Девятая могила

Скоро руки тоже перестанут действовать.

Решение убрать пальцы было таким же инстинктивным, как и выпустить топор. Проволока впилась ей в шею. Но если она не сделает попытки, скоро все потеряет значение. Она схватила одну из мерцающих свечей и подняла ее к темной тени. У нее кончились силы, и по всем правилам логики она должна была выронить свечу, но не выронила.

Дуня увидела, как пламя наконец осветило тень и разгорелось. Стало светлее, и проволока на шее ослабла. Она смогла подняться. На поверхность. К огню, который теперь осветил всю ванную комнату.

Она набрала в легкие воздуха, откашлялась и сделала еще несколько быстрых вдохов. В ту же секунду до нее дошло, что горит Бенни Виллумсен. Она ничего не поняла, но как можно быстрее выбралась из ванной и выползла в коридор, прочь от его крика.

Ей надо выйти из квартиры. Так или иначе она должна выбраться отсюда. Но ворота безопасности были заперты. Ворота, которые стоили больше десяти тысяч крон и, по мнению Карстена, были важнее, чем отдых на Родосе, куда бы она с удовольствием поехала.

Из коридора она видела, как Виллумсен наклонился над ванной, засунув голову в воду. По-хорошему надо бы прокрасться туда, взять кухонный топор, все еще лежащий в душе, и ударить его по спине со всей силы, на которую она только способна. Но она не могла пошевелиться. Она все еще была как парализованная из-за нехватки кислорода. Или, может быть, потому, что не могла понять, почему он здесь.

Дуня никак не отреагировала даже тогда, когда он, повернувшись к ней, встал во весь рост и осторожно потрогал обожженный скальп. И лишь когда он быстро сделал шаг в сторону душа, наклонился и схватил топорище, она сбросила с себя оцепенение. Затем вытащила ключ из замка ванной, захлопнула дверь и заперла ее снаружи прямо перед тем, как в нее вошел кухонный топор, словно она была сделана из папье-маше. Дуня выскочила в гостиную и стала зажигать и гасить свет.

Зажгла, погасила. Зажгла, погасила.

Снова и снова, чтобы ее увидел кто-нибудь из дома напротив.

Из холла было слышно, как дверь ванной ломают топором.

Зажгла, погасила. Зажгла, погасила.

Наконец-то на нее обратила внимание пара, принимавшая гостей. Дуня махала руками и жестикулировала, чтобы дать им понять, что происходит, но они ответили только смехом и аплодисментами. Одновременно из холла послышался сильный грохот – это поддалась дверь в ванной. Понятия не имея, к чему это приведет, Дуня опрокинула большой напольный горшок с денежным деревом, способным месяцами жить без воды и света, и настежь распахнула окно прямо над ним.

Холодный воздух сразу же наполнил комнату, и ее голое тело покрылось мурашками. Дуня схватила телефон с дивана и бросилась в спальню, оставив дверь открытой и закрывшись в гардеробной.

В темноте среди одежды она как можно выше подняла здоровую ногу и засунула ее в одно из отделений подвесной калошницы, висевшей с внутренней стороны двери. К ее удивлению калошница выдержала, и вскоре Дуня забралась наверх и заползла под кучу старых недовязанных вещей, которые никогда не будут закончены, и забытой одежды в дырках от моли.

Было слышно, как Виллумсен вышел в гостиную. Оставалось только надеяться, что перевернутый горшок и распахнутое окно достаточно надолго отвлекут его внимание. Дуня нажала на зеленую кнопку телефона и прижала его к уху, уповая на чудо. Тишина тянулась бесконечно долго, но наконец раздался долгожданный звук. Спасательный трос в виде гудка, прорывающегося сквозь треск и помехи. Но гудок был, и, как она надеялась, у соседей сверху телефонная база по-прежнему стояла в спальне.

Она набрала первый из двух номеров, которые знала наизусть, но ей было достаточно услышать «Ты…», чтобы мысленно проговорить скороговоркой остальное: «…дозвонился до Карстена Ремера. К сожалению, я не могу сейчас ответить на твой звонок». Ясно, что он где-нибудь на ужине или что-то в этом роде. А что она ждала? В обычных случаях она не придавала значения, если он не отвечал. Но в этот раз ей хотелось только плакать, когда она нашептывала сообщение о том, что он должен связаться с ее коллегами и попросить их как можно быстрее ворваться в их квартиру.

Дуня помнила наизусть второй номер, потому что он был очень простым. Этот номер принадлежал Яну Хеску, тут уж ничего не поделаешь. Она набрала его, слыша, как Виллумсен идет в спальню.

– Хеск слушает.

– Привет, Ян, это я, – прошептала она как можно тише.

– Что? Алле?

– Ян, это я. Дуня. Я не могу говорить громче…

– Дуня, это ты?

– Да, но сейчас ты должен меня выслушать. Мне нужна твоя помощь, – сказала она, услышав звук кухонного топора, которым проводят по стене совсем рядом с ней.

– Чтобы ты знала. Чертовски плохо слышно.

– Ян, ты должен мне помочь.

– Что? Я не слышу. Страшный шум.

– Ян, мне срочно нужна твоя помощь.

– Помощь? Тебе нужна помощь?

– Бенни Виллумсен сейчас у меня дома…

– Алле? Ты пропадаешь. Ты меня слышишь?

– Да, я здесь.

– Тогда могу только сказать, что тебе следовало об этом подумать прежде, чем втыкать нож мне в спину.

– Нет, Ян, подожди…

Больше она ничего не сумела сказать, поскольку в ухе щелкнуло. Она нажала на зеленую кнопку, чтобы перезвонить, но не успела, поскольку дверь распахнулась. Задержав дыхание, попыталась заставить сердце не так громко биться. Было неясно, видел ли он ее или слышал. Но она отчетливо слышала его медленные вдохи и чувствовала едкий запах горелых волос. Тянулись секунды, пока он наконец не закрыл дверь и она смогла выдохнуть.

Если бы в ее руке внезапно не зазвонил телефон. Три роковых сигнала, потом ей удалось его выключить. Но хватило двух сигналов – дверь опять распахнулась.

– Я так и подозревал, – услышала она его голос, пытаясь не попасть в его руки, которые обшаривали полку, как две ядовитые змеиные головки. Но это оказалось невозможно, и скоро они схватили ее за нижнюю часть правой голени.

Ноги всегда были ее сильной стороной. Всю жизнь она в любую погоду ездила на велосипеде, а в школе всегда бегала почти быстрее всех в классе. Но теперь ее пинки были такими же бессмысленными, как крики о помощи, когда он стащил ее с полки и перекинул через плечо, как только что подстреленного зверя, которого скоро разорвут и ошкурят. Она протянула руку, чтобы за что-то схватиться, но нашла только какую-то одежду и начатое вязание.

Дуня попыталась вырваться, ударить его и укусить в спину, но он держал ее словно в тисках, причем безо всяких усилий. Только сейчас она поняла, что он тоже голый, и, судя по мускулам, которые играли под кожей на его спине и ляжках, когда он шел к окну и задергивал шторы, шансов у нее не было. Он мог сделать с ней все что угодно.


– Я не хотел тебя долго мучить, – сказал он и пошел к кровати.

Дуня никогда никого не убивала. Для нее это был самый последний выход, если вообще считать это выходом. Сколько она себя помнила, она всегда была убеждена, что есть другой путь. Путь, где оружие и насилие заменяются диалогом.

Но теперь она знала лучше.

Не доходя до кровати, Бенни Виллумсен пошатнулся и уронил кухонный топор на пол, словно терял равновесие. Он сделал поползновение идти вперед, но остановился в шаге, пытаясь не упасть.

И только тогда он заметил острие, торчащее прямо из левой груди. Он понятия не имел, что это, но ему, вероятно, проткнули оба легких и сердце, которое все еще качало кровь. Он четко это ощущал. Острие вошло обратно в грудь, и из дырки полилась кровь, толчками стекая на его тренированный живот.



Дуня не знала, попала ли она куда надо, и поэтому вертела спицу, стараясь повредить как можно больше внутренностей. Он по-прежнему стоял на ногах, но ничего не говорил. Было неясно, понял ли он вообще, что произошло. И только когда она со всей силы воткнула еще одну спицу между ребер с другой стороны позвоночника и проткнула правое легкое, он медленно осел на пол. Словно лошадь, которая легла умирать.

– Почему? – она посмотрел ему в глаза. – Почему ты не взял меня в Чевлинге, когда у тебя был шанс?

Ответа не последовало.

Но вопрос в его взгляде, пока он не потух, сказал более чем достаточно.

Это был не он.





66




– Седерледен[12] или Шеппсбрун? – водитель такси искал его взгляд в зеркале заднего обзора.

– Шеппсбрун, – ответил Фабиан с заднего сиденья, глядя на мобильный. Где-то в нем находился так называемый подарок Нивы. Больше она ничего не захотела сказать.

– Говорю на всякий случай: так будет дольше.

– Я не спешу, – отозвался Фабиан, не отводя глаз от экрана телефона.

– Значит, ты не из тех, кто выбирает маршрут из принципа. Я вообще-то могу согласиться с тем, что этот безобразный туннель надо зарыть. Если некуда девать деньги, так сказать. Хочешь верь, хочешь нет, но я участвовал в демонстрации против третьей полосы. Хотя это было до того, как я начал водить. Теперь, когда сам целыми днями сидишь за рулем, ясно видишь, как политики буквально утопили инфраструктуру Стокгольма в дерьме. Согласен?

Фабиан не ответил, но попросил водителя сделать громче радио, которое по иронии как раз передавало Fake Empire[13] группы The National именно тогда, когда они проезжали мимо королевского дворца. Водитель замолчал и усилил звук, и баритон Мэтта Бернингера заполнил салон. Фабиан оторвал глаза от мобильного и увидел несколько темных силуэтов – какие-то парни бросились в проулок, словно речь шла о жизни и смерти, и скрылись там.

Он стал думать о Теодоре. Может быть, потому, что они были одеты в куртки-бомберы и худи. Весь последний год сын до посинения клянчил у них такую одежду. В конечном итоге он сам скопил деньги, пока Фабиан и Соня договорились сказать «нет», мотивируя это тем, что это хулиганская одежда и, какой бы она ни была красивой, провоцирует драку.

Стокгольм стал жестким городом. Соня начала все чаще затрагивать эту тему, беспокоясь о том, подходит ли он для того, чтобы здесь росли их дети. Конечно, стало хуже, если сравнивать с концом восьмидесятых, когда он сам сюда переехал. В то время самой большой угрозой были скинхеды. Но если знать, где они обычно собирались, тебе ничего не грозило, ну разве что иногда приходилось идти в обход. Сегодня опасность подстерегает повсюду, и если они ничего не предпримут, велик риск, что Теодор попадет именно в такую компанию всего лишь через несколько лет.

Он окинул взглядом замерзшую воду и посмотрел в сторону «Аф Чапмана» – освещенного судна, стоящего на якоре у острова Шеппсхольмен, возможно, одного из лучших в мире хостелов по своему расположению. Поравнявшись с круговой развязкой на Слюссене сразу же после того, как зазвучали барабаны в Fake Empire, водитель сделал тише и опять попытался встретиться с ним взглядом в зеркале заднего обзора.

– Я видел, что ты смотрел на судно у Шеппсхольмена. Не все стокгольмцы в курсе, что «Аф Чапман» – это хостел. Знаешь, на носу там находятся душевые кабины, и ты можешь стоять в чем мать родила и мыться с видом на королевский дворец. Неплохо, правда? А ты что скажешь?

Фабиан не слышал ни слова из того, что говорил водитель. Он только что нашел то, что искал. В виде ссылки в письме, случайно попавшем в спам из-за того, что отправитель был неизвестен. «Я ошибся…» – было написано в графе «тема».

Он нажал на ссылку, и в его наушниках зазвучали голоса.

– Это я. У тебя есть время? – Фабиан сразу же узнал голос Хермана Эдельмана.

– Вообще-то нет. Я буду участвовать в депутатских дебатах всего лишь через несколько часов и не успел подготовиться. Я могу перезвонить тебе после обеда? – Второй голос принадлежал Карлу-Эрику Гримосу, и только теперь до Фабиана дошло, что собой представляет подарок Нивы.

– Лучше не надо. – Послышался нервный вздох. – Калле, это ради тебя.

– Я знаю, но…

– Это быстро, и чем больше ты будешь знать о том, что происходит, тем лучше ты сможешь с этим справиться.

– Дай мне только закрыть дверь.

Как Фабиан и подозревал, Радиотехнический центр вооруженных сил занимался прослушкой мобильного телефона министра юстиции, и каким-то образом Ниве удалось найти разговор, который он вел с Херманом Эдельманом за несколько часов до того, как его убили.

– Только не говори, что речь снова идет об этой проклятой утечке.

– Мне жаль, но это так.

– Значит, им все еще не удалось ее заткнуть.