный клин — несколько бойцов, молотя прикладами, рассекли толпу. Китайцы отваливались с разбитыми лицами. Автоматчиков на флангах поддерживали товарищи, не давали противнику зайти сзади.

— Получайте, суки! — орал ефрейтор Терехов. — Будет вам ледовое побоище!

Пробиться к Морошко оказалось непрос-то — он находился в самой гуще. Шапку лейтенант не потерял, на глаза из-под нее сочилась кровь. Он неуверенно держался на ногах, пытался отбиваться, но руки слабели.

Павел поддал кому-то в бок, другого пнул по коленной чашечке. Подхватил лейтенанта под мышки, потащил назад. Дикий вопль откуда-то сбоку, он не успел среагировать, да и не потребовалось. Раскрасневшийся боец из взвода Морошко долбанул лихача в висок прикладом, и тот покатился по льду, делая впечатляющие кувырки.

— Спасибо, — пробормотал Павел.

— Зачет автоматом, товарищ лейтенант? — засмеялся пограничник, видимо, тоже бывший студент.

Вот именно — автоматом. Павел вытащил избитого офицера из гущи борьбы, оставил на льду, кинулся обратно.

Китайцев было больше. Пограничники отступали под натиском, но продолжали драться, как львы.

— Товарищ лейтенант, у меня уже сил не хватает, чтобы их бить… — хрипел рядовой Глобыш, орудуя массивными крестьянскими кулаками. — Они не кончаются, суки, откуда только берутся, от сырости, что ли…

Лед был забрызган кровью, ее размазывали сапогами, упавшими телами. Если кто-то падал, вокруг него мгновенно валились другие — спотыкались, грохались об лед.

— Сволочь, он мне губу рассек! — возмущенно надрывался Локтионов, прижимая перчатку к ране. Второй рукой он умудрялся эффективно отбиваться.