Девять совсем незнакомых людей

Ее муж, стоя в одежде, заляпанной пейнтбольными выстрелами, сказал, что это несчастный случай, в котором никто не виноват. Она запомнила голубые точки на его подбородке – словно голубой дождик прошел.

Она запомнила еще один странный момент, когда, посмотрев на незнакомых людей вокруг, она вдруг захотела, чтобы рядом оказалась ее мать – женщина, которая никогда по-настоящему не ценила и не любила Машу и которая не утешила бы ее. Но на одно мгновение скорби Маше отчаянно захотелось, чтобы мать была возле нее.

Она отказалась от прощения, предложенного ей мужем. Сын позвал ее, а она не подошла. Себя она простить не могла.

И она отпустила мужа. Настояла на том, чтобы он начал другую жизнь. И он так и сделал, хотя у него ушло на это гораздо больше времени, чем хотелось Маше. Она испытала такое облегчение, когда он ушел, когда ей больше не нужно было выносить эту боль – видеть лицо, которое так напоминало личико их прекрасного сына.

Хотя она отказывалась читать электронные письма от него и не хотела ничего о нем знать, она все-таки много лет назад случайно узнала, столкнувшись с одним знакомым в кафе торгового центра, который поддерживал приятельские отношения с ее мужем и был с ним в тот день, когда они играли в пейнтбол; он сообщил, что ее бывший муж здоров и счастлив, что он женился на австралийке и у него трое сыновей.

Маша надеялась, что он по-прежнему поет, когда готовит. Она была почти уверена, что поет. Проводя свои исследования, она прочла про теорию гедонистической адаптации, согласно которой люди возвращались к определенному предустановленному уровню счастья независимо от того, что с ними происходило, будь то плохое или хорошее. Ее муж был простым счастливым человеком, тогда как Маша – сложной несчастной женщиной.

Сыну Маши в этом августе исполнилось бы двадцать восемь. Если бы он остался жить, между ними, наверное, сложились бы непростые отношения. Они бы ссорились, как Маша ссорилась со своей матерью. А так он навсегда остался ее поющим, смеющимся малышом и красивым молодым человеком в бейсболке, идущим ей навстречу по озеру цвета.

Почему ей не позволили остаться с ним?

Маша посмотрела на пустой пакетик «Доритос». Кончики ее пальцев пожелтели – так когда-то отдавали никотиновой желтизной пальцы ее отца. Она провела по губам ребром ладони и снова включила монитор, чтобы посмотреть на гостей.

Она увидела, что никто из них не спит. Они сидели маленькими группками, разговаривая на свой беспечный австралийский манер. И чувствовали себя слишком расслабленно. Темная ночь души для них не наступила. Они как будто собрались на барбекю. Эти люди по-настоящему не верили, что им вынесен смертный приговор.

Никогда никто из персонала не игнорировал ее так, как эти люди.

Экран монитора пульсировал, словно живой. Неужели что-то сломалось? Она поднесла палец к изображению, почувствовала, что экран подрагивает, как умирающая рыба.

На несколько секунд Маша пришла в замешательство, но потом вспомнила, что чуть раньше приняла семьдесят пять миллиграммов ЛСД, чтобы улучшить свою способность принимать решения и прояснить ум. Это была просто галлюцинация. Ей нужно расслабиться и позволить своему мозгу найти правильные связи.

Она оглядела кабинет и заметила пылесос, тихонько стоявший в углу. Он не пульсировал. Он был вполне реален. Раньше она его просто не замечала. Вероятно, оставили уборщики. Здесь отличные уборщики. Она нанимала и использовала только лучших. Важно было поддерживать высокие стандарты на всех уровнях бизнеса.

В этом пылесосе было что-то до боли знакомое.

«Господи!» – воскликнула она, потому что ее отец поднял пылесос, поднял неловко, двумя руками. Пылесос был такой громоздкой штукой. Отец с пылесосом пошел к двери.

«Нет-нет-нет! – вскрикнула она. – Папочка! Положи его! Не ходи!»

Но он повернул голову, посмотрел на нее печальным взглядом и улыбнулся, а потом ушел. Никто больше не любил ее так сильно, как отец.

Он не настоящий. Она это знала. Отличить реальность от иллюзий не составляло труда. Ее мозг работал очень четко, достаточно четко, чтобы увидеть разницу.

Она закрыла глаза.

Детский голос звал ее. «Нет. Не реальный».

Маша открыла глаза – она ползла по полу кабинета, бормоча какую-то бессмыслицу.

Быстро закрыла глаза. «Нет. Не реально».

Снова открыла глаза. Сигарета ее успокоит.

Она еще раз залезла в свой секретный шкафчик, извлекла оттуда целую пачку сигарет и зажигалку. Геометрия пачки очаровала ее. Каждый из четырех математически выверенных углов ласкал взор. Она открыла пачку, вытащила сигарету, покрутила цилиндрик между пальцами. Зажигалка была оранжевая – цвет такой глубины и красоты, что она поразилась.

Маша крутанула большим пальцем неровное колесико, и из сопла, как по заказу, вырвался золотой язычок пламени. Она позволила ему погаснуть и зажгла снова. Зажигалка была мини-фабрикой, производившей идеальное пламя по первому требованию. В эффективном производстве товаров и услуг была своя красота.

Мысль кристаллической ясности: Маша должна бросить индустрию велнесса и вернуться в корпоративный мир. Забыть колебания. Совершить прыжок. Ей нужно всего лишь восстановить свой аккаунт в «Линкедин», и вскоре на нее посыплются предложения, море предложений.

По другую сторону ее письменного стола сидел парнишка в бейсболке, по полу растеклись многочисленные лужицы, переливавшиеся всеми цветами радуги.

– Что скажешь? – спросила она его. – Мне следует так поступить?

Он молчал, но она видела: он думает, что идея неплоха.

Больше никаких заносчивых, неблагодарных гостей. Она снова будет дирижировать множеством отделов какой-нибудь компании, словно оркестром: бухгалтерия, фонд заработной платы, продажи и маркетинг – все это возвращалось к ней; великолепная, бесспорная надежность документированной иерархии должностей с ее именем наверху. Она будет ежедневно принимать микродозы для оптимизации своей продуктивности. В идеальном случае ее персонал должен будет делать то же самое, хотя люди в отделе кадров найдут сотни возражений.

Она начала новую жизнь, приехав в Австралию, потом начала жить заново после смерти сына и еще раз – после остановки сердца. Она сможет сделать это и еще раз.

Продать этот пансионат и купить квартиру в городе.

Или…

Маша впилась взглядом в крохотный помаргивающий язычок пламени. В нем и был ответ.






Глава 66





БЕН


Значит, вы достались мне, – сказал Бен, подойдя к Наполеону, который мерил шагами комнату. – Я хочу сказать, что я ваш защитник.

Ему казалось, что он должен называть Наполеона «мистер Маркони» или «сэр». У него были такие солидные манеры! Наполеон принадлежал к тому типу преподавателей, на которых хотелось произвести впечатление даже после окончания школы, случайно встретившись с ними в магазине и обнаружив, что они пугающе уменьшились. Хотя представить Наполеона маленьким у него никак не получалось.

– Спасибо, Бен, – сказал Наполеон, словно у того был какой-то выбор.

– Ну так вот, – сказал Бен и потер живот. Ему никогда в жизни не хотелось так сильно есть. – Я думаю, объяснить, почему вы заслуживаете отсрочку приговора, не составит труда. Вы муж и отец, и, в общем, я надеюсь, что могу включить это в свою речь, но ваши жена и дочь уже и без того потеряли достаточно, верно? Они не могут потерять еще и вас.

– Можете так и сказать, если хотите. – Наполеон печально улыбнулся. – Это верно.

– И вы учитель, – сказал Бен. – От вас зависят дети.

– Да, зависят. – Наполеон постучал костяшками пальцев по кирпичной кладке.

Бен уже сто раз после их заключения в этом подвале видел, как Наполеон делает это, как будто надеясь найти незакрепленный кирпич, а с ним и путь к свободе. Бен знал: это дело безнадежное. Иного выхода, как через дверь, отсюда не было.

– Что еще я мог бы сказать? – спросил Бен, голос его звучал надтреснуто.

Когда ему пришлось произносить тост на свадьбе Пита, он едва не лишился чувств. А теперь перед ним стояла задача спасти человека от смерти.

Наполеон отвернулся от стены и посмотрел на Бена.

– Дружище, я не думаю, что ваши слова будут иметь какое-то значение. Не относитесь к этому слишком серьезно. – Он похлопал его по плечу. – Я думаю, к Маше мы должны относиться серьезно, но к игре – нет.

– Вам достался никудышный защитник, – признался Бен. – А мне повезло. Меня защищает Ларс, а он в суде выступает.

Когда Ларс проводил «встречу» с Беном, то задал всего два или три коротких вопроса, а потом сказал: «А теперь послушайте» – и разразился вдохновенной речью, словно выступал на телевидении, – все о том, что Бен – морально устойчивый молодой человек в самом расцвете сил, без пяти минут отец, преданный своей жене; он столько может дать ей, семье, обществу и так далее и тому подобное. Все это было сказано без единого «мм» или «э-э-э».

«Ну, как думаете, победим?» – спросил он в конце.

«Конечно!» – с восторгом ответил Бен.

После этого Ларс удалился в туалет, чтобы привести себя в порядок перед «выступлением».

– Я так боюсь говорить перед людьми, у меня даже дыхание перехватывает, – сказал Бен Наполеону.

– Вы знаете, что единственное отличие страха от волнения состоит в характере дыхания? – спросил Наполеон. – Когда вам страшно, вы задерживаете воздух в верхней части легких. Вам нужно выдохнуть. Вот так. А-а-а-а-а-а. – Он приложил руку к груди, демонстрируя долгий неторопливый выдох. – Это похоже на восторженный возглас зрителей при взрыве фейерверка. А-а-а-а-а-а.

Бен сделал выдох одновременно с Наполеоном:

– А-а-а-а-а-а.

– Вот так, – сказал Наполеон. – Я вам вот что скажу: я пойду первым. Я защищаю Тони, так что я утомлю Машу до смерти разговором о его футбольной карьере. Я буду делать обзоры всех игр, в которых он участвовал. Это будет ей уроком. – Он остановился под стропилом рядом с надписанным кирпичом в стене. – Вы это видели?

– Граффити каторжников?

Далила показывала им этот кирпич, когда провела их в первый день по дому. Бена и Джессику тогда это не очень заинтересовало.

Наполеон усмехнулся:

– Очаровательно, правда? Перед тем как сюда приехать, я прочел историю этого места. Эти братья в конечном счете получили свободу и стали очень уважаемыми каменщиками, на них был большой спрос. Такого успеха у себя в Англии они никогда бы не добились. У них тысячи потомков в этом районе. Когда их приговорили к отправке в Австралию, они наверняка были в отчаянии. Для них наступил конец света. А на самом деле здесь они как раз и состоялись. Самая низкая точка в вашей жизни может вывести на самый верх. Мне это кажется очень… – на мгновение на его лице появилось очень печальное выражение, – интересным.

Бен не знал, почему вдруг с трудом сдержался, чтобы не расплакаться. Вероятно, от голода. Ему пришло в голову, что, когда он вернется домой, обязательно съездит к отцу. То, что его отец отказался от Люси, вовсе не означало, что Бен должен отказаться от отца.

Бен приложил пальцы к надписи. Он подумал: вот все говорят, что им с Джессикой фантастически повезло, когда они выиграли в лотерею, а ему иногда совсем так не кажется.

Он посмотрел на Джессику. Неужели он и в самом деле станет отцом? Как он будет давать своему ребенку советы о жизни, если сам еще в ней не разобрался?

– Не забудьте выдыхать, дружище, – сказал Наполеон. – Просто выгоняйте страх наружу.





Глава 67