Девятый

Когда камень с силой ударил в край расшатанной доски, остатки лодки содрогнулись, попугай, проснувшись, заорал на все лады и даже вроде бы выругался на неизвестном моему новому телу языке. Я не обиделся — был занят осмотром результатов моей деструктивной деятельности.

Доска треснула как раз там, где предполагалось. Расшатав по слому, отодрал, покрутил в руках. Для моей цели сойдет. С помощью другого камня, гораздо меньших габаритов, обстучал все угрожающие места — не планировал завтра получить занозу.

Почему завтра? Да потому что сегодня я приготовлю еще одну доску, а потом лягу спать и буду заниматься этим приятным делом до утра.





* * *


Ночь прошла спокойно. А если и неспокойно, то я этого не слышал — спал как убитый. И снов не снилось — голова пустая-пустая. Мне сейчас легко: надо просто выживать — и больше ничем не грузить свою бедную голову. Даже предрассветный холодок не смог меня поднять — свернулся калачом и продолжал отлеживать бок.

Встав вместе с солнцем, разделся, прикрепил под бревно доску, подвязав ее крест-накрест с помощью штанов и рубахи (как замечательно, что она с длинными рукавами). Потом долго брел по мелководью — вокруг скалы оно тянулось далеко. Идти приходилось осторожно: под ногами хаотическое нагромождение огромных валунов и опрометчивый шаг мог привести к серьезной травме.

Выбравшись на глубину, я ухватился за один из пеньков, осторожно пристроился на осевшем под моим весом бревне будто всадник, вместо стремян использовав привязанную снизу доску: ступнями в нее уперся. Попытался грести заготовленной вчера доской — и едва не перевернул свой «крейсер». После нескольких неудачных попыток кое-как приноровился — пошел вперед с заметной скоростью. До байдарки, конечно, далеко, но уже чувствуется, что двигаюсь туда, куда надо. Только настороже все время надо быть: одно неловкое движение — и опрокинусь набок… Будто бешеного быка оседлал. Если поднимутся волны, придется плыть вчерашним способом — усидеть не смогу.

Но пока что погода мне благоприятствовала, хотя я и уверен, что надолго это не затянется, — наверняка на горизонте уже собираются ураганы и смерчи для очередного негативного бонуса.

Осторожно обернувшись в очередной раз, с трудом разглядел скалу — далеко позади осталась, причем точно за «кормой». Это порадовало: значит, течение не сносит меня вбок, а, возможно, даже помогает… или, наоборот, назад несет.

Над головой захлопали крылья — попугай шмякнулся на бревно, уверенно потопал к облюбованному еще вчера пеньку.

— Доброе утро, Зеленый. Песен сегодня не будет — перевернуться неохота. Так что извиняй.

Не дождавшись от меня концерта, попугай занялся традиционной чисткой перьев, а я продолжал монотонно работать доской, будто байдарочным веслом.

Руки начали уставать.





* * *


Сушу я разглядел часа через два-три. Хотя не уверен даже в этом — точно определять время по солнцу не научился, а сознанию доверять в этом вопросе нежелательно: иной раз пять минут тянутся будто день.

С виду та самая земля, что со скалы веселого острова разглядывал. Широкое побережье. Как минимум огромный остров, но лучше бы это оказался материк.

При виде цели заработал еще усерднее — морские прогулки мне надоели до чертиков. Из-за спешки едва не перевернулся — сумел удержать равновесие благодаря резкому нажиму на край опорной доски, работая при этом короткими гребками от себя.

Попугаю, похоже, плаванье надоело не меньше, чем мне: жадно поглядывая в сторону далекой земли, он явно дожидался удобного момента, чтобы покинуть неустойчивый «авианосец». И наконец этот момент настал — захлопали крылья, зеленая точка растаяла вдалеке.

Везет ему, а мне еще грести и грести…

Но все плохое рано или поздно заканчивается (или его сменяет еще более плохое): около полудня я подобрался к земле так близко, что мог различить каждый кустик на берегу. Кроме кустиков здесь, кстати, имелась и древесная растительность — что-то вроде высоких сосен, растущих на пологих, очень низких холмах. Может, это песчаные дюны?

Берег мне нравился все больше и больше — ничем не похож на тот трижды проклятый остров, приютивший меня после прибытия.

На последних метрах пути пришлось почти добровольно свалиться в воду: волнение здесь не позволяло усидеть на бревне. Ноги уткнулись в песчаное дно — вода едва до груди достает. Дотащил «корабль» до суши, пошатываясь, будто матрос, переживший месячный шторм, выбрался на берег, расстелил одежду, присел.

Все, плаванье окончено. На третий день странствий пришелец из другого мира достиг Большой Земли.

Захлопали крылья (очень знакомый звук), на бревно плюхнулся попугай, уставился на меня с ожиданием.

— Что, Зеленый, вернулся? Признайся, что ты от меня в восторге, вот и не можешь оставить в покое.

— Винца хлебнем? — с затаенной надеждой поинтересовался птиц.

— Спрашиваешь, — устало усмехнулся я. — Еще немного — и на ослиную мочу соглашусь: губы слиплись, хоть разрезай.

Попугай, сорвавшись с места, упорхнул прямиком к лесу, зазывающе покрякивая налету. Неужели и впрямь к винному погребу направление показывает? Не очень в это верится, но рассиживаться не стоит — надо найти воду, пожрать и оружие. И про огонь тоже не забывать… будь он четырежды проклят…

Проваливаясь почти по щиколотку в чистейший, почти белый песок, направился следом за попугаем. Лес встретил ядреным ароматом хвои, идти по подстилке стало легче, даже шишки не беспокоили — огрубевшая кожа ступней на них не реагировала.

Взбираясь на холм, подобрал увесистую палку. Не дубина, но при случае врезать такой можно хорошо (или выбросить, чтобы бежать легче было).

Кроме шишек, сухой хвои и палых веток частенько встречались грибы. Но, несмотря на лютый голод, даже не думал на них соблазняться: грибы — последнее, что я решусь здесь попробовать. Понятия не имею, какие съедобные, а от каких «мама» не успеешь сказать; и при таком риске пищевая ценность не впечатляет — легче бумагой насытиться.

На спуске пришлось огибать парочку поваленных деревьев — судя по зеленой хвое, упали они недавно. Не поленился заглянуть в ямы, оставленные вывороченными корнями. Как и подозревал — ничего, кроме песка. И впрямь дюны.


Попугая видно не было, и я, отходя от берега все дальше и дальше, начал подумывать вернуться. Бродить по этим дюнам можно сутками без толку — вряд ли при таком грунте найдется родник или ручей. Лучше уж шагать вдоль моря, шлепая по накатывающимся волнам, — мокрый песок держит не хуже асфальта. По нему легко идти с комфортом, пока не наткнусь на устье какой-нибудь приличной реки. Это не просто возможность напиться — на берегу можно встретить деревню или город. Не могу же я вечно бомжевать в одиночку: рано или поздно придется выбираться к людям.

И лучше рано…





* * *


Хорошо, что решил пройти еще немного — привлекли какие-то отблески впереди: будто маленькие сгустки светящегося тумана водят хоровод среди деревьев. Когда приблизился, ничего не обнаружил — видимо, глаза от усталости шалят. Или не от усталости… Вспомнился тот медведь — неужто опять галлюцинация пожаловала? Нехорошие симптомы… Остается надеяться, что это временная реакция на перенос.

Пока искал эти огоньки, заметил, что местность дальше резко изменилась. Заинтересовавшись, продолжил путь. Дюны здесь исчезли, потянулись заросли густого ярко-зеленого кустарника, перемежаемые перелесками. Сосен уже не было — что-то лиственное, вроде ясеня и тополя. Ботаник из меня не очень, да и на объекте не сильно озадачивали такими знаниями, так что, возможно, деревья ничем не отличаются от земных. Не удивлюсь — ведь местный человек точь-в-точь как наш, так почему бы и остальному не быть аналогичным…

Пробравшись через очередную полосу кустов, растянул рот в блаженной улыбке. Вода — маленькая речушка, скорее даже ручей, стиснутый крутыми берегами.

Найдя удобный спуск, торопливо скатился вниз, распугивая лягушек, припал на колени. Вода не такая вкусная, как в том крошечном ручейке на острове, и далеко не холодная, но выпил я ее столько, что, наверное, уровень понизился.

Утолив жажду, отполз от берега, присел на склоне. Надо минут пять передохнуть, чтобы вода чуток усвоилась, а то брюхо колышется, будто бурдюк переполненный, да и ноги гудят.

Долго медитировать не смог — шило в одном месте не позволило. Встал, опять спустился к воде. Нет, не пить: присев, начал разглядывать свое отражение. Море, даже спокойное, этого не позволяло — постоянно рябь и волнение: мертвый штиль только ночью бывал, но при лунном свете не очень-то собой полюбуешься.

Каштановые волосы в силу превратностей судьбы уложены в прическу «взрыв на макаронной фабрике»; вытянутое лицо с тонкими губами и широкими карими глазами; под узким носом намечается пушок. Ничуть не похоже на мое родное тело: я мало того что был пошире в кости, так еще и блондином с круглой мордой, украшенной поломанными ушами и носом-картофелиной. Описание, конечно, выдает урода, но сам я так не считал — практически красавцем был… просто нестандартным.

Хотя себе признаюсь честно: это тело несколько симпатичнее, хотя и хлипковато.

Ничего, мясо на кости нарастим. Судя по виду, лет этому парню было не больше восемнадцати-девятнадцати — все еще впереди.

Рядом захлопали крылья (очень знакомо захлопали), над головой промелькнул зеленый комок, влетел в здоровенный куст, затормозил, плюхнулся на ветку. Раскачиваясь на ней, будто на качелях, попугай, делая вид, что меня не замечает, начал жадно лопать какие-то ягоды, похожие на жимолость. Может, и правда жимолость? На других кустах только цветы или чуть заметные завязи, а здесь уже плоды — она ведь рано спеет. Уж очень сильно есть хочется… Нет, лучше не рисковать: мне только проблем с отравлением не хватает. Хотя…

Подойдя к кусту, я сорвал несколько ягодок, попробовал. Вкус нежный, но горечь остается — и правда на жимолость похоже. Больше есть не решился: если не будет последствий, потом попробую еще. Хотя можно и не пробовать — энергетическая ценность у подобной пищи ничтожна. Мне не витамины нужны, а калории…

— Зеленый, спасибо, что на воду навел. Ты, оказывается, умный тип, и друзей не забываешь.

Попугай даже не посмотрел в мою сторону — лопал так, что клюв стучал, будто пулемет. Тоже, бедняга, оголодал — морские рачки у него, похоже, в печенке уже сидели (или что он там среди водорослей выискивал?).

В прозрачной воде пронеслась стайка каких-то достаточно приличного размера рыб. Проводил их тоскливым взором: удочки у меня нет (и не предвидится); острогу сделать и то проблема — нечем палку заточить.

Есть хотелось очень сильно.





* * *


Первую лягушку я поймал после пары десятков бесплодных попыток — эти гадины оказались очень шустрыми и в плен сдаваться категорически отказывались. Разбил пленнице голову ударом палки и, призадумавшись, изменил тактику.

Теперь не гонялся за ними по берегу и не шарил в тине, пытаясь их нащупать в водной стихии. Поступал просто и жестоко: пришибал ударами длинной палки. Далеко не всегда с первой попытки, но эффективность охоты все равно увеличилась на порядок. Здешние квакуши, похоже, не слишком пуганые — подпускают близко. В итоге так приловчился, что нескольких ухитрился в прыжке подловить, будто бейсболист мячик. Это радовало — похоже, с координацией движений у нового тела уже полный порядок.

Адаптируюсь к нему потихоньку.

Через пару часов террора на берегу лежало почти четыре десятка зеленых трупиков. Набил бы и больше, но жаба помалкивала — видно, устрашилась, что ее прикончат вместе с остальными родственниками. Попугай, наблюдая за моими злодействами, вероятно, тоже начал испытывать беспокойство за свою судьбу — исчез бесследно, так что я остался в одиночестве.

А теперь предстоит самое главное — развести огонь. Я, конечно, третий день уже не питаюсь, а страдаю, но жрать сырых лягушек отказываюсь категорически — на жареных и то с трудом согласился. Может, французам это и нравится, но я-то русский.

В этот раз подготовился основательнее. Запасся палками из разных пород древесины, натаскал к речке горючего материала: сухой хвои и травы, шишек. В старом пне, оставшемся от упавшей сосны, позаимствовал рыжей трухи — если верить моим «учителям», отличная вещь для подобных целей.

Потом занялся уже знакомым делом: тер палку о палку, крутил их по-всякому, подсыпал то хвою, то траву, то труху, то все вместе в разных пропорциях. В конце концов нашел более-менее приличный вариант: широкий кусок какого-то не слишком крепкого дерева и короткую ветку, подобранную в хвойном лесу. Ею я достаточно быстро протер желобок, куда и подсыпал все, чем был богат.

Несколько раз показывался дымок, но, бросая работу и используя свои легкие для раздува пламени, я оставался ни с чем. В очередной раз не стал торопиться — продолжал шевелить палкой, ухитряясь губами подкидывать в желобок пучки сухих хвоинок. Под моим напором огненная стихия начала покоряться — дымило все сильнее, а затем и вовсе вырвалось пламя.

Тут же подбросил жменю отборной хвои, раздул, выждал, когда все пыхнет, вывалил огненный поток на заранее приготовленную кучку шишек, обложенную сухими сосновыми веточками. Убедившись, что костер уже не потушить, сбил пламя со своей «зажигалки»: пригодится еще.

Через несколько минут огонь ревел, ненасытно поглощая уже серьезные дрова. Я, спустившись к воде, занялся нанизыванием лягушек на прутики. Когда вернулся наверх, увидел, что попугай уже здесь — расселся на ветке неподалеку от костра и косится на меня с таким недовольным видом, будто я ворвался в его дом без приглашения. Вот что бывает с птицами, долго прожившими среди людей, — даже получив полную свободу, не хотят оставлять тебя в покое.

От лягушек Зеленый отказался — воротил клюв с брезгливым видом. А я вот не привередничал — уплел всех. Не скажу, что мне это очень понравилось, но брюхо набил гораздо серьезнее, чем теми жалкими яйцами на скале посреди моря.

Ночью несколько раз просыпался, подкидывая с вечера приготовленные охапки дров. Один раз подскочить пришлось из-за кошмара: приснились гигантские лягушки с окровавленными головами — зловеще пошатываясь с боку на бок, они, передвигаясь на задних лапах, гоняли меня толпой по дюнам.

Несмотря на жаркий костер под боком, пот при этом неприятном пробуждении почему-то оказался холодным.