Дариен

– Мое оружие не навредит этому человеку, – ответил стрелок.

Он выстрелил четырежды, и все, кроме Элиаса, четырежды вздрогнули от грохота. Элиас же лишь поворачивался и отодвигался вбок. Пуля – очень маленькая штука. Когда точно знаешь, где она пролетит, ничуть не сложно уклониться от нее самую малость. С мечами куда сложнее, хоть они и медленней.

Один из стражей шагнул к Дидсу и приставил холодное дуло к его шее сзади. От этого прикосновения Дидс застыл и разжал пальцы, позволив дымящемуся револьверу упасть на землю.

– Видите? – проговорил он. – Его невозможно застрелить. Не торопитесь, генерал. Попробуйте сами, если желаете. Потом можете сказать, что я зря трачу ваше время! Но я уверен: человек, которого нельзя убить, мог бы вам пригодиться.

Генерал Джастан стоял совершенно неподвижно, с неестественно спокойным выражением лица. Он кивнул своим стражам, которые держали наглого стрелка на мушке. Дидс верно служил уже не первый год, но генерал не был уверен, понял ли стрелок, как близко к смерти он оказался ради своей демонстрации. Генерала охраняли самые подготовленные, лучшие солдаты из всей армии. Если бы Дидс хоть на миллиметр сдвинул дуло револьвера в сторону генерала, уже через секунду он лежал бы на земле трупом.

Думая об этом, генерал поглядел на светящееся восторгом лицо парня. И тогда он понял: Дидс пошел на риск ради собственного удовольствия. Джастан покачал головой, думая о безрассудстве молодых, которые верят, что харизма и удача защитят их от смерти. Он подал стражам тайный сигнал не вмешиваться: слегка шевельнул пальцами за спиной. Он не заложник, и Дидс его не предавал. Генерал почувствовал облегчение при этой мысли. Убить его было бы позором.

Генерал Джастан вышел на залитую утренним светом улицу, жестом приказав следовать за ним. Элиас посмотрел на Дидса, уверенность убывала в нем с каждой секундой, но стрелок лишь расплылся в улыбке и похлопал его по спине. Оба понимали, что Элиас мог бы этого легко избежать.

– Я просил один день твоей жизни взамен на жизни твоей жены и дочерей. Так мы договаривались, Элиас, и мы оба получили выгоду из нашей сделки. Я думаю, тебе предстоит еще одна сделка, на этот раз с генералом.

– Нет. Как только я буду уверен, что Бет и девочки в безопасности, я оставлю… все это позади.

Элиас Пост раздраженно махнул рукой на огромный многолюдный лагерь Бессмертного легиона, окружавший их со всех сторон, – целый город, раскинувшийся на дикой местности, со своими дорогами, кузницами и тавернами для офицеров; город, который разбирали и выстраивали заново, для того чтобы люди, убивающие других людей, могли безопасно передвигаться в сторону границы.

Элиас застонал, снова ощутив нарастающее давление. В полной тишине генерал заглянул в полированную деревянную коробку, которую ему поднесли, и осмотрел пару новых револьверов. Два смертоносных куска вороненой стали, в цилиндрах которых виднелись затупленные концы пуль. Давление усилилось, когда стражи отошли в сторону, стараясь встать так, чтобы не попасть под пули генерала или кого-нибудь из его посетителей. Элиас вяло улыбнулся. Что в этом сложного, когда он стоит неподвижно.

Дидс не доставал револьвера из кобуры, низко свисающей с его ремня. Вместо этого он скрестил руки и встал рядом с генералом.

– Один день твоей жизни, Элиас, – громко сказал он. – И знай, я не солгал насчет лекарства. Я всегда держу слово.

У Элиаса едва хватило времени, чтобы выпалить в ответ слова проклятия, которые тут же потонули в оружейном грохоте, дымом и пламенем разбившем тишину лагеря.





Глава 4

Трифолд




Не было ничего удивительного в том, что она оказалась воровкой, хотя что-то забавное все- таки в этом просматривалось. Сквозь полуприкрытые в темноте глаза Доу наблюдал за ней, не сомневаясь, что она шарит в его мешке. Нечасто она этим промышляет, судя по шороху. И она вряд ли из тех, кто приставит нож к глотке и заберет весь мешок, а вместе с ним и все, что только сможет унести. Он был готов к этому, когда она сползла с постели, которую разделила с ним, тихая и осторожная, но недостаточно зоркая, чтобы заметить маленькое лезвие, которое он, словно лепесток, сжимал в руке. Если бы она тихонько обошла его со спины, чтобы убить, он преподал бы ей урок. Один из тех уроков, которые никогда никому не приносят пользы.

Она сунула руку поглубже в его заплечный мешок, и внутри что-то звякнуло. Доу с трудом сдержал улыбку, когда ее тень замерла. Затем темноволосая девушка резко обернулась, чтобы убедиться, что он по-прежнему спит. Звон монет мигом заставил бы его проснуться – где угодно, только не здесь и не сейчас. Внутри мешка, затягивающегося тесемкой, лежала ловушка, которую он купил у брата чуть раньше тем же днем, маленькая полуодушевленная вещица, которая наверняка отучит эту девицу обворовывать спящих мужчин. Доу уже предвкушал, как затрясется от хохота, когда маленькая штучка оживет и вонзит острые зубы в плоть девушки. Кто сунет руку в мешок, тот лишится пальца, так сказал его брат Джеймс. Что еще лучше, эта штука была не совсем живой: ее выплавили из меди и одушевили. От владельца не требовалось ничего, кроме одного-единственного слова, которое выучил Доу, чтобы обезвредить ловушку. После укуса она сворачивалась в клубок там, куда бы ее ни забросили, возвращалась в исходное положение, и ее можно было использовать снова. Для Доу Трифолда такая защита стоила потока серебряных монет, которые он выложил.

Он открыл глаза чуть шире, когда Нэнси вытащила мешочек с монетами и стала рассматривать его в свете звезд. Он заметил, как сверкнули ее зубы, когда она улыбнулась и сунула мешочек под блузку. Ошеломленный Доу с раздражением наблюдал, как она сунула руку в мешок, на самое дно. Почему она не кричит? Там у него лежат ценные вещи. Он подождет еще пару секунд. Если она так и не завизжит, то он притащит ее к своему лживому братцу и потребует, чтобы… Он поднял голову. В комнате было довольно темно, но Доу разглядел, что Нэнси держит в руке ящерицу, отлитую из меди. Чуть раньше тем же днем он своими глазами видел, как эта проклятая Богиней бесполезная тварь ползает по прилавку, стуча крохотными шипастыми лапками по столешнице из стекла и красного дерева. Конечно, она обманула его ожидания.

Братец всегда испытывал слабость к таким сделкам, не мог устоять перед тараторящими торговцами, а те каждый раз подсовывали ему медь под видом золота. Трифолд стиснул зубы, сжал кулаки, и тупая сторона лезвия-лепестка впилась ему в ладонь. Он рывком соскочил с постели, обхватил горло девушки рукой и дал ей почувствовать прикосновение ножа. Он обнаружил, что тяжело дышит – слишком долго пришлось контролировать дыхание. Учащенные вдохи и выдохи плавно превратились в смех, и Доу сдавил девушку сильнее.

– Кто же это обкрадывает любовников, а? – проговорил он прямо ей в ухо.

– Как правило, те, у кого нет денег, – ответила Нэнси. Голос у нее оказался спокойным и безразличным, словно никто не прижимал острое лезвие к ее горлу.

– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что ты не кричишь сейчас от боли. У меня в мешке припрятано несколько побрякушек против воров. Одна из них могла оттяпать тебе руку. Чтобы ты знала, я наблюдал за тобой. Я ждал, когда ящерица укусит тебя, но, похоже, мне подсунули фальшивку.

– Значит, ты глупец, – сказала девушка. – Ты веришь в магию? Это ведь всего лишь сказка для детишек и наивных глупцов. Для уличных простофиль. Но ты не ребенок. Значит, ты один из доверчивых дурачков? Пусти меня. Надеюсь, ты извлек из этого кое-какой урок и это изменит твою жизнь, Доу Трифолд. Магия? Это все ложь.

Он моргнул и потряс головой. Он был на взводе, но она несла такую чушь, что ему захотелось все это опровергнуть. Дядюшка сказал ему однажды, что люди больше склонны верить большой лжи, нежели маленькой, но это же просто нелепо.

Он отшатнулся.

– Тебе повезло, Нэнси. В любую другую ночь ты осталась бы без пальца. Клянусь Богиней, да ведь ты живешь в Дариене! Здесь есть целые улицы с магазинами, и в каждой витрине взгляд за что-то да зацепится.

Ты наверняка видела хоть что-то магическое, предмет или заклинание, что-нибудь, что не поддавалось объяснению.

– У вас на улицах полно лицемерия, к тому же я выросла в другом конце города, там, где не занимаются такой чепухой. – Она сделала глубокий вдох, словно ей было больно говорить. – Там, где вдоль реки стоят ночлежки, ясно? Мы не видели ваших расчудесных волшебных витрин вокруг Файвуэй или Рэд Конерс. Я как-то раз видела глотателя огня, но у него что-то текло с подбородка, и мне стало ясно, что никакой магии в этом нет. А еще я месяц прожила с фокусником, хотя он был скорее лжецом и карманником, если уж начистоту. И в этом я тоже не нашла ничего сверхъестественного, если, конечно, не считать умения вытягивать деньги из дураков. А я не дурочка, Доу! Я не тупая, как все эти важные шишки из знатных семей, которые наматывают круги по дорогам и принимают участие в представлениях, разглагольствуя о вине и… все такое.

Он посмотрел на Нэнси почти с беспокойством. Она едва заметно покраснела, говоря и размахивая руками. Словно нежный, смеющийся цветок, который повстречался ему прошлым вечером, был всего лишь картинкой. Ролью, которую она играла.

– Слушай, – начал он.

Она помотала головой.

– Не знаю, где вырос ты, хотя, судя по твоей самоуверенности, ты всегда знал, что без ужина не останешься. Я не злюсь на тебя за это, Доу. Мир должен быть таким для каждого. Но он не такой. Наверное, ты думаешь, что город – это место, где закон одинаков для всех, а Двенадцать Семей ночами не спят, переживая о бедняках в ночлежках.

– Ты не знаешь, где я рос, – сказал Доу. Она подняла голову и молча ждала, что он скажет дальше. Он немного покраснел. – На Тисовой улице, возле главной дороги.


– О, ты, должно быть, так страдал, Доу. Я не знала.

– Там тоже были бандиты, знаешь ли.

– Нет, Доу. Бандиты – это те, кто внушает тебе ужас и перерезает горло. Они заполонили улицы вокруг Файвуэй, а в таких модных местечках, вроде Тисовой улицы, и не появляются. Ты и впрямь не знаешь жизни.

Он нахмурился, раздосадованный собственным желанием доказать ей, что он вырос в нищете, хотя это было не так. Отец с матерью жили в собственном доме, пусть и с обшарпанными стенами и изредка мелькавшей по углам крысой. Он подозревал, что стоит ему упомянуть о крысе, как Нэнси поведает какую-нибудь ужасную историю о том, как ей приходилось их есть.

– Если ты в таком восторге от своих ночлежек, как же ты оказалась по эту сторону реки? – спросил он.

– Я ушла оттуда, когда лихорадка перебралась через пристани. Слишком много трупов, которые даже некому было убирать. Я видела детей, лежавших под солнцем; над ними кружили мухи, и в этом тоже мало волшебного. – Она вздрогнула, взгляд ее остекленел. – Я думала, в этой части города будет почище, и я не ошиблась. Здесь телам хотя бы не позволяют долго лежать – нет, только не здесь. Я работаю как проклятая на Баскера, и он, по крайней мере, меня не трогает, что тоже само по себе необычно. А если я встречу мужчину, который мне понравится, я, возможно, позволю ему купить мне выпить и украсть меня до утра. И я не жалуюсь, Доу. Во второй раз ты был куда медленнее.

Доу уставился на нее. Продолжать размахивать ножом? Это грубо, так что он принялся вычищать лезвием грязь из-под ногтей.

– Но быть не может, чтобы ты ни разу не видела магии… – продолжал он упрямо, твердо вознамерившись переубедить ее.

Нэнси вздохнула.

– Я не разбрасываюсь деньгами, шатаясь по главным улицам, Доу. Выложить дневное жалованье за липкий кусок хлеба? И это еще, считай, повезло. Я считаю каждую монетку и когда-нибудь скоплю достаточно, чтобы купить где-нибудь комнатушку или две, и все благодаря этому. – Едва прозвучали последние слова, она закрыла рот, будто и так наговорила слишком много откровенностей.

К его досаде, она склонилась к нему и, положив ладонь ему на руку, заговорила медленно, словно объясняла очевидное бредившему человеку:

– Зеваки каждый день теряют кошельки, глазея на какого-нибудь уличного волшебника. Это лишь хитрый трюк. Зоркий глаз и проворные руки, вот и вся магия, – сказала она. – Хочешь, покажу тебе фокус с исчезновением монетки? Я умею. Один мальчишка научил.

На его глазах она взяла монетку и сдвинула ладони так, чтобы монетка спряталась, а затем приставила одну руку к другой руке и разжала пальцы на обеих. Очень недурно. Вид у нее был совершенно спокойный и даже слегка сочувствующий. Доу понял, что хочет убедить ее во что бы то ни стало, хотя бы ради того, чтобы лишить иллюзий, которые цвели в ней пышным цветом. Не то на пользу обществу, не то просто потому, что он очень сильно хотел доказать девушке, что он прав, а она ошибается.

Ему на ум пришли три доказательства, которые можно продемонстрировать, не сходя с места. Доу улыбнулся, спрятал нож в карман и подтянул поближе свой заплечный мешок. Похлопал по выпуклому наружному карману.

– Я могу показать тебе магию, Нэнси. Но после я потребую извинений.

Он уже собирался ослабить шнурок, но вдруг засомневался. Что, если все это тоже игра? Вдруг она просто хочет, чтобы он выложил самые мощные вещи? Что ж, он готов был поклясться, что кусающаяся ящерица точно входит в их число. В конце концов, он выложил за нее брату кругленькую сумму. Когда девушка села и посмотрела на него, приподняв одну бровь, Доу вытянул руку и жестом указал на ее блузку. Она достала ящерицу из-за пазухи и протянула ему. Сначала Доу опасался, что ящерица оживет, но потом, хмурясь все сильнее, понял, что в его руке лежит неподвижный тяжелый кусок металла. Он резко швырнул его на столбик кровати, а затем снова сел, скрестив ноги, и бросил ненужную вещь в недра мешка.

– Нэнси, утром я бы отпустил тебя с искренней благодарностью и, возможно, с достаточным количеством монет, чтобы ты смогла купить себе еды. Старый Дариен может быть жестоким касательно заработка, и поверь мне, тяжелые дни случались у меня ничуть не реже, чем удачные. Если бы ты была честна со мной, я бы проводил тебя достойно. Но вместо этого ты попыталась ограбить меня, кстати, ты вернешь мне мешочек с монетами, спрятанный у тебя за пазухой, если не хочешь, чтобы я забрал его сам. Давай. Не заставляй меня снова доставать нож.

– Сначала покажи мне магию, – ответила Нэнси и похлопала себя по груди так, что мешочек упал чуть глубже. – У меня тоже есть нож, Доу. Ты застал меня врасплох, но, если ты попытаешься проделать это снова, я отрежу тебе уши. И все же… – она замялась, и, глядя на нее в свете звезд, Доу подумал, как же молодо она выглядит. – Мне всегда было интересно. Я видела ведьм и магические лавки, видела талисманы, которые носят многие люди, и, похоже, все они верят в магию, но я же знаю, что все это ложь. Великая ложь, которую никто и никогда не поставит под сомнение, потому что иначе городу конец.

– Если я покажу тебе магию, ты вернешь мне мешочек? – спросил Доу. Мама всегда говорила, что переговорщик из него никудышный. Он почувствовал, что как-то вдруг утратил превосходство в разговоре, но все же у него имелся магический предмет, существование которого она не смогла бы отрицать, и, пока она будет увлечена им, он сможет снова вытащить нож. Замечание об отрезании ушей не очень-то ему понравилось.

– Верну, Доу. Мне легко обещать, потому что я знаю, что мне не придется выполнять обещание. Ты сам предложил эту сделку. Покажешь мне магию – получишь назад кошелек…

– Мешочек, Нэнси. Не кошелек.

– …а не сможешь – я оставлю его себе, – закончила она и протянула ему руку, чтобы скрепить сделку.

Сморщившись, словно от боли, Доу пожал ее руку. Хотя в конце концов все это будет уже не важно.

– Тогда зажги лампу и подкрути фитиль, дорогая. У меня есть кое-что, что поможет расширить твои знания.

Лампа еще не успела остыть, а на шкафу висела цепочка с кусочком стали и кремнем. Нэнси повернула колесико большим пальцем, высекла искру в мешочек с трухой и принялась раздувать огонь, пока не загорелся фитиль, пропитанный маслом, и комнату не залил золотистый свет.

Доу осмотрелся и мысленно вздохнул при виде стройной фигуры девушки. Она села лицом к нему на единственный в комнате стул, перебросила ногу на ногу, как благородная леди, а потом чуть наклонилась вперед и оперлась на колени локтями. У нее был такой серьезный вид, что Доу не сдержал улыбки. Он даже сделал в воздухе широкий жест, демонстрируя два предмета, которые достал из мешка. Первый предмет оказался маленькой шкатулкой, украшенной золотом и ониксами. Другой – кинжалом в ножнах, который был не длиннее его большого пальца, но стоил больше, чем все его прочие пожитки, вместе взятые. Доу подумал, что на деньги, вырученные за один этот кинжал, он мог бы купить таверну и полдюжины близлежащих домов в придачу. Именно поэтому он потратил немалую сумму на никчемную охранную ящерицу, которая оказалась совершенно бесполезной.

– О, моя дорогая, милая Нэнси, этой ночью ты оказалась рядом с нужным человеком. Возможно, глядя на меня, ты видишь всего лишь красующегося авантюриста…

– Возможно, – пробормотала Нэнси.

Доу сделал паузу, достаточно долгую, чтобы смерить ее взглядом, раз уж она решила высмеять его.

– …и это действительно так. Но все-таки за последние несколько лет после моего восемнадцатого дня рождения я стал крайне знатоком в магии. Экспертом в…

– «Крайне знатоком»? – переспросила она, улыбнувшись. – Не думаю, что так говорят. Можно быть крайне храбрым или крайне привлекательным…

– И оба эти качества относятся ко мне, а еще я крайне нетерпелив. Не забывай, Нэнси, что я мог бы закричать: «Воровка!», как только увидел, что ты копаешься в моих вещах. Ты бы вмиг лишилась работы, вот что я тебе скажу. Баскер у себя воришек не потерпит. Но вместо этого я сижу здесь, делаю тебе одолжение и отвечаю на главный вопрос твоей жизни раз и навсегда. Если ты будешь ценить мое невероятное терпение и не станешь перебивать меня через каждые два слова, то, быть может, чему-нибудь и научишься. – Последние слова он проговорил очень раздраженным тоном, поэтому она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди.

– Прекрасно, Доу, я не буду больше тебя перебивать.

– Еще бы. – Он взял в руки шкатулку и продемонстрировал ей. – На нее наложено благословение, так мне сказали. Магия, заключенная в камнях, держится вот уже… три года. Но пройдет не меньше дюжины лет, прежде чем мне придется вновь нести ее мастеру.

Нэнси наклонилась вперед, в глазах ее мелькнул отблеск лампы.

– И что она может? – спросила она, затаив дыхание.

Доу осознал, что наслаждается ее безраздельным вниманием, и на секунду задумался: прежняя часть вечера уже ушла безвозвратно или ее еще можно разжечь заново, как лампу? Он решил на всякий случай быть с девушкой обходительным.