Девятый

Дело пошло — народ начал лихорадочно вкалывать, торопясь уберечь физиономии от синяков. Те, чьи транспортные средства остались на ходу, поглядывали на неудачников с превосходством, неспешно занимаясь погрузкой. А куда спешить — все равно успеют, раз такая задержка вышла.

На всю эту суету благодушно взирали иридиане. Им вообще торопиться было некуда — они со вчерашнего дня на походном положении и даже ночевали в своих «джипах».

Арисат, видимо, заметив, что я бросаю на еретиков одобрительные взгляды, нарисовался перед глазами и начал неуклюже отмазывать провинившихся земляков:

— Добрые ополченцы и семьи дружины готовы, вся заминка из-за крестьян простых. Хоть они и бакайцы, но натуры не изменишь: жадные, медлительные и сильно уж тупые.

— Ты вроде говорил, что у вас дефицит дураков, но почему-то телег, как я вижу, около трети не на ходу. Не похоже, что идиотов недостаток…

— Э… Треть — это ведь все равно мало?

Математик…

— Арисат, раз такие дела, то выводим иридиан из городка — их телеги впереди пойдут.

— Не понял?! Люд обидится — мы ведь бакайцы, а не кто-то там! Нашим, получается, за их лошадьми придется навоз нюхать?!

— Да пусть хоть вылизывают его, раз копаться собрались до вечера. Арисат, нельзя нам здесь задерживаться. Чтобы колонну организовать, времени тоже немало уйдет. Так что беремся задело прямо сейчас — с иридиан, раз они уже готовы.

Воин больше не рискнул возражать или высказываться неодобрительно — сам понимал, что земляки сильно проштрафились.

С еретиками все просто оказалось: раскрыли ворота — и они организованно, без вмешательства бакайских командиров начали выбираться за стены. Каждый возничий прекрасно знал свое место: заранее определили — еще у себя. Мне понравилось, что на первых повозках ехало полтора десятка мужиков с топорами и пилами. Явно не для самообороны инструменты прихватили — команда рабочих, на случай встречи с препятствиями. Все продумано: не пешком шагают, а едут — силы берегут, чтобы все в дело пустить.

Вид выбирающихся из Талля иридиан на бакайцев подействовал правильно — их будто подстегнули. Молотки заработали в четыре раза быстрее, телеги восстанавливались с дивной быстротой. Или от позора стараются, или испугались, что их здесь оставят.

Но даже этого мне показалось мало — позвал Тука:

— Объяви всем, что последнюю телегу оставляем в городке. Так что кто не успеет, тот потащит свое добро на горбу — сколько унесет.

— Может, тогда сразу три оставим, чтоб неповадно было? — кровожадно предложил горбун.

— Одной достаточно — давай.

Темп работ увеличился: молотки застучали, будто пулеметы, восстановленные телеги грузились в считаные минуты, а из ворот они выезжали со скоростью света.

Хозяин последней, видя, что никак не успевает поставить вторую ось, чуть ли не рыдая, взвалил на плечо баул и, подталкивая загруженную, будто ишак, жену, покинул городок, с виноватым видом прошмыгнув мимо нас.

Арисат, неспешно затворив ворота, подпер их палкой:

— Все, господин страж, в Талле даже курицы не осталось.

Про курицу он, гад, наверняка специально сказал — не забыл.





* * *


Опять поскрипывает седло и покачивается мир — я еду верхом. И опять никаких неудобств при этом не испытываю — как пить дать вранье все про мозоли и потертости. Одни положительные эмоции — даже пешком после такого ходить не хочется.

Место мое не абы где, а в авангарде — при отряде конных дружинников, возглавляемых Арисатом. Второй, аналогичный по численности, отряд замыкает колонну; есть еще маленькая группка приблизительно в центре. Сто семь телег растянулись, наверное, километра на два — мы очень уязвимы для нападения. Хорошо, что наш противник активен лишь в темноте, иначе мог бы трепать нас почти безнаказанно. Хотя как сказать — ополченцы у бакайцев категорически не признают пацифизма. В кольчугах, кожаных доспехах, изредка в простеньких стеганых куртках, обшитых местами железными и роговыми пластинами, с разнообразными шлемами на головах; при щитах, копьях, топорах, у некоторых даже мечи, и луков хватает. Около четырех сотен очень даже боеспособных мужиков — из них две с половиной сбиты в три организованных сотни. А вот с остальными неудобство — разобщены сильно по своим телегам: в куче на марше возничих не удержишь.

Обещания Арисата начали сбываться — я сейчас будто свадебный генерал: ничего не надо делать, кроме как сидеть с умным лицом. Назначенный обозный старшина с несколькими помощниками оперативно решают вопросы с поломавшимися повозками, сварами возничих, потерянными подковами, заторами, столкновениями и прочими проблемами. Сам Арисат взял на себя охрану и разведку. Больше пока делать вроде и нечего, так что я рутиной не занимаюсь — с чистой совестью любуюсь окрестностями.

Любоваться, если откровенно, особо нечем. Едем пока что по дороге — местами вся в колдобинах от давно засохшей грязи; местами, когда проходит через сосновые боры, песочек, усыпанный засохшими иголками хвои. Частенько встречаются звериные следы — благодаря обучению даже немного в них разбираюсь. Лисы, зайцы, косули, ежи, мелкие кошачьи или куньи; чуть пореже — олени, кабаны, волки; еще реже — лоси и медведи. Иногда попадались оттиски солидных кошачьих лап и чего-то совсем уж непонятного — будто крокодил пробежал или анаконда проползла. Дичи, похоже, здесь хватает. Странно — если верить полученной информации, погань просто обожает уничтожать все живое. Или это касается лишь человека и всего, с ним связанного? Да и топтыгина того ожившего забыть не могу — если здесь тоже так происходит, то лес должен просто кишеть «зверозомби». Однако обилия нечисти не наблюдается. Или спонтанное перерождение возможно лишь в особых местах вроде того острова?

Остается лишь гадать…

Часто жалею, что меня приняли за стража. Имей я статус, допустим, дурачка безобидного — можно получать информацию, не опасаясь подозрений в некомпетентности. Но что вышло, то вышло… Вот и пользуюсь теперь урывками, домыслами, отрывочными сведениями. Наверняка меня за странного типа уже держат — невозможно не выдать своей некомпетентности.

Впереди светлеет очередная опушка. Наверное, большая поляна или опять выехали к лугу — двигались параллельно все той же реке.

Река и впрямь показалась далеко справа — она здесь огибала очень даже приличный холм, обезображенный следами земляных работ и остатками сгоревших сооружений.

Недоуменно повернулся к Арисату:

— Руины явно не древние — что здесь было?

— Церковь это наша… бывшая…

— Погань сожгла?


— Нет, после резни зимней оставили без присмотра, и в грозу молния попала.

— А почему не присматривали?

— Да тут такое было… Священник наш не один пришел — с парой послушников и пятеркой мужиков приписных, причем четверо семейных. Из ордена святой стражи ему семерых солдат дали при боевом капеллане. Отряд мал, да крепок. Церковь всем миром ставили, как и стену, а потом они уж сами остались, потихоньку обживаясь. До сих пор не понимаем, как беда случилась, — охотников мало ведь было: всего семь тварей. Но подчистую вырезали церковников — и священника, и мужиков, и семьи их, и солдат, и капеллана. Лишь жена капеллана осталась — занемогла она накануне и в бане протопленной спала. На шум вышла и сумела добить клевцом последнюю тварь — ту из последних сил муж ее подрубил и сам сразу упал. Жене тоже досталось — от пинка предсмертного отлетела, головой о стену приложилась сильно. Поутру дозор следы заметил и нашел ее без памяти, на теле мужа лежащей. Забрали в городок и выходили, остальных погребли. Ничего — ожила со временем, только молчаливая сильно стала. Вы ее знаете — Йена. Жаль ее — совсем молоденькая и красавица, мужа любила сильно, да и он тем же отвечал. И на тебе… Кто после такого останется за всем присматривать? Видали, сколько здесь нарыто? Готовили место под боевой монастырь — для десятка священников, — да так и не дождались. Место здесь хорошее: камень хороший под боком — годится и на стены, и на известь; глина рядом; обороняться удобно. Сэр Флорис Талль здесь ставить хотел, да священник уперся — себе загреб. И получилось — ни церкви, ни нам не досталось… обидно.

— Да, склоны круты: хорошо обороняться.

— Вы это… — Арисат понизил голос. — Про Йену плохого не подумайте. С той поры она все время молчит, только иногда разговаривает по слову-другому. И говорит всегда одно: дескать, надо отсюда уходить — не будет нам жизни. А как уйти через клятву? У нее будто в голове все в одно ударилось — не хотела здесь оставаться ни за что. Вот и вас… уговаривать вызвалась, чтобы помогли уйти. А так она честная и хорошая — лекарке добрая помощница, да и по хозяйству справляется. Сэр Флорис очень о ней хорошего мнения был. Я даже начал подумывать, что промеж них что-то наладится, — ведь и он вдовый остался, только пораньше. Жену свою тоже любил, но вечно скорбеть не будешь — рыцарю надо торопиться род продолжать.

— Жаль, и с ним не получилось… Арисат, я вот смотрю на все это и думаю: сколько же кораблей вас сюда доставляло? Одних лошадей почти полторы сотни и коров с быками штук семьдесят.

— Так нас морскими кораблями довезли — струги эти сэр Флорис купил в королевстве. Свои пришлось продать за гроши — Кенгуд сказал, что негоже нам оставлять боевые ладьи. Боялся, наверное, что разбой затеем, по бакайскому обыкновению. А галеоты даже в реку войти не смогли — на побережье разгружались. Три дня там разгрузка шла: мелководье не позволяло близко подойти. Парочка на песок крепко села — стаскивали. Не только скот: доски, тележные детали, бочки, семена, припасы на первое время — много чего привезли. Без всего этого не смогли бы так быстро наладить хозяйство.

— Понятно… Далеко эта дорога тянется?

— Нет — это наша ведь: от старых путей и следов не осталось. Дальше вырубка — сосны валили для церкви и на стены, а потом все: лес густой. Дозор уходил на день пути однажды вдоль реки — говорят, проехать можно, хотя местами тяжеловато придется. Ну а дальше уже никто не ведает, что там.

— Скоро узнаем…





* * *


Дорога и впрямь закончилась на обширной вырубке: пни и груды засохших веток. Устроили здесь короткий привал для ремонта пары телег и водопоя скоту — рядом имелось чистое озерцо.

Дальше скорость продвижения, и без того невеликая, снизилась чуть ли не втрое. Колеса вязли в сыпучем песке, подлесок местами приходилось наскоро вырубать — очень пригодилась ватага работников, приготовленная епископом. Но уже к полудню стало гораздо легче — лес начал меняться. Сосны, и прежде не слишком мелкие, принялись на глазах увеличиваться по высоте и диаметру. Вскоре вокруг куда ни глянь тянулась редкая колоннада величественных стволов — в два-три обхвата. Великанам требовалось много места, и конкурентов они не терпели — ни кустика внизу, ни молодого деревца. Ехать можно в любую сторону — мы будто в огромном, залитом светом храме оказались. Лишь изредка путь преграждали павшие исполины — таких объезжали издали, чтобы не делать резких поворотов.

Дозор, высланный вперед, сообщил, что такое великолепие продолжается и дальше, главное — не отклоняться к востоку, иначе наткнемся на лиственные леса, что вдоль реки тянутся. Там вольготно не поездишь — настоящие джунгли.

С рекой скоро придется расставаться. Судя по карте, дальше она начнет заворачивать к западу, преграждая нам путь. Остается надеяться, что раз струги с трудом к городку подходить могут, то к тому моменту она станет совсем уж маловодной. Жаль, что в районе Талля левый берег у нее слишком обрывистый, — из-за этого не стали переправляться сразу, на заготовленных для дезинформации плотах.

Привал на обед устроили посреди леса. Я, если честно, готов хоть в седле жрать, лишь бы побыстрее ноги унести из этого милого края, но лошади и коровы — капризные твари: их надо кормить, гонять на водопой и отдых давать. Это мы, люди, готовы сутками бежать, если жареный петух в одно место клюнет.

Иридиане без намеков выделили пайку дружинникам, раз уж те оказались в их расположении, а меня пригласил к своему столу Конфидус. Отказываться я не стал, по старой памяти подозревая, что давиться сухарями и сушеной дичью не придется. Так и оказалось: епископ скромно, по-походному, постничал охотничьими колбасками, копченой лосятиной, холодными пирогами с яйцами и диким луком и даже окрошкой в высоких глиняных тарелках — ее, видимо, с утра нарезали, а сейчас квасом залили и сметаной заправили. Про хлеб черный и белый и два вида соусов можно даже не вспоминать. Не знаю, что не так с их религией, но некоторые особенности образа жизни иридиан мне очень понравились.

Конфидус ел молча, а вот после, когда подали чай с костра, решил устроить мне допрос:

— Скажите, Дан, а сколько вам лет?

Про прежнее тело я ответ знал — двадцать девять. Да только оно уже восемь дней как мертво — лежит сейчас в могиле где-нибудь на не особо престижном кладбище, и подбираются к нему голодные беспозвоночные создания… От этой мысли слегка передернуло, и епископ, неправильно поняв гримасу, поспешно поднял руки:

— Да не надо говорить, если не хотите, — я просто из пустого любопытства интересуюсь.

— Просто молод я еще — возраст не тот, чтобы хвастать, — ушел я от ответа дипломатично: ведь и сам не знал, сколько этому телу.

— Если в таком юном возрасте столького добились — значит, лукавите, есть чем похвалиться.

— И чего же я добился?

— Вы полноправный полуденный страж, раз самостоятельно странствуете по опоганенным землям, и за вами вон сколько людей пошло — небольшая армия. Простому юнцу вряд ли по силам удержать вместе варваров-бакайцев и иридиан.

— Как раз ничего сложного: и тем и другим это выгодно. Будь на моем месте бобер на лыжах — без разницы: все бы за ним пошли.

— Не надо преуменьшать своих заслуг. Уж бакайцы вас точно уважают — хотя бы за то, что в бою против погани хорошо себя проявили.

— Подколоть бурдюка не сильно сложно — все так говорят.

— Ага, слыхал такое. А полностью эта поговорка звучит так: «Подколоть бурдюка несложно — гораздо сложнее найти прачку, которая после этого сможет штаны отстирать». В оригинале текст более груб и вульгарен — вы уж извините: сан не позволяет такое вслух произносить.

— Конфидус, вы, как я догадываюсь, не с рождения при еретиках. Зачем вас, неглупого человека, понесло в религию?

— Ради будущего… все ради будущего… Вы верите в будущее нашего мира?

— Вы что имеете в виду?

— О погани, разрастающейся будто плесень, и не видно этому остановки. О дикости, чья плесень растет еще быстрее. Наш мир медленно умирает — его пожирает гниль. На нашу жизнь его еще хватит, но вот что мы оставим внукам? Я не знаю… и не верю в хорошее… Не верю, что будущее появится само собой — за него надо побороться. А вы как думаете?

— Еще не задумывался, но точно знаю, что церковники вроде вас постоянно такое рассказывают: смерть идет, последние дни наступают, нравы падают, нечисть из углов выползает — покайтесь, пока не поздно, молитесь и не забывайте жертвовать на новый храм.

— Вы решили, что я вам проповедь читать собрался? Эх, молодость… Дан, я не о вере вовсе: я о том, что происходит здесь и сейчас. При желании мы можем свернуть с пути и осмотреть руины, что на карте обозначены, — еще три поколения назад там был цветущий город, а теперь лишь прах. Лес, звери — и ни одного человека. Даже погань отсюда ушла — завоевывать новые земли и жизни. В этом городе вы, возможно, увидите развалины величественных зданий: больше таких не возводят. Почему? Потеряны знания или просто уже не хотят тратить сил на бесполезную красоту. Знания и умение их применить — вот высшая ценность.