Дарующий звезды

София выразительно посмотрела на сумку Марджери:

– Не хотите отдать мне книги, чтобы я могла их зарегистрировать?

Марджери не ответила. Она не сводила взгляда с входной двери. В результате София сама вытащила книги, выложив их на стол одну за другой:

– «Мак Магуайер и индейский вождь»? А разве вы не собирались доставить эту книгу сестрам Стоун, в Арнотт-Ридж?

– Что? – встрепенулась Марджери. – Ой! Да. Я… отвезу книгу завтра.

– Через Арнотт-Ридж невозможно проехать, да?

– Да.

– Тогда как вы собираетесь добраться туда завтра? Ведь снегопад продолжается.

Марджери, похоже, растерялась, не в силах найти нужные слова:

– Я… подумаю, как это уладить.

– А где «Маленькие женщины»? Книга ведь числится за вами. Вы не забыли?

Марджери вела себя действительно странно. А потом, как София рассказывала Уильяму, в помещение вошел мистер Фредерик и все стало еще более странным.

– Фред, у тебя нет лишнего ружья?

Фред поставил у печки корзину с поленьями:

– Ружья? Мардж, а зачем тебе ружье?

– Я просто подумала… подумала, что, возможно, девочкам было бы неплохо научиться стрелять. Брать с собой оружие в дальние поездки. На случай… – она дважды моргнула, – если вдруг попадутся змеи.

– Зимой?

– Ну, тогда медведи.

– У них сейчас зимняя спячка. Ну а кроме того, в наших местах уже лет пять-десять не встречалось медведей. И ты знаешь это не хуже меня.

София не верила своим ушам.

– Можно подумать, миссис Брейди позволит своей дочурке носить с собой ружье! Мардж, вы должны носить книжки, а не ружья. Неужели семьи, которые и так не слишком вам, девушкам, доверяют, сразу подобреют, когда вы явитесь к ним с ружьем на плече.

Фред нахмурился и удивленно переглянулся с Софией.

Марджери, похоже, наконец отогнала от себя одолевавшие ее страхи.

– Вы правы. Вы правы. Господи, что только иногда не взбредет в голову! – Она улыбнулась, но как-то не слишком убедительно.

Но вот какая штука, сказала София брату за ужином. Два дня спустя, когда Марджери вернулась из поездки, София решила разгрузить ее седельную сумку, пока та была в туалете. Погода стояла холодная, девочки работали на износ, и Софии хотелось по возможности облегчить им жизнь. Вытащив последние книги, София чуть было не выронила из рук сумку, поскольку на самом дне лежал кольт сорок пятого калибра, завернутый в красный носовой платок.





* * *


– Боб сказал, что ты ждешь меня здесь. А я-то удивлялся, почему ты вчера вечером отменила нашу встречу. – Свен Густавссон, все еще в рабочей одежде, но уже в толстой фланелевой куртке, вышел из ворот шахты, подошел к Чарли и погладил его по шее, позволив мулу ткнуться мягким носом в карман комбинезона в поисках угощения. – Тебе что, поступило более выгодное предложение? – Свен положил руку Марджери на бедро, и Марджери вздрогнула.

Свен убрал руку, его улыбка погасла.

– Ты в порядке?

– Ты можешь ко мне прийти, когда освободишься?

Свен вгляделся в лицо Марджери:

– Конечно. А я уж было решил, что до пятницы мы не увидимся.

– Ну пожалуйста.

Она никогда не говорила «пожалуйста».






* * *


Несмотря на минусовую температуру на улице, Марджери сидела в кресле-качалке на крыльце, на коленях лежало ружье, свет керосиновой лампы бросал отсветы на лицо. Она сидела, неестественно выпрямившись, глаза устремлены вдаль, губы сжаты. Блуи, дрожа от холода, лежал у ног хозяйки и время от времени вопросительно поднимал на нее глаза, словно ему передалось ее волнение.

– Мардж, что происходит?

– Думаю, Клем Маккалоу собирается прийти по мою душу.

Свен подошел поближе. Марджери говорила настороженно, с отсутствующим видом, будто не отдавая себе отчета, что Свен находится рядом с ней. У нее стучали зубы.

– Мардж? – Свен собрался было погладить ей колено, но, вспомнив о предыдущей реакции Марджери, лишь легко коснулся ее руки. Рука была холодной как лед. – Мардж, слишком холодно вот так сидеть здесь. Пойдем в дом.

– Мы должны быть готовы.

– Собака даст нам знать, если кто-нибудь появится. Ну давай же! Что случилось?

Неохотно поднявшись с кресла, Марджери позволила увести себя в дом. Там было чертовски холодно, и Свен понял, что Марджери вообще не заходила внутрь. Свен растопил печь и принес еще дров, а Марджери тем временем стояла у окна, пристально глядя во двор. Затем Свен покормил Блуи и вскипятил воду.

– Ты что, всю ночь вот так просидела на крыльце?

– Я вообще не сомкнула глаз.

Наконец Свен сел рядом с Марджери и протянул ей миску супа. Марджери отказалась было от супа, но в результате жадно выпила его маленькими глоточками. После чего, постоянно запинаясь, рассказала Свену историю своей поездки в Ред-Лик. Руки с побелевшими костяшками пальцев тряслись, будто она по-прежнему чувствовала мертвую хватку Маккалоу на своем плече, его смрадное дыхание на своей коже. И Свен Густавссон, славившийся среди жителей города, где было немало горячих голов, непрошибаемой невозмутимостью и способностью разнимать дерущихся в баре даже тогда, когда трудно было отказать себе в удовольствии вмазать противнику со всей дури, неожиданно почувствовал нехарактерный для себя приступ ярости; красный туман, застилавший глаза, подстегивал Свена броситься на поиски Маккалоу, чтобы применить собственный способ отмщения – отмщения с пущенными в ход кулаками, текущей кровью и выбитыми зубами.

Однако бушевавшая в крови ярость не отразилась на лице Свена и не сказалась на ровном тоне его голоса, когда он заговорил вновь:

– Ты совсем измучилась. Ложись спать.

Марджери подняла на него глаза:

– А ты разве не идешь?

– Нет, посижу здесь, пока ты спишь.

Марджери О’Хара не принадлежала к числу тех женщин, которые любили от кого-то зависеть. И когда она тихо поблагодарила Свена и безропотно легла в кровать, он сразу понял, что ей действительно очень страшно.





Глава 11




Дом «Прекрасные дубы» был построен около 1845 года доктором Гилдфордом Д. Руньоном, членом религиозной общины шейкеров, который отказался от клятвы соблюдать целибат и возвел дом в преддверии своего бракосочетания с мисс Кейт Феррелл, скончавшейся еще до завершения строительства. Доктор Руньон оставался холостяком до самой смерти в 1873 году.

УОР. Путеводитель по Кентукки



На комоде красовались пятнадцать кукол. Они сидели плечом к плечу, словно причудливо подобранная семья, их фарфоровые лица были бело-розовыми, а натуральные волосы – «Интересно, где ж их взяли?» – с содроганием думала Элис, – уложены безупречными блестящими локонами. Куклы были первыми, что она видела, просыпаясь утром на узкой кушетке. Их неподвижные лица безразлично смотрели на Элис, уголки вишневых губ приподнимались в едва заметной презрительной улыбке, из-под широких викторианских юбок выглядывали кружевные панталоны. Миссис Ван Клив любила своих кукол. Впрочем, так же, как и своих плюшевых медведей, и тонкий расписной фарфор, и фарфоровые табакерки, и искусно вышитые тексты псалмов, развешенные по всему дому.

Все это было итогом многочасовой кропотливой работы. Напоминанием о жизни, сосредоточенной на бесконечной мелкой суете в четырех стенах, которую, по глубочайшему убеждению Элис, ни одна взрослая женщина не могла считать смыслом своего существования: увлечение куклами, вышивание, вытирание пыли и перестановка дурацких пустячков, в принципе недостойных внимания мужчины. Но стоило хозяйке этих богатств отойти в мир иной, как весь дом с его содержимым, превратился в место поклонения женщине, культ которой стал идефиксом для ее мужа и сына.

Элис ненавидела этих кукол. Впрочем, так же, как и давящую тишину в доме, и царящий здесь унылый застой. С таким же успехом она могла быть одной из этих кукол. Улыбающейся, неподвижной, чисто декоративной и молчаливой.

Она посмотрела на фото Долорес Ван Клив, стоявшее в массивной позолоченной рамке на прикроватном столике Беннетта. Женщина держала в пухлых ладонях маленький деревянный крестик, а на лице у нее застыло выражение страдальческого неодобрения, появлявшегося и у Элис с Беннеттом всякий раз, как они оставались наедине.

«А нельзя ли убрать твою маму чуть подальше? Ну хотя бы на ночь?» – рискнула попросить Элис, когда ей впервые показали супружескую спальню. Однако Беннетт недоуменно нахмурился с таким видом, словно Элис предложила ему осквернить могилу матери.

Вырвавшись из плена грустных мыслей, Элис плеснула на лицо ледяной воды и начала торопливо надевать многочисленные слои одежды. Сегодня библиотекари занимались доставкой книг только полдня, чтобы успеть купить рождественские подарки, и в глубине души Элис было жаль времени, потраченного не на объезды семей.

Правда, сегодня Элис должна была навестить девочек Джима Хорнера. И от этого на душе становилось немножко теплее. Она уже представляла себе, как они, стоя у окна, глядят, как Спирит медленно поднимается в гору, затем пулей выскакивают из деревянной двери, нетерпеливо приплясывая на цыпочках в ожидании, пока Элис не слезет с пони, и на два голоса тараторят, пытаясь узнать, что она им привезла, где была и не побудет ли чуть дольше, чем в прошлый раз. И когда Элис им читала, они обнимали ее за шею, гладили по волосам и целовали в щеку. Несмотря на то что эта маленькая семья постепенно приходила в себя, обе девочки, сами того не осознавая, отчаянно нуждались в женской ласке. Ну а Джим, уже не бросавший исподлобья неприязненные взгляды на гостью, теперь ставил возле Элис кружку с кофе и если не колол дрова на растопку, то просто сидел рядом, явно получая удовольствие при виде счастливых дочерей, которые демонстрировали свои успехи в чтении, достигнутые за прошедшую неделю. А эти малышки действительно оказались очень смышлеными и читали гораздо лучше большинства детей, спасибо миссис Бейдекер и ее урокам. Ну что ж, девочки Хорнер были и впрямь бальзамом для израненной души Элис. Жаль только, что такие замечательные дети не получат на Рождество достойных подарков.

Элис намотала на шею шарф и натянула перчатки для верховой езды, подумывая о том, стоит ли надеть лишнюю пару носков для поездки по горам. Большинство библиотекарей уже успели заработать обморожение, и пальцы на ногах у них были розовыми и распухшими от холода, а пальцы на руках – трупного цвета от недостаточного притока крови. Элис поглядела в окно на свинцово-серое небо. В зеркало она теперь вообще не смотрела.

Вытащив письмо, дожидавшееся ее со вчерашнего дня, Элис сунула его в сумку. Письмо можно будет прочесть позже, после работы. Нет смысла расстраиваться раньше времени, когда впереди два часа одиночества на пустынной горной дороге.

Уже перед уходом Элис бросила взгляд на комод. Куклы по-прежнему пялились на нее.