День непослушания

Я согласен с отцом, верю ему. Если он сказал, все так и есть. Папка редко ошибается, и только по незначительным поводам.

Пока думал о Волге и вообще обо всем, подошла маршрутка, обогнув разбитый автомобиль, из нее посыпались люди, тут же изумленно оглядываясь на казненный джип. Я открыл дверь маршрутки рядом с водителем и плюхнулся на сиденье. Хватит на сегодня приключений! Домой хочу! К маме! Сейчас борща натрескаюсь и спать… устал, ей-ей. Впереди лето, впереди каникулы, и все будет хорошо, очень, очень хорошо!





8 июня, 10 утра. Настя Самойлова


Вот это ее занесло в глухомань! А все мамочка! «Поезжай к бабушке! Отдохни! Там Волга! Пляж! И бабушка рада будет! Бабушку навещать надо!» Ага, навещать! А сама свалила с Арнольдом на Мальдивы! А Настя теперь должна протухать здесь, в дурацком Саратове! Засратове! Вот! Засратов! Тьфу!

Настя потянулась, от чего ее майка задралась едва не на шею, и задумчиво почесала левую грудь. Потом внимательно осмотрела ее на предмет прыщика и недовольно поморщилась: сыпь какая-то, что ли? В этом городишке, того и гляди, подцепишь какую-нибудь дрянь! То ли дело Москва! Чистота, порядок. Все выметено, все красиво. А здесь… пыль, дороги дрянные, да и люди, честно сказать, хреноватые! Саратов, одно слово!

Нет, она уже не саратовская! Ведь бо́льшую часть жизни прожила в Москве! И она не такая лохушка, как здешние девки! Тут и ребят нормальных нет, не с кем пообщаться. О чем со здешними говорить? Московских новостей они не знают, а саратовские ей не интересны. Да и город ей не интересен. Волга? Да на кой черт ей это грязное болото?! Кстати, даже на пляж не с кем пойти! Она никого тут не знает!

Настя встала, подтянула трусики, подошла к зеркалу, висящему на стене. В это зеркало когда-то смотрелась и мама, перед тем как отправиться на завоевание Москвы.

Мама была актрисой. Не самой успешной, хотя роли в кино у нее и были, но все-таки актрисой. Притом красивой, очень красивой женщиной! И в общем-то, не дурой, это все говорили. Только вот не везло ей – ни с ролями, ни с мужиками. По крайней мере, она так говорила – не везет! Уже став постарше, Настя стала понимать, что все не так просто, что вряд ли мамины неудачи – результат происков многочисленных завистников и врагов. Вполне вероятно, что мама посредственная актриса, которая только и умеет, что надувать губки, становиться в профиль с задумчивым взором и при первой же возможности обнажать свое замечательное тело. На которое, само собой, имеется целая туча желающих.

И с мужиками все непросто: уж очень мамочка любит повеселиться, да еще и в компании мужиков. Мужики любят шлюх, без всякого сомнения, вот только женятся на них очень редко и неохотно. А маме очень хотелось замуж, очень! Возраст-то уже того… за тридцать! Скоро не помогут ни дорогие кремы, ни процедуры. Ботекс, операции – это все для замужней.

Настя ее прекрасно понимала! От матери она унаследовала кукольную мордашку, великолепное тело, форму которого поддерживала в спортзале (модно быть спортивной и вести ЗОЖ!), а от отца, который растворился в неизвестном направлении после рождения Насти, – холодный, расчетливый ум.

Дурой Настя не была, это точно, и трезво оценивала свои шансы. Вот окончит школу, а потом… Неплохо бы поступить во ВГИК, но кто ее туда пропустит? Там только свои! А мама, при всей ее тусовочно-киношной деятельности, к «своим» никак не относится. Так, мелкая шлюшка-актриска, которой можно поделиться с другом. Не профессиональная путана, но… как-то близко к тому.

Противно, да. Настя такой не будет, точно!

Училась она на отлично, не выпивала, наркотой не баловалась, занималась фитнесом и даже бегала по утрам. С мальчиками не тусовалась – в свои пятнадцать лет была не просто девственницей, но и не участвовала ни в каких игрищах, придуманных развиты́ми и продвинутыми одноклассниками, в которых можно было получить сексуальное удовлетворение без обычного секса. Никакого петтинга, так сказать. Никаких вписок, записок и всякого такого. «Руссише герлз – облико моралез!» – как она любила обламывать очередного желающего потискать ее не такие уж и маленькие, крепкие груди.

Нет, вообще-то она парней понимала – модельная внешность, шлюховатое, глуповатое личико, титьки торчат так, что никакого лифчика не надо, – естественно, парням хочется познакомиться с ней поближе. Но ей этого не надо. Она знала, чего хочет, – или ВГИК, или МГУ, потом богатый мужчина, и… все будет хорошо. Не как у мамы!

Именно мужчина, а не щенок, не разбирающийся в жизни и живущий за счет папаши. Мужчина, который будет носить ее на руках, холить, лелеять и даст ей все, что она ни попросит! И она отдаст ему свою девственность и свою душу. Потому что так правильно. А если он вздумает ее предать, попробует от нее отделаться – отсудит у него пару-тройку миллиардов зеленых и будет жить в свое удовольствие. Вот так, и никак иначе!

Скучно. Вчера, правда, был прикол – метеоритный дождь! Вот это прикол так прикол! Все небо в полосах! Как будто его кто-то исчеркал! Настя смотрела на полет метеоритов с лоджии – красиво просто невообразимо!

Потом слушала в новостях – оказывается, такой дождь прошел по всему миру, не только в России. Где-то даже с последствиями: разрушения, пожары и все такое прочее. Кстати, в новостях и Саратов упомянули, мол, на нефтепромысел камешек залетел. Занимаются тушением пожара, бла-бла-бла… все пожарные со всего города. Но отсюда не видать… Потушат, чего уж там.

Настя снова зевнула и побрела в ванную, на ходу стягивая маечку и трусики. Снова посмотрела в зеркало – ну нравилось ей себя разглядывать, нравилось! Рост почти сто семьдесят! Ноги – от зубов! Соски торчат! Голубые глаза блестят! Золотые локоны кудрятся! Ну не хороша ли я?! Кто на свете всех милее, все прекрасней и белее?!

Нет, насчет «белее» – Настя белизну не любила. Красивый загар – наше все. И лучше чтобы никакого следа от лифчика и трусиков. Где в Москве загорать? Да что, соляриев мало, что ли? При каждом фитнес-центре их как грязи! Мамочка следит за своей физической формой и на Настю денег не жалеет (небось надеется на ней паразитировать мамуленька, когда в тираж выйдет!), так что Настя и занимается, и загорает. Загар ровный, красивый, золотистый. Жаль, что некому показать, но… если надеть короткие шортики, короткий топик и пройти по улице – сто процентов гарантии, что все парни и мужчины просто свалятся к ее ногам, как подрубленные деревья!

Мамочка, перед тем как отправить к бабушке в Саратов, посмотрела на нее этаким странным-престранным взглядом и задумчиво так сказала: «Хороша! Мечта педофила!» И после этого законопатила Настю в Саратов на все лето. И Настя подозревает почему. Арнольд, старый пердун, все зенки сломал, разглядывая Настину задницу. Похоже, что мама почуяла в дочери конкурентку. Мамочка тут собаку съела, в этих самых любовных делах, чует «зверя»!

Только Насте этот чертов волосатый кавказец не нужен. Что, мама думает, Насте еще не предлагали? Да как минимум двое из маминых сожителей предлагали Насте, так сказать, полный пансион в обмен на ласку и уступчивость! Пришлось даже сказать, что посадит идиотов – ей «надцать» лет, куда лезут, дебилы?

Но маме ничего не сказала. Будет скандал, и еще неизвестно, кто пострадает. Вполне вероятно, Настя. Те сразу откажутся, скажут, что она их соблазняла, мамаша легче поверит им, чем дочери, и… жить в Саратове у бабушки Насте как-то и не хотелось.

Кстати, эта вот поездка как бы не стала роковой. Надумает мамаша, что Настя стоит на дороге к маминому успеху в личной жизни, и… прощай, любимая Москва! Прощай, метро, прощай, Арбат! Здравствуй, пыльный Саратов с грязной Волгой и разбитыми тротуарами. До восемнадцати лет – пока Настя не достигнет совершеннолетия и не пошлет мамочку по известному адресу.

Настя в сердцах фыркнула, подошла поближе к зеркалу. И правда, что за сыпь у нее на животе, чуть выше лобка? Нет, ну на лобке-то бывает сыпь – после бритья, сейчас все девчонки бритые, а «мохнашек» считают тупыми колхозницами, так что приходится соответствовать, но та сыпь совсем не сыпь, а раздражение! А тут… красное все! Как аллергия! А на что аллергия? У Насти нет аллергии. По крайней мере, не замечала. Вот мама каждое лето сопливится, капли в нос капает, а Настя – нет. А тут…

Ладно, всё потом! Сейчас душ примет, потом разберется, что и как. Надо посмотреть в аптечке – у бабули должны быть лекарства от аллергии, надо только хорошенько поискать.

Встала в ванну, задвинула пластиковую занавеску. Включила воду, отрегулировала, стала поливать себя, стараясь не намочить волосы. Намочишь, придется их сушить, расчесывать – задолбаешься! Неохота. Вечером если только.

Кстати, а где бабуля? На рынок небось пошла, он тут рядом. Старается накормить внучку свеженьким.

Хорошая она! Не то что раздолбайка мамаша… Та сунет денег и вроде как выполнила родительские обязанности. А поинтересоваться, как у дочери учеба, как себя чувствует, так нет. В конце-то концов, просто поговорить можно хоть когда-нибудь?! Сколько Настя себя помнит с тех пор, как уехали в Москву, – она одна. Или с няней, которой до нее, до Насти, совершенно фиолетово, лишь бы время отбыть.

Бабуля, конечно, достает своей заботой, но… приятно, когда о тебе заботятся, когда за тебя переживают! Когда чувствуешь, что ты не одна. Бабуля вообще-то врач, до недавних пор в поликлинике работала, сейчас уже не работает. На пенсии. Скучно ей – вот Настю и тетешкает. Да пусть… не дай бог помрет – никому больше Настя не нужна будет. Так она раз и сказала: «Эх, внученька, внученька… вот помру, и никто о тебе больше не позаботится! Никто тебе подушечку не поправит, одеялко не подоткнет! Мамаша непутевая, ей только задом вилять. Надеюсь, у тебя жизнь сложится по-другому!»

Настя тоже на это надеялась, и даже очень. Очень.

Вдруг затошнило. Да так затошнило, что Настя не удержалась, согнулась в спазме и фонтаном выдала все, что у нее было в желудке. А так как в желудке почти ничего и не было, процесс оказался довольно мучительным. Одна желчь, слизь и… и больше ничего.

Когда Настя пришла в себя, тяжело дыша и отхаркиваясь, она задумалась, надо ли позвать бабулю. Да, скорее позвонить бабуле! Она все устроит! Она вылечит, что бы это ни было! Хоть холера, хоть чума – против бабули не устоят! Порвет за Настю!

Смыла с опоганенных бедер рвоту, быстро вытерлась, побрела в свою комнату на поиски айфона. Подташнивало, голова кружилась, в глазах все плыло. Остановилась у зеркала, посмотрела на себя и с ужасом потрогала живот пальцами правой руки. Живот был багровый, будто ошпаренный кипятком, и притрагиваться к нему очень больно!

Превозмогая слабость, достала из шкафа чистые трусики, майку, оделась. На всякий случай достала еще и уличную майку, и шортики – вдруг придется «Скорую» вызывать? Не хочется сверкать почти голым задом перед врачами.

Из глаз потекли слезы – что с ней?! Что это такое?! Она ведь вообще практически не болеет! Даже грипп, и тот ее обходит стороной, когда полкласса «отдыхает» по справке, а тут… Саратов! Чертов Саратов! Говорят, здесь проводят испытания химического оружия! Или его уничтожают? А еще – тут есть институт «Микроб», где разрабатывают всякие гадости-вирусы, чтобы заражать врагов! Может, оттуда какая-то пакость вырвалась? А что, как в фильмах про зомбаков!


Снова затошнило, и Настя побрела в ванную искать тазик. Про айфон она уже забыла. Настя всегда была очень чистоплотной девушкой, потому физически не могла наблевать на ковер у кровати. Да и вонять потом будет…

Тазик нашелся – старый, еще советский. С розами по эмали и отбитым боком. Настя помнила его всю свою жизнь, похоже, он был гораздо старше ее самой. Поставила тазик у постели и только тогда вспомнила про айфон. Достала его с полки, набрала номер бабули. Та ответила практически сразу – видать, сама хотела звонить. И голос ее был встревоженным:

– Настюш, с тобой все в порядке?! Тут такой ужас! Похоже, эпидемия! Ты не выходи из дома, я скоро приду!

– Бабулечка, приходи скорее! – выдавила из себя Настя, борясь с приступом тошноты. – Мне очень плохо!

И потеряла сознание.





8 июня, 10 утра. Андрей Комаров


Плохо. Мне было ОЧЕНЬ плохо! Началось все утром, часов в девять. Я собирался сегодня поспать подольше – святое дело, каникулы! Можно дрыхнуть, и никто не начнет кричать у тебя над ухом: «Подъем! В школу пора!» Родители все это понимали и, посмеиваясь, старались не разбудить. На столе – вареные яйца вкрутую, лучший завтрак для спортсмена; вазочка с вареньем, хлеб под салфеткой, ну и записка, это уж само собой. Обычно в ней пожелания типа: «Хлеб в печи, вода в ключах, а голова на плечах!» Ага, «Мальчиш-Кибальчиш». Папа мне читал его в детстве, когда я еще не умел читать. Мы лежали рядом, я касался головой его литого плеча, а он читал глуховатым басом, стараясь менять интонации, когда говорил за разных героев. Хорошо было! Очень хорошо!

Хотя мне и сейчас хорошо. Хм… было хорошо. Пока не проснулся от дичайшего приступа тошноты! Меня просто скрутило пополам, и я едва успел добежать до унитаза – плюхнулся на колени и давай рычать! Глотку жгло, перла кислота из желудка – съеденное вечером успело перевариться, так что кроме желчи и соляной кислоты – больше ничего. И тем хуже для меня.

Может, молока попить? Чтобы было чем блевануть?

Только подумал о молоке и вообще о еде, так меня тут же снова начало полоскать. Нет, не то! Если регидрону выпить? Должен где-то быть. Мама всегда говорила: если отравлюсь и меня начнет рвать, так сразу регидрон пить. И воды – много. Мама врач, ей виднее.

Поднялся, пошел умываться, смывать с губ вонючую слизь. Смыл, прополоскал рот, глянул в зеркало и ахнул! Живот весь красный! Ну просто как рак красный! И с какого хрена?!

На всякий случай нашел тазик. Поставил его у кровати и плюхнулся на постель, чувствуя, как тяжело толкается сердце. Голова кружилась, слабость – аж руки трясутся. И что делать? Маме звонить? Хм… ну не папе же. Кто у нас врач? Папа только калечит. Злодеев. Хотя уверен, перевязку он может сделать просто мастерски. Я раз руку себе распорол – вон шрам на запястье, – он так ловко повязку наложил, даже мама удивилась и спросила, чего она о нем еще не знает. Он только отшутился, мол, чего не знает, того и знать не надо. «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Ага, папа не смотри что на вид громила, тупой ментяра – он Шекспира наизусть цитирует, считает в уме, как компьютер, и на гитаре играет. Песен знает – море! Кстати, и поет неплохо.

Нашел смартфон, только собирался звонить маме, и… вот она! Как чует!

– Сынок, ты уже не спишь?

– Мам! – Я хохотнул через силу, борясь с тошнотой. – Если я нажал на кнопку вызова, значит, уже не сплю, как ты думаешь?

– Сынок, с тобой все в порядке?

– А ты откуда знаешь? – вырвалось у меня.

– Что?! – всполошилась мама. – С тобой плохо, да? Живот красный, тошнит, голова кружится?

– Да… – немного растерялся я и тут же сообразил: – Что, я не один такой, да?

– Да! – Голос мамы стал деловитым и внешне спокойным, хотя я чувствовал нотки сдерживаемого возбуждения. – Никуда не ходи. Лежи. Я скоро приду! У нас эпидемия – в основном дети. Есть и летальные исходы – в основном младенцы. Сынок, все очень серьезно! Держись, я скоро!

Я ничего не ответил – а что говорить? Мама все сказала. Теперь лежать и ждать, когда она изгонит из меня беса по имени «болезнь». Что за болезнь, ей виднее. На то она и врач! И мама. Мама меня в обиду не даст!

Меня снова скрутил приступ тошноты, и я перегнулся с кровати к тазику. Ох и хреново же мне!





8 июня, 12 дня. Вадим Гладин, он же Глад


Козлы! Все – козлы! Благополучные, бессовестные козлы! Мамаша с папашей – такие правильные, такие улыбающиеся, а как придут домой – и давай рассказывать, какие все вокруг твари, мрази. Этот козни строит, подсидеть хочет, эта насосала себе должность и теперь командует. А та… в общем, все твари, все гады и все зла желают.

Вадима всегда бесило такое двуличие! То ли дело – пацаны! Все свои, все живут по правилам – Арестантский Уклад Един! Если ты правильный пацан, отвечаешь за свои слова. Если ты козел, петух, значит, сидеть тебе под шконкой! Это Закон!

Глад ненавидел всех. Одноклассников, которые считали его придурком – за то, что он медленно соображает и плохо учится. Одноклассниц – за то, что считают его уродом и хихикают над ним. Учителей, которые угнетают, заставляют учиться и ставят двойки. Ненавидел всех благополучных, всех веселых, всех довольных жизнью!

Он мечтал собрать свою банду, типа «Бригады», и стать Белым. Чтобы он такой в кожаном плаще, весь красивый и опасный, резкий, как удар грома, а все оглядываются и говорят: «Это Глад! Гляди – это Глад!» И все девки его. Все! На кого покажет, та и его девка! И он сделает с ней все, что захочет.

Глад знал, чего он захочет. Не зря пересмотрел сотни и тысячи роликов порнухи. Только вот испытать что-либо подобное ему никак не удавалось. Девчонки его игнорировали – он ни ростом, ни красотой не вышел, а денег у него никогда не было. Родители жадные, хотя денежки у них точно водились – все-таки в нефтянке работают. Вечно копят, копят, копят! Ни одеться как следует, ни в кафе девчонку сводить.

Ну, ничего! Когда-нибудь он поднимется, станет авторитетом, и уже тогда… они пожалеют, что не замечали! Горько пожалеют эти девки!

Чтобы компенсировать недостаток роста, Глад пошел заниматься в секцию карате. Вел ее бывший спортсмен Кирилл Петрович, мужчина за сорок, крепкий, жилистый. Поговаривали, что в девяностые он бандитствовал, но потом его «закрыли». Отсидел, вышел и устроился работать на СТО электриком, а три раза в неделю вел в спортзале школы секцию карате.

От него Глад и узнал об арестантском укладе, о том, как нужно жить правильному пацану.