Дарующий звезды

Элис демонстративно повернулась спиной.

– Ну ладно. – Она понизила голос. – Тут еще кукурузный хлеб и яблоко. Я завернула их в твои панталоны. Не знала, дают здесь еду или нет. Дома все хорошо. Я покормила Чарли и кур, так что тебе не о чем волноваться. Когда ты вернешься домой, все будет именно так, как ты любишь.

– А где Свен?

– Пошел на работу. Но он к тебе придет. Только чуть позже.

– Он в порядке?

– Он, конечно, слегка потрясен. Мы все потрясены.

– Эй! Эй, подойди поближе! Я хочу тебе кое-что показать! – снова послышался мужской голос.

Элис наклонилась вперед, коснувшись лбом решетки:

– Он рассказал нам, что случилось. С тем мужиком Маккалоу.

Марджери на минуту закрыла глаза, схватившись за прутья решетки.

– Элис, я не собиралась никого убивать. – Голос Марджери надломился.

– Конечно нет! Ты сделала то, что любой сделал бы на твоем месте. – Элис говорила очень твердо. – Даже умственно отсталый. Это называется самозащитой.

– Эй! Эй! Детка, кончай скулить и иди сюда! У тебя ведь кое-что есть для меня, да? А у меня кое-что есть для тебя.

Элис резко повернулась, ее лицо исказилось от ярости, и подбоченилась:

– А ну-ка заткнись! Я пытаюсь разговаривать со своей подругой! Ради всего святого!

На минуту в коридоре все стихло, после чего кто-то, уже в другой камере, заржал:

– Ага, давай-ка заткнись! Она пытается разговаривать со своей подругой!

Мужчины тотчас же принялись переругиваться, их голоса звучали все выше и выше.

– Я больше не могу здесь оставаться, – едва слышно произнесла Марджери.

Элис потрясли изменения, произошедшие с подругой после всего одной ночи за решеткой. Марджери словно растеряла весь свой бойцовский дух.

– Мы что-нибудь придумаем. Ты не одна, и мы не позволим, чтобы с тобой хоть что-нибудь случилось.

Марджери бросила на Элис усталый взгляд и поджала губы, словно собралась было что-то сказать, но решила промолчать.

– Все как-нибудь образуется. – Элис сжала пальцами руку Марджери. – А ты пока постарайся отдохнуть и хоть что-нибудь съесть. Я завтра вернусь.

Похоже, Марджери не сразу поняла, что ей говорят. Но она все же кивнула, перевела взгляд на Элис, а затем, положив руку на живот, тяжело осела на пол возле стены.

Элис колотила по железному замку до тех пор, пока не привлекла внимание помощника шерифа. Он грузно поднялся со стула, открыл дверь и выпустил Элис из темного коридора, покосившись на занавешенную простыней решетку, за которой виднелось лишь плечо Марджери.

– Итак, – сказала Элис, – я вернусь завтра. Не уверена, что успею получить разрешение, но, думаю, никто не станет возражать против того, чтобы подруга принесла предметы личной гигиены женщине в интересном положении. Это всего лишь вопрос приличия. Я, конечно, не так давно в этих краях, но уже успела понять, что жители Кентукки стараются соблюдать приличия. – Помощник шерифа растерянно посмотрел на Элис, и она, не теряя времени даром, решила развить успех. – Кстати, я принесла вам кусок кукурузного хлеба, чтобы отблагодарить за… сотрудничество. Ситуация, конечно, отвратительная, но, надеюсь, она скоро разрешится. Я крайне признательна за вашу доброту, мистер?..

Помощник шерифа растерянно заморгал:

– Даллес.

– Офицер Даллес. Все понятно.

– Помощник шерифа.

– Значит, помощник шерифа Даллес. Прошу прощения. – Элис протянула ему кусок кукурузного хлеба, завернутого в салфетку, и, когда помощник шерифа развернул подношение, добавила: – Ой, только верните, пожалуйста, салфетку. Хотя можно и завтра, когда я принесу очередную передачу. Что будет весьма мило с вашей стороны. Просто сложите салфетку. Большое вам спасибо. – И, не дав ему и рта раскрыть, Элис повернулась и быстрым шагом вышла из здания тюрьмы.





* * *


Свен нанял юриста из Луисвилла, продав дедушкины серебряные карманные часы, чтобы выручить необходимые деньги. Юрист пытался снизить сумму залога до более разумной величины, но получил решительный отказ. Девушка была убийцей, гласил полученный им ответ, из семьи печально известных убийц, и штат не допустит, чтобы она разгуливала на свободе, имея возможность совершить еще одно преступление. И даже когда перед управлением шерифа собралась небольшая толпа протестующих, шериф остался непреклонным, заявив, что они могут разоряться хоть до посинения, но его долг – соблюдать закон, и он намерен его выполнять, и вообще, если бы убитым оказался их собственный отец, ушедший по своим законным делам, они бы совсем иначе запели.

– Впрочем, есть и хорошая новость, – сказал юрист, садясь в машину. – В штате Кентукки с тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года не приговаривали женщин к смертной казни, тем более беременных.

Отчего Свену отнюдь не стало легче.


– Ну и что нам теперь делать? – спросил он, когда они с Элис возвращались из тюрьмы.

– Мы не сдадимся, – ответила Элис. – Мы не сдадимся и будем ждать, когда кто-нибудь из них образумится.





* * *


Но прошло шесть недель, а никто так и не образумился. Марджери оставалась за решеткой, в то время как всякие разные злодеи попадали в тюрьму и выходили оттуда, хотя иногда они возвращались. Попытки перевести Марджери в женскую тюрьму натолкнулись на категорический отказ, и, положа руку на сердце, Элис считала, что если уж Марджери суждено сидеть под замком, то для нее будет лучше оставаться там, где они смогут ее навещать, чем где-нибудь в большом городе среди незнакомых людей, шума и выхлопных газов чуждого ей мира.

Итак, Элис каждый день приезжала в тюрьму с полным противнем еще теплого кукурузного хлеба (рецепт она нашла в одной из библиотечных книг и теперь могла, даже не глядя, выпекать хлеб), или с пирогом, или с тем, что было под рукой, став вскоре всеобщей любимицей тюремных надзирателей. Теперь они даже не заикались о разрешении от шерифа, а просто возвращали вчерашнюю салфетку и без лишних слов пропускали посетительницу внутрь. Со Свеном они были чуть более придирчивыми, поскольку его внушительные размеры нервировали других мужчин. Кроме еды, Элис обычно приносила смену нижнего белья, шерстяные свитеры по мере надобности и какую-нибудь книгу, хотя в подвальном помещении было настолько темно, что Марджери имела возможность читать лишь пару часов в день. И почти каждый вечер Элис, закончив с библиотечными делами, возвращалась в домик в лесу, садилась за стол напротив Свена, и они уверяли друг друга, что рано или поздно все образуется и, как только Марджери выйдет на свободу, она снова станет прежней, правда, ни один из них не верил ни единому слову, сказанному другим, а после ухода Свена Элис ложилась в постель и до самого рассвета лежала без сна, глядя в потолок.





* * *


В тот год весны в округе Ли словно и не было вовсе. То подмораживало, то внезапно обрушивалась тепловая волна, и тогда казалось, что проливные дожди были почти целую вечность назад. Вернулись данаиды монарх, под цветущим кизилом бурно разросся бурьян, а Элис пришлось одолжить одну из широкополых шляп Марджери, повязать шею носовым платком, чтобы не обгореть, и прихлопывать всяких кусачих тварей на шее лошади пряжкой поводьев.

Элис с Фредом старались проводить время вместе, но о Марджери они особо не говорили. Они делали все, что в их силах, для удовлетворения ее ежедневных потребностей, ну а больше им нечего было сказать.

Вскрытие показало, что Клем Маккалоу скончался от несовместимой с жизнью раны в основании черепа, вероятно возникшей в результате удара в затылок или падения на острый камень. К сожалению, тело настолько разложилось, что сделать более точное заключение не представлялось возможным. Марджери должна была предстать перед коронерским судом, однако перед зданием суда собралась разъяренная толпа, и, учитывая интересное положение Марджери, ее присутствие было признано нецелесообразным.

По мере приближения времени родов Свен все больше впадал в отчаяние и все яростнее переругивался с помощником шерифа, в результате чего его на неделю лишили права посещений – запрет могли установить и на больший срок, но в городе любили Свена, и все понимали, что он сейчас на грани нервного срыва. Лицо Марджери стало молочно-белым, волосы висели неопрятной косой; она чисто машинально, с отстраненным видом ела то, что приносила Элис, явно делая это исключительно ради ребенка. И во время каждого посещения Элис буквально пронзала мысль, что держать Марджери в камере – это преступление против самой природы: нарушение нормального хода вещей. Без Марджери все пошло вкривь и вкось: горы опустели, а библиотека словно лишилась частички души. Даже Чарли стал апатичным, он вяло ходил туда-сюда вдоль ограды или просто стоял, прижав огромные уши и опустив бледную морду.

Иногда на обратном пути домой Элис, оставшись в одиночестве под покровом деревьев и тишины, судорожно и неудержимо рыдала от страха и разочарования. То были слезы отчаяния, которые, насколько знала Элис, Марджери никогда не стала бы проливать из жалости к себе. Никто не говорил о том, что будет, когда родится ребенок. Никто не говорил о том, что потом будет с Марджери. Вся ситуация выглядела сюрреалистичной, да и ребенок по-прежнему казался чем-то абстрактным – мало кто из них мог представить его реально родившимся.





* * *


Каждый день Элис вставала в 4:30, садилась верхом на Спирит, исчезала со своими седельными сумками среди деревьев, густо покрывавших склоны гор, и, еще до конца не проснувшись, проделывала первую милю пути. Она здоровалась по имени со всеми, кто встречался ей на пути, иногда справляясь об интересующих их вещах – «Джим, у тебя есть книжка по ремонту тракторов? А твоя жена любит короткие рассказы?» – и всякий раз при виде автомобиля мистера Ван Клива преграждала ему дорогу так, что тому приходилось останавливаться, не заглушив двигателя, и смотрела на свекра в упор. «Вам хорошо спится по ночам, да? – Голос Элис прорезал утреннюю тишину. – Небось очень довольны собой?» А мистер Ван Клив, тяжело дыша и багровея от злости, объезжал невестку и прибавлял газу.

Она не боялась жить одна в лесной глуши, но Фред на всякий случай помог ей установить новые ловушки на случай появления незваных гостей. И вот как-то раз, когда Элис решила перед сном немного почитать, она услышала звон колокольчиков на веревке, натянутой между деревьями. Элис молнией бросилась к очагу, возле которого стояла двустволка, одним стремительным движением прижала приклад к плечу, направив оба ствола в сторону приоткрытой входной двери.

Элис прищурилась, пытаясь определить, есть ли за дверью хоть какое-то движение, и неестественно застыла, вглядываясь в темноту, после чего позволила себе немного расслабиться.

– Наверное, олень, – пробормотала она себе под нос и опустила ружье.

И только на следующее утро, уже перед уходом, она обнаружила подсунутую под дверь записку, где жирными черными буквами было написано:

Тебе здесь нет места. Возвращайся домой.

Записка была далеко не первой, и Элис с трудом подавила гнев, вызванный очередным посланием. Марджери наверняка просто посмеялась бы в такой ситуации, поэтому Элис сделала то же самое: скомкала записку и, едва слышно выругавшись, швырнула в огонь. Стараясь вообще не думать о том, где сейчас может быть ее дом.





* * *


Фред в призрачном вечернем свете колол возле сарая дрова – одна из немногих работ по дому, которую Элис так и не сумела осилить. Ее нервировал вес старого топора, ей редко удавалось разрубить полено вдоль древесных волокон, а лезвие частенько намертво застревало в дереве под нелепым углом и оставалось в таком положении вплоть до прихода Фреда. Он же, наоборот, разрубал каждое полено молниеносным, отточенным движением рук на половинки, а затем на четвертушки; после каждых трех ударов Фред делал паузу, чтобы бросить разрубленные поленья в поленницу. Элис наблюдала за Фредом, стоя на пороге со стаканом воды в руках. Наконец он остановился, вытер рукавом вспотевший лоб и поднял на Элис глаза:

– Это мне? – (Она протянула Фреду стакан.) – Спасибо. Не думал, что здесь столько работы.

– Очень мило с твоей стороны, что ты мне помогаешь.

Фред сделал большой глоток и, выдохнув, вернул стакан:

– Не могу же я позволить тебе замерзнуть зимой. А поленья поменьше быстрее сохнут. Уверена, что не хочешь еще раз попробовать поучиться колоть дрова? – Но что-то в выражении лица Элис его насторожило. – Элис, ты в порядке?

Она улыбнулась и кивнула, понимая, что нет смысла заниматься самообманом, а затем сказала Фреду то, что не решалась сказать уже целую неделю:

– Я получила письмо от родителей. Они пишут, что я могу вернуться домой. – (Улыбка Фреда моментально померкла.) – Они, конечно, не слишком счастливы, но пишут, что молодой женщине неприлично жить одной в чужой стране, а потому готовы списать мое замужество на ошибки молодости. Моя тетя Джин приглашает меня погостить у нее в Лоустофте. Тете нужно помочь присматривать за детьми, и все согласились с тем, что это будет оптимальным вариантом… э-э-э… вернуть меня домой, в Англию, не устраивая скандала. Мы наверняка сможем урегулировать на расстоянии все необходимые формальности.

– А Лоустофт – это что?