Дарующий звезды

Глава 18




Предприимчивый бакалейщик из Оклахомы недавно продал за два дня две дюжины кнутов. Трое покупателей объяснили, что будут использовать кнут вместо удочки, а одна дама заявила, что собирается пороть им сына.

«Фарроу», сентябрь–октябрь 1937 года



В воскресенье утром, когда Марджери, склонившись над ведром теплой воды, мыла голову и, сполоснув волосы, скручивала их в толстый блестящий жгут, на кухню вошла Элис. Она невнятно извинилась, все еще сонная и немного заторможенная – прости, я не знала, что здесь кто-то есть, – и уже начала было пятиться к двери, однако, заметив выступающий живот подруги, обтянутый тонкой ночной рубашкой, застыла как вкопанная. Марджери покосилась на Элис, обмотала голову хлопковым полотенцем, но, неожиданно перехватив ее удивленный взгляд, выпрямилась и прикрыла пупок ладонью:

– Да-да, так и есть, я действительно беременна, уже на седьмом месяце, и я все знаю. Хотя это не входило в мои планы.

Ошеломленная Элис прижала руку к губам и вдруг вспомнила, как накануне вечером видела Марджери со Свеном в «Найс-н-квике»: она сидела у него на коленях, он бережно обнимал ее за талию.

– Но… – начала Элис.

– Похоже, я не слишком внимательно читала ту маленькую синюю книжицу. А зря.

– Но… что ты собираешься делать?

Элис не могла отвести глаз от округлившегося живота Марджери. Это было так странно. Грудь Марджери тоже налилась. Сползшая с плеча ночная рубашка открывала взгляду голубые вены, расчертившие полоску бледной кожи.

– Делать? А что я могу сделать?

– Но ты же не замужем!

– Замужество? Вот, значит, из-за чего ты переживаешь! – Марджери горько рассмеялась. – Элис, неужели ты думаешь, что меня хоть сколечко волнует мнение других людей?! Ну, мы со Свеном, считай, что женаты. Мы воспитаем нашу дочурку и будем любить ее сильнее, впрочем, как и друг друга, чем большинство женатых пар вокруг. Я буду ее воспитывать и научу отличать добро от зла, и, пока у нее есть мама с папой, которые ее любят, отсутствие кольца на пальце – это мое личное дело.

У Элис не укладывалось в голове, как женщина на седьмом месяце беременности может не переживать, что ее ребенок будет незаконнорожденным и, вероятно, даже попадет в ад. И все же, глядя на уверенность Марджери в своей правоте, на исходящее от нее сияние – ведь лицо Марджери буквально светилось, – трудно было назвать случившееся катастрофой.

Элис тяжело вздохнула:

– А кто-нибудь… еще… знает?

– Кроме Свена? – Марджери принялась яростно вытирать волосы полотенцем. – Ну, мы, естественно, не кричим об этом на каждом углу. Однако мне вряд ли удастся долго скрывать беременность. Если я растолстею еще больше, у бедняги Чарли скоро начнут подгибаться колени.

Ребенок. Элис переполняли противоречивые чувства: шок от неожиданности, восхищение, что Марджери, как всегда, решила играть по своим правилам, ну и что самое главное, печаль, ведь все теперь снова изменится. Им больше не придется скакать галопом по горам, смеяться в уютных стенах библиотеки. Марджери теперь надолго засядет дома, как любая нормальная мать. Элис задумалась, что станет с библиотекой без Марджери, которая была ее сердцем и становым хребтом. И тут Элис вдруг стукнула еще более тревожная мысль. Как она сможет остаться здесь, когда родится ребенок? Для нее здесь просто-напросто не будет места. Сейчас им и втроем-то толком не развернуться.

– Элис, я даже из коридора чувствую, как ты волнуешься, – окликнула ее Марджери по пути в спальню. – И говорю тебе, что ничего не изменится. Когда ребенок родится, тогда и будем думать. И нечего трепать себе нервы раньше времени.

– Я в порядке, – ответила Элис. – И очень за тебя рада. – Она отчаянно хотела, чтобы это было правдой.





* * *


В субботу Марджери поехала верхом в Монарх-Крик, по дороге здороваясь с семьями, которые занимались ликвидацией последствий наводнения, выметали от передней двери горы ила, складывали в кучи испорченную мебель, годившуюся теперь разве что на дрова. Наводнение разрушило низкорасположенные предместья города, где жили самые бедные слои населения, не способного поднять шум. Хотя их бы в любом случае никто не услышал. Ведь в более благополучных районах жизнь практически вернулась в нормальное русло.

Марджери остановила Чарли возле дома Софии и Уильяма, и у нее упало сердце, когда она увидела масштаб разрушений. Одно дело что-то знать, но совсем другое – видеть это воочию. Маленький домик вроде как уцелел, но, поскольку он стоял в самой нижней части дороги, на него пришелся основной удар стихии. Столбики аккуратного крыльца треснули и сломались, стоявшие там цветочные горшки и кресло-качалку смыло водой, так же как и два передних окна.

То, что некогда было ухоженным огородиком, превратилось в море черной жижи, где вместо растений из земли торчали сломанные деревяшки, и над всем этим стоял едкий запах разложения. Широкая темная линия прибоя проходила вдоль верха оконных рам и деревянной обшивки дома, поэтому Марджери, даже не заходя в дом, уже заранее знала, что творится внутри. Она с содроганием вспомнила холодные объятия воды и машинально положила руку на мягкую шею Чарли, интуитивно почувствовав настоятельное желание вернуться в тепло и безопасность родного дома.

Марджери спешилась – теперь у нее уходило на это гораздо больше времени – и набросила поводья на ближайшее дерево. Мулу даже нечего было пожевать – вокруг на холмах сплошной черный ил, и ничего более.

– Уильям? – Марджери, поскрипывая сапогами, направилась к хижине. – Уильям, это Марджери.

Она позвала хозяина еще пару раз, но, немного подождав, поняла, что дома никого нет, и вернулась к мулу, чувствуя непривычную тяжесть в животе, словно младенец решил, что он наконец вправе громко заявить о себе. Марджери собралась снять поводья, как вдруг что-то привлекло ее внимание. Она наклонила голову, чтобы рассмотреть след от прибоя на стволе дерева на высоте нескольких футов. На всем пути от библиотеки река оставляла за собой бурый след, состоявший преимущественно из грязи и ила. Но здесь след был черным как деготь. Марджери вспомнила, как вода внезапно почернела, а едкие химические примеси начали разъедать глаза и горло.

После наводнения Ван Клив почти три дня не показывался в городе.

Марджери присела на корточки, провела рукой по древесной коре, понюхала пальцы. И застыла в глубокой задумчивости. Затем вытерла руку о куртку и, кряхтя, села обратно в седло.

– Вперед, малыш Чарли! – Марджери развернула мула. – Мы еще не едем домой.

Она въехала в узкий проход в горах, ведущий в северо-восточную часть Бейливилла. Эта дорога всегда считалась непроходимой из-за отвесных каньонов и густой растительности. Однако Марджери с Чарли выросли в этом суровом горном краю и ориентировались здесь не хуже, чем торговец в денежных знаках. Марджери бросила поводья на шею Чарли, нагнулась вперед, доверив мулу самому прокладывать путь, и начала раздвигать нависающие над головой ветки. Чем выше они поднимались в гору, тем холоднее становился воздух. Она надвинула шляпу на лоб и уткнулась подбородком в поднятый воротник, дыхание поднималось вверх легкими облачками пара.

Лес постепенно становился все гуще, а тропа такой крутой и каменистой, что даже привычный к горным дорогам Чарли начал спотыкаться. Перед очередной россыпью вышедших на поверхность камней Марджери наконец спешилась, набросив поводья на тонкое деревце. Остаток пути до вершины она прошла пешком, пыхтя от тяжести дополнительного груза и постоянно останавливаясь, чтобы подержаться за поясницу. Марджери, которая после наводнения чувствовала непреходящую усталость, старалась не думать о том, что сказал бы ей Свен, знай он, куда она собралась.


У нее ушло не меньше часа, чтобы добраться до самой верхней точки, откуда открывался вид на ту часть участка площадью 600 акров шахты Хоффман, которая не просматривалась со стороны самой шахты и была закрыта от любопытных глаз подковой крутых и лесистых склонов хребта. Схватившись за ствол дерева, Марджери преодолела последние несколько футов и на секунду остановилась, чтобы отдышаться.

А потом она посмотрела вниз и чертыхнулась.

За хребтом находились три огромных коллектора для шлама, добраться до которых можно было лишь через закрытый воротами туннель в горе. Два разбухших от дождя коллектора по-прежнему наполнены тусклой черной водой. Третий оказался пустым, его дно покрыто черными илистыми наносами, а окружавшая его насыпь полностью разрушена потоком жидкой грязи, которая вырвалась наружу, оставив черный след в разветвляющихся руслах ручьев в нижней части Бейливилла.





* * *


«Нет, ну надо же было такому случиться, чтобы у Энни заболели ноги в самый неподходящий день!» – пробормотал себе под нос мистер Ван Клив, ожидая в кабинке, когда официантка принесет ему еду. Беннетт молча сидел напротив отца, его глаза были устремлены в сторону других посетителей, словно он пытался определить, что о них говорят люди. Конечно, мистер Ван Клив предпочел бы еще пару дней не показываться в городе. Но что остается делать мужчине, если в доме некому приготовить еду, так как служанка заболела, а невестка, потеряв остатки здравого смысла, отказывается вернуться домой?! Если не ехать в Лексингтон, заведение «Найс-н-квик» оставалось единственным местом, где можно было получить горячую еду.

– Пожалуйста, мистер Ван Клив. – Официантка, которую звали Молли, поставила перед ним тарелку с жареным цыпленком. – А еще овощи и картофельное пюре, как вы и просили. Вам крупно повезло, что вы вовремя успели заказать обед. А то повар уже собрался уходить, так как нам до сих пор не подвезли продукты и все такое.

– Ну разве мы не счастливчики! – При виде цыпленка с аппетитной золотистой корочкой у мистера Ван Клива сразу поднялось настроение.

С довольным вздохом он засунул салфетку за воротник и только было собрался предложить Беннетту последовать его примеру, а не раскладывать салфетку на коленях, подобно проклятым европейцам, как вдруг увесистый ком черной грязи, пролетев по воздуху, приземлился с громким шлеп прямо на цыпленка. Мистер Ван Клив вытаращился, не веря своим глазам:

– Какого черта!..

– Мистер Ван Клив, вы что-то потеряли? – Возле его стола возникла Марджери О’Хара, ее лицо гневно пылало, голос звенел. Она вытянула руку, черную от шлама. – Мистер Ван Клив, наши дома в районе Монарх-Крика разрушены вовсе не наводнением. Причиной был ваш коллектор шлама. И вы это прекрасно знаете. Вам должно быть ужасно стыдно!

Весь ресторан моментально притих. Кое-кто из посетителей за спиной Марджери даже встал с места посмотреть, что происходит.

– Ты посмела бросить грязь в мой обед?! – Мистер Ван Клив встал, со скрипом отодвинув стул. – Ты заявилась сюда после всего, что натворила, и при этом посмела бросить грязь в мою еду?!

У Марджери появился воинственный блеск в глазах.

– Не грязь. Угольный шлам. Яд. Ваш яд. Я поднялась на вершину хребта и увидела ваш разрушенный коллектор. Это вы виноваты. А отнюдь не дожди. Не река Огайо. Разрушены исключительно те дома, которые смыло вашей грязной водой.

По ресторану пробежал тихий ропот. Мистер Ван Клив резко выдернул салфетку из-за воротника и, шагнув в сторону Марджери, погрозил ей пальцем:

– Слушай сюда, О’Хара! Советую тебе хорошенько подумать, прежде чем разбрасываться подобными обвинениями. От тебя и так одни неприятности…

Однако Марджери его оборвала:

– Значит, от меня одни неприятности? И это говорит человек, застреливший мою собаку! А кто выбил два зуба своей невестке? Вы едва не утопили меня, Софию и ее брата Уильяма! Они и так начинали практически с нуля, а сейчас у них и того меньше! Вы бы утопили трех маленьких девочек, если бы мои девушки их не спасли! И вы еще имеете наглость как ни в чем не бывало показываться на люди! Да по вам тюрьма плачет!

Появившийся за спиной Марджери Свен положил ей руку на плечо. Но Марджери, войдя в раж, смахнула его руку:

– Мужчины мрут как мухи из-за того, что для вас деньги дороже людей! Вы обманом лишаете жителей домов. Они подписывают бумаги, толком не понимая, что делают. Вы разрушаете жизнь других людей. Ваша шахта – воплощенное зло! Вы сами – воплощенное зло!

– Довольно! – Свен, обняв Марджери за плечи, оттащил ее назад, но Марджери, тыча в Ван Клива пальцем, продолжала орать.

– Да! Спасибо, Густавссон! Убери ее отсюда!

– Вы ведете себя так, словно вы Господь Бог, чтоб вам пусто было! Словно вам закон не писан! Но я не спускаю с вас глаз, мистер Ван Клив! И пока я дышу, буду говорить правду о вас и…

– Довольно!

В зале, казалось, образовалось безвоздушное пространство, когда Свен выводил сопротивляющуюся Марджери из ресторана. Через стекло в двери было видно, как Марджери, отчаянно пытаясь освободить руки, орет на Свена.

Оглядевшись по сторонам, мистер Ван Клив сел на место. Посетители продолжали на него глазеть.

– Ох уж эта О’Хара! – громко произнес он, снова заправляя салфетку за воротник. – Никогда не знаешь, чего от нее можно ждать! – (Беннетт, на секунду оторвав от тарелки глаза, снова потупился.) – Густавссон – молодец. Он знает. О да. А эта девчонка – самая чокнутая из всей их компании, да? Да? – Ван Клив продолжал натужно улыбаться, пока посетители снова не вернулись к прерванной трапезе, затем облегченно вздохнул и поманил к себе официантку: – Молли, дорогая, будь так добра… хм… принеси новую порцию цыпленка. Спасибо большое.

Молли состроила печальную гримасу:

– Мне очень жаль, мистер Ван Клив, но цыпленка больше не осталось. – Она посмотрела на тарелку и слегка скривилась. – Я могу разогреть вам суп и принести пару крекеров.

– Вот, возьми мою порцию. – Беннетт подтолкнул к отцу нетронутую тарелку.

Мистер Ван Клив в очередной раз выдернул из-за воротника салфетку:

– У меня пропал аппетит. Ладно, угощу Густавссона выпивкой, и мы поедем домой. – Ван Клив посмотрел сквозь стекло в двери на Свена, который по-прежнему стоял на улице вместе с этой девицей О’Хара. – Сейчас он ее выпроводит и вернется. – Мистер Ван Клив чувствовал легкое разочарование, что именно Густавссон, а не его собственный сын выставил из ресторана эту нахалку.

Но странное дело: пока О’Хара продолжала кричать и жестикулировать, Густавссон, вместо того чтобы отряхнуть руки и вернуться в ресторан, шагнул еще ближе к Марджери О’Хара и склонился над ней.

А затем на удивленных глазах мистера Ван Клива Марджери закрыла лицо руками, и парочка молча застыла. После чего – и это было ясно как день – Густавссон бережно положил руку на округлившийся живот женщины, и, дождавшись, когда та поднимет глаза и накроет его руку своей, поцеловал Марджери О’Хара.