Дань псам. Том 2

Который собрал все свои силы, чтобы не отшатнуться.

Бедуск Палл Ковусс Агапе, назвавший себя яггутским «анапом», был попросту великаном – весом, скорее всего, превосходившим Маппо, и при этом на полторы головы выше трелля. Кожа его была синей, оттенка более глубокого, чем у любого из напанцев, каких Квелл только мог вспомнить. Синева, казалось, коснулась даже торчащих у него из нижней челюсти клыков с посеребренными кончиками.

Квелл прокашлялся. Ему снова требовалось помочиться, но придется потерпеть.

– Давно вы ее утратили?

– Кого?

– Ну… супругу.

Бедуск Агапе взял с мраморного столика один из трех хрустальных графинов, принюхался к содержимому и снова наполнил кубки.

– А у тебя, маг, когда-либо была жена?

– Что-то не припомню.

– Я хочу сказать, что иногда вот так и случается.

– Что?

Яггут указал рукой в сторону окна.

– Есть, а потом раз – и нет.

– Вы про утес и двор?

– О нет. Я про жену.

Квелл бросил беспомощный взгляд на Наперсточка. Маппо тем временем стоял рядом с винтовой лестницей и рассматривал что-то наподобие причудливого окуляра, который был закреплен на черном металлическом штыре, снабженном необычного вида подшипником, что позволяло отклонять устройство вверх, вниз и в обе стороны. Проклятый трелль совершенно не на то обращал внимание!

Наперсточек в ответ лишь округлила глаза.

– Утрата, – произнес маг, запинаясь, – есть событие весьма прискорбное.

– Разумеется, – ответствовал Бедуск Агапе, нахмурившись.

– Хотя, пожалуй, и не всегда. Если речь, например, идет об утрате, ну, скажем, невинности или любимого драгоценного камешка…

Окаймленные красным глаза смотрели на него, не мигая.

Квеллу захотелось покрепче сжать ноги – а еще лучше, переплести их, – пока змей у него в штанах не принялся пускать слюни или, того хуже, плеваться.

Наперсточек заговорила необычно сдавленным голоском:

– Анап, наложенное на дочерей деревни заклятие…

– Всего их было двенадцать, – сообщил Бедуск Агапе. – Пока что.

– Вот как. А куда делись остальные девять?

Яггут бросил короткий взгляд в ее сторону.

– Вы здесь не первые столь неприятные гости за несколько лет. Разумеется, – добавил он, отпив вина, – девочек отсылают теперь дальше по побережью в соседнюю деревню – увы, навсегда, что не обещает этой большого будущего.

– Мне показалось, там в погребе были и женщины, – заметила Наперсточек.

– Рождение ребенка предотвращает срабатывание заклинания. Матери ему неподвластны. Так что если у тебя или твоих спутниц хоть когда-то были дети, беспокоиться не о чем.

– Хм, – сказала Наперсточек, – не думаю, что мы удовлетворяем этому критерию.

– Весьма печально, – ответил Бедуск.

– Так как же вышло, что вас избрали бурмистром? – поинтересовался Квелл. – Ничего особенного, простое любопытство – привычка, только и всего. Я ничего такого не имел в виду…

– Полагаю, что они все вместе решили как-то скрасить мое горе, мое одиночество. Хотя теперь вряд ли кто-то из них решится отрицать, что приглашение было непродуманным.

– И почему же?

– Потому что оставь они меня в покое, столь ужасного заклятия, надо полагать, не случилось бы.

– Так это ваше заклятие?


– Ну да.

Повисло молчание. Стоявший у лестницы Маппо медленно повернулся в их сторону.

– Значит, вы могли бы его снять, – сказал наконец Квелл.

– Да, мог бы, но не стану.

– Но почему?

– Потому что ваши сложности меня не слишком заботят.

Квелл сложил ноги крест-накрест.

– Могу я поинтересоваться, что случилось с вашей супругой?

– Мы поспорили. Я проиграл. Пришлось ее закопать.

Магу показалось, что в ответе отсутствует некая существенная подробность. Но его сильно отвлекал мочевой пузырь. Мысли путались.

– Значит, – проговорила Наперсточек тоненьким голоском, – если вы кому-то проспорите, то его убиваете?

– Я ничего не говорил о том, что она умерла.

– А теперь, яггут? – спросил Маппо со стороны лестницы.

Бедуск Агапе вздохнул.

– Теперь это представляется вполне вероятным, согласись?

– И долго она провела там? – снова спросил трелль. – Твоя супруга?

– Лет девять или около того.

– А что был за спор?

– Я чувствую в твоем тоне определенную воинственность, трелль.

– Всего лишь воинственность, яггут? – Маппо обнажил собственные клыки в холодной ухмылке. – Боюсь, твои чувства от одиночества несколько притупились.

– Понимаю. Ты, кажется, полагаешь, что способен меня одолеть?

– Я спросил про спор.

– Что-то банальное. Уже не помню подробностей.

– Но ты остался один, во всяком случае, пока жители деревни над тобой не сжалились и не избрали бурмистром. А потом… ты влюбился?

Бедуск Агапе поморщился.

Наперсточек громко вздохнула:

– А! Теперь я понимаю. Вот оно что! Она тебя отвергла. И ты опять озверел, только всю деревню похоронить уже не мог…

– Я рассматривал подобную возможность.

– Хм, ну, в любом случае передумал. И вместо этого наложил заклятие – на нее и на всех ее миленьких подружек, потому что они над тобой насмехались или вроде того. Превратив их в тралка вонан. В Тех, кто питается кровью.

– Но не надейся, ведьма, что сумеешь разбить мое заклятие, – сказал Бедуск. – Ничего не выйдет, пусть и с помощью мага. – Яггут перевел взгляд на Маппо. – И даже если тебе, трелль, удастся меня убить, заклятие не исчезнет. – Он в третий раз наполнил свой кубок. – Прежде чем оно подействует, у ваших женщин есть сутки или около того. Мне думается, за это время им следовало бы попытаться забеременеть.

Квелл вдруг уселся попрямей.

Однако когда увидел выражение лица Наперсточка, довольная улыбка на его собственной физиономии сделалась несколько пристыженной.



Далеко внизу, на узенькой песчаной полоске, оставшейся от берега, у самого скального подножия волны с гулом запускали пенные щупальца в мешанину глины, камня и черных волосатых корней, прогрызая в ней глубокие канавы, по которым обратно в море стекала мутная илистая вода. Все здесь непрерывно шевелилось, оседало, растворялось, целые участки рушились под напором волн.

На некотором отдалении от утеса береговая полоса появлялась вновь, белый песок на ней был усеян комками ржавчины, оставшимися от многих тысяч корабельных гвоздей и заклепок, в изобилии усеявших отмель. Чуть дальше от воды высились баррикады из древесных обломков, а за ними вытесанные в скальном подножии истертые ступени вели к зеву пещеры.

Пещера на деле была вырубленным в скале тоннелем, что шел круто вверх сквозь чрево откоса, заканчиваясь внутри самого большого здания деревни – складского помещения из дерева и камня, где грабители кораблей разгружали тележки, которые приходилось вытягивать вверх от самого подножия. Предприятие, если рассматривать его подобным образом, было поставлено на широкую ногу и обеспечивало занятием всех деревенских жителей – начиная от тех, кто поддерживал в порядке ложные маяки, и заканчивая теми, кто на больших лодках выгребал к рифам, где они, собственно, и грабили потерпевшие крушение корабли, заодно оглушая дубинками выживших членов команды, чтобы тем вернее захлебнуться. Местная легенда, сочиненная, чтобы дать хоть какое-то оправдание столь жестокой деятельности, ядром своим имела какие-то давнишние пиратские рейды и предложение, с которым выступил некто (быть может, бурмистр, живший здесь с незапамятных времен, или же местная знаменитость, Сторож Гачарж Хадлорн – который, впрочем, успел отбыть, так что возможность уточнить у него подробности отсутствовала) – раз уж море с такой готовностью приносит к берегу убийц, почему бы ему заодно не нести потенциальным убийцам и гибель? Когда мысль наконец укоренилась, внизу заработали кувалды и заступы, зачиркали кремневые кресала, и вскоре рискованный рыбный промысел ради пропитания на ближних отмелях сменился занятием куда более доходным.

Нет, сети иной раз по-прежнему забрасывались, особенно во время штилей, когда прочий урожай делался не столь обильным – и никто не стал бы отрицать, что и рыбы словно по благословению сделалось теперь намного больше, да еще какой крупной и жирной! А ведь еще недавно рыбное поголовье здесь почти совсем истощилось.

Берег вполне устраивало то, что на песок временами выбрасывало полуобглоданные трупы, где за них тут же принимались полчища чаек и крабов. Берег помогал добела отчистить каждую кость, а дальнейшее – засыпать их песком или же унести прочь – предоставлял волнам. Однако нынешним вечером, незадолго до заката, на песок выкарабкалось нечто не совсем обычное. Необычное тем, что все еще жило. Крабы разбегались у него с пути так быстро, как только им позволяли крошечные ноги.