Дань псам. Том 2

Толкай, пока оно само не толкнет,

И тогда кричи, кричи от ужаса.

Ты не знал, не подозревал, чем грозят

Закрытые глаза.

А ныне можешь выть, истекать неверием.

Кончено, умерло.



Вот теперь проталкивайся вперед,

Царапая глаза рыдающим родичам.

Твоим прекрасным детям не будет наследства.

Оно убито, убито.

Будущее скормлено какой-то священной славе.

Миру конец. Конец.





«Сибанова предсмертная исповедь» Сибан Аренский





Глава тринадцатая




Мы его разглядели еще за лигу.

Он шел к нам, шатаясь под тяжестью

Своей ноши.

Казалось, на нем корона, но потом мы поняли,

Что он увенчан шкурой змея, жалящего

Собственный хвост.

Мы смеялись и пили, когда он вдруг рухнул,

Приветствовали его, когда он снова поднялся,

Светло и радостно,

Но помрачнели, когда он оказался рядом.

И мы увидели то, что он нес с собой

В бережных объятьях.

Он же с облегчением нам улыбнулся

И сказал, что найденный им юный мир

Отныне наш.

Тогда мы взглянули на него, словно великие боги,

Прикинули, сколько нежданных даров нас ждет.


Обнажили ножи,

Храбро и гордо отрезали себе кусок за куском.

Каждый получил еще кровоточащую долю

И насытился.

Когда ничего не осталось, он заплакал,

Отшатнулся с болью и печалью в глазах,

Опустил руки.

Но волки обгладывают до костей любой мир,

Мы лишь обнажили свою истинную природу.

Во всей невинности

Мы уверяли, что скромны в своей чистоте,

Однако он отвернулся и не слышал нас.

А во рту горчило.



И когда в наши жилы проник яд предательства,

Мы увидели, как он уходит, за лигу и дальше

В одиночестве.

Он скорбно отказался от нашей доброты,

Радостно предал смерти нас, неразумных,

Ужаленных змеем.





«Последние дни нашего наследия» Рыбак кель Тат



Огромные рессоры прогнулись чуть ли не до земли, но оглушительный удар все же смягчили. Когда вслед за этим гигантский экипаж снова швырнуло вверх, Остряк краем глаза заметил, как один из братьев Валунов, не удержавшись за поручень, кубарем взмыл в мутный воздух. Он бешено размахивал руками и брыкался, а на лице его застыло выражение крайнего изумления.

Полет прервал туго натянувшийся страховочный ремень – оказалось, что Валун все же привязался, правда, лишь за лодыжку. Придурок спикировал вниз и исчез из виду.

Лошади дико ржали и плескали гривами, бешено несясь вперед по неровной каменистой почве. Темные фигуры у них под копытами приглушенно вскрикивали, фургон же, переезжая очередное тело, мерзко сотрясался.

Прямо над ухом кто-то громко заорал, и Остряк, извернувшись на своем посту на крыше фургона, увидел второго Валуна, Юлу, который изо всех сил тянул за ремень. Над краем крыши появилась голая – мокасин куда-то подевался – ступня с узловатыми пальцами, растопыренными, словно бы ее обладатель пытался уцепиться за ветку. За ней последовали голень и шишковатое колено. Мгновение спустя Амба сумел ухватиться руками за край крыши и вытянул себя наверх. При этом еще и непонятно чему ухмыляясь.

Фургон Тригалльской гильдии несся сквозь полумрак, пробиваясь через бурлящую людскую массу. Он резал ее, словно рассекающий бушующие волны корабль, а из драных рукавов к нему тянулись, пытаясь за что-нибудь ухватиться, гнилые руки. Для некоторых попытка оканчивалась лишь тем, что конечности вырывало из суставов. Других сшибало с ног и волокло следом – эти начинали карабкаться повыше в поисках лучшей опоры.

Сразу же сделалось ясным, в чем, собственно, заключается основная функция пайщиков. Сладкая Маета – низенькая, полноватая, улыбчивая женщина – оскалилась, взвыла и шарахнула топором по тянущейся к ним лапе. Кости хрустнули, словно спички, а она с воплем пнула прямо в иссушенную гримасничающую морду, да так сильно, что башка слетела с плеч.

Будь прокляты эти покойники – они пробивались сейчас через целое море оживших трупов, и чувство было такое, что каждый из них тоже не прочь прокатиться.

Рядом с Остряком выросла звероподобная фигура. Волосатый, точно обезьяна, баргаст довольно ухмыльнулся ему, скаля почерневшие зубы.

Оторвав одну руку от латунного поручня, Остряк выхватил саблю и полоснул покойника поперек физиономии. Тот отшатнулся, внезапно лишившись доброй половины ухмылки. Остряк извернулся и отвесил ему пинка в грудь. Жуткое создание рухнуло с фургона. Мгновение спустя его место заняло другое существо – узкоплечее, с вытянутым черепом, на макушке пучок серо-бурых волос, а под ними сморщенное личико.

Остряк пнул и его.

Фургон сильно тряхнуло – гигантские колеса переехали кого-то или что-то весьма солидного размера. Остряка сбросило с крыши, он завопил от боли в вывернутой руке, но поручня не выпустил. Когтистые пальцы скребнули по бедру, и он в панике замолотил ногами. Пятка вдруг ударила во что-то твердое, Остряк воспользовался этой возможностью, чтобы оттолкнуться и закинуть себя обратно на крышу.

Тем временем на противоположной ее стороне три покойника навалились на Сладкую Маету, причем с явно бесчестными намерениями. Та извивалась под ними, пытаясь отмахиваться топорами и кусать полуистлевшие руки, а тех, кто лез с поцелуями, бодала. К заварухе присоединился Рекканто Илк – в руке у него был странный нож с пилообразным зазубренным лезвием, он резал им суставы нападавших, а отсеченные конечности сбрасывал с крыши.

Привстав на коленях, Остряк обвел взглядом окружающий пейзаж. И понял, что вся масса мертвецов пытается двигаться в определенном направлении, а фургон пересекает их путь под косым углом – так что сопротивление все нарастает, тела заполняют брешь, словно хлещущая из раны кровь, скорость с неизбежностью падает, а лошади из последних сил бьют копытами, взбираясь на громоздящиеся перед ними трупы…