Девятый

Вот не первый раз замечаю — стоит о ком-то подумать, как он тут как тут.

Конфидус, подъехав, кашлянул:

— Дан, там, дальше, полегче дорога пойдет — без грязи. Местность повышается, почва постепенно станет каменистой, сухой, и так уже до самой границы.

— Странно — я думал, что к ней понижение пойдет: к реке.

— Верно, реки внизу текут всегда: на вершинах гор их пока никто не встречал. Но там не понижение — обрыв настоящий. К самому берегу спускается. Трудно придется — дорог почти нет, как и спусков удобных. Местами не то что с телегой — пешими не пройдем.

— Проводник нужен… Вы так говорите, будто бывали там.

— Я не бывал, но брат Аршубиус был.

— Хорошо местность знает?

— Давно это было, да и не сильно он по этой стороне ходил — отряды наемников долго в опоганенных землях не любят задерживаться. Говорит, оба брода знает и тропы к ним помнит.

— И как там тропы?

— К большому с этим все отлично: две дороги есть — телеги по ним легко пройдут. А вот к малому броду телег не протащить — заросший склон, с узкими тропами, оврагами, спусками крутыми.

— Нас это устраивает — нам как раз большой брод и нужен.

— Да, удобно. Лишь бы королевские солдаты не сплоховали — не доверяю я этим разукрашенным бездельникам.

Знал бы ты, что солдат нет, — не так бы запел…





* * *


Предсказание епископа сбылось — тропа и дальше вела наверх, почва становилась все более каменистой, и, несмотря на непрекращающийся дождь, в серьезную грязь мы вляпывались нечасто. И вообще, судя по уцелевшим местами столбикам, продвигались мы сейчас по древней дороге — кое-где даже остатки кюветов и насыпей встречались, что облегчало путь. Неудивительно — холмы справа и слева все выше и выше становятся, так что путникам и в прежние времена некуда деваться было: только меж гряд идти.

С ночлегом крупно повезло: под вечер встретили древние развалины. Остатки казарм, каменной крепостной стены, башен. Все в ужасном состоянии, без крыш, но для оборонительных целей сгодится. Одно неудобно — воды не нашли. Наверное, раньше здесь пользовались колодцами, да только засыпало их давно. Не страшно — парусину с фургонов использовали для сбора дождевой влаги: вместе с запасами на приготовление ужина хватило, а скотине и грязной лужи достаточно, за неимением лучших вариантов. Закрыли все проходы телегами, развели из сырятины дымные костры — устроились.

Ночью спал беспокойно. Нет, не из-за тварей: они нас сегодня беспокоить не стали. Донимала промозглая сырость — хоть мне, как белому человеку, на случай непогоды полагалось место под тентом повозки, спасало это слабо. Одежда вымокла, одеял не было, костер под боком не развести здесь. Тем, кто ночевал под телегами или просто под открытым небом, приходилось только соболезновать.

За ночь умерло двое раненых. Утром пришлось постараться, чтобы устроить достойный погребальный костер: деревьев в этих местах мало.





* * *


Чем дальше мы продвигались, тем больше встречалось следов человеческой деятельности. Остатки дорог, мостов, городков и деревень, каких-то карьеров, сторожевых башен на холмах, серьезная застава возле брода на помутневшей от дождей быстрой речушке. Почти полное отсутствие лесов — тоже красноречивый признак интенсивной антропогенной нагрузки: вывести деревья легко, а возвращаться на смытую почву они не спешат. Или люди ушли из этих мест не столь давно и время не успело за ними прибраться, или раньше местность была густонаселенной в отличие от зеленой равнины.

Обоз двигался все так же медленно, и, потакая личному любопытству, я старался осмотреть все встреченные археологические достопримечательности. Дружинники в дозорах по возможности занимались тем же. Они в поисках кладов, а я — просто так (правда, мне не верили — так и норовили проследить, подозревая, что стражи видят золото на глубинах до пяти метров).

Наличие многочисленных следов горных разработок навело на мысль, что в прежние времена здесь располагался промышленный центр государства. Любая промышленность нуждается в сырье: глина, известняк, строительный камень, руды и прочее. Искать и разрабатывать все это проще в горных районах, а эту местность, хоть и с натяжкой, отнести к таким можно.

В полдень поравнялись со сплошной линией заброшенных карьеров — когда-то здесь вгрызались в землю очень серьезно. Заинтересовался: что же там могли добывать? Кто знает, вдруг в будущем пригодится.

Судя по следам, добывали железо — повсюду валяются камни ржавой окраски. Я невеликий знаток минералогии, но кое-чему научить успели, так что азы понимаю. Жаль: надеялся найти золотой или хотя бы серебряный рудник. На драгоценные камни тоже согласен. Не для пользы — просто интересно. Ведь железо — ерунда: ничего в нем авантюрного и ноль романтики.

Направился к оставленной внизу лошади, по пути прихватив из кучи щебня неожиданно увесистый булыжник. Черный, выглядит будто комок земли, а весит прилично. И следов ржавчины незаметно — видимо, не железная руда, хотя и не уверен.

Птиц, наклонившись, подозрительно уставился на камень и как-то неуверенно зашипел. Ненормальная реакция…

— Что с тобой? Это ведь простой камень — не погань.

Зеленого не понять, конечно: он и на меня иной раз голос повышает, но только сейчас ведет себя явно неадекватно. Может, мозги промочил? Хотя чего там мочить — клюв от затылка растет.

Поднял другой, первый попавшийся камень, протянул попугаю. Тот брезгливо отвернулся, чихнул, стряхнул воду с крыльев, грустно пожаловался:

— Винца бы сейчас горячего хлебнуть. Тоскливо здесь.

— Я тебе предлагал капюшон носить — так ты, дуралей, сам от него отказался. Так что скучай теперь под дождем, не жалуйся на жизнь. На-ка…

Протянул попугаю первый камень — опять тихое шипение.


Так, Зеленый реагирует именно на этот. Почему? Что не так?

Присев, положил камень на валун, расколол шишкой на обухе топора. Такая же черная масса, но на сколах пятнышки ржавчины проступили и какие-то зеленые вкрапления. Поднес к глазам, начал ковырять лезвием. Зеленый камешек легко раскололся на стопку пластинок. Выглядел он так, будто черная масса его пожирает, или, наоборот, он ее. Что-то мне это напоминает… Блин, обучение последних месяцев было столь интенсивным, что в голове осталась каша из познаний в самых разных дисциплинах.

Странная растительность вокруг — то скудная, то неожиданно пышная; листья на ближайших кустах будто молью побитые — дырка на дырке, и пятна нездоровые, а попугай так и шипит на черный камень с включениями зеленой слюды.

Зеленая слюда?!

Отбросил отколотый кусочек, будто это яд смертельный. Хотя, возможно, так оно и есть. Из-за все той же каши в голове не могу быть ни в чем уверенным, но вполне вероятно, что это очень нехорошая руда — похоже на те образцы, что мне показывали при обучении. Вариантов конструкции установки было множество — в зависимости от доступных материалов. Один из самых экзотических предусматривал использование металлического урана в сердечниках некоторых катушек. Все минералы урана в той или иной мере радиоактивны. Не знаю, насколько это опасно, но лучше сделаю отсюда ноги — о льготах для чернобыльцев я никогда не мечтал.

Снизу зацокали копыта: из зарослей выбрался отряд дозорных. Один, приветливо помахав рукой, доложил:

— Сэр страж, внизу, у ручья, жимолости видимо-невидимо. И крупная очень — я такую никогда не видел. Будто слива — как только на ветках держится. И сладкая-сладкая — нигде такой не бывает. Обязательно попробуйте — не пожалеете.

Нет уж, спасибо, не хочется потом в темноте светиться синими огоньками.

Отъехав от рудника, покосился на Зеленого:

— Так ты, получается, и радиацию чувствовать умеешь?

— Я такой — я красивый, — самовлюбленно ответил птиц.

— Счетчик Гейгера летучий…

Интересные дела… Попугай, возможно, недолюбливает радиацию — шипел на подозрительный камень, в котором я опознал урановую руду (хотя и не уверен — я шлакоблок от кирпича с трудом отличаю, а о рудах предпочитаю помалкивать). Еще он шипит на тварей (мягко сказано «шипит» — ревет скорее). Продолжим мысль: что, если его недовольство зиждется лишь на факте обнаружения альфа-частиц, бета-частиц и гамма-квантов? В принципе радиоактивность никогда не бывает нулевой — везде существует некоторое фоновое значение, и, возможно, он реагирует на его превышение.

Это что получается — погань тоже радиоактивна? Причем серьезно, раз он издалека ее засекает. Может такое быть? Да кто его знает — опять гадание на кофейной гуще… Неприятно, если так: свинцовых трусов у меня нет. Вспомнив, как отмывался от маслянистой крови тварей, вздрогнул — не исключено, что получил при этом неслабую дозу в рентгенах. Хотя, вероятнее всего, из пальца все высосал — мало ли на что попугай реагирует. Он вообще птица с огромными странностями… Да и я не специалист — ни по погани, ни по минералам урана. Изменения в растительности могут быть вызваны сотнями причин — допустим, заражением солями тяжелых металлов возле богатого рудного месторождения. Если уж откровенно, я знаю много чего, но ни в одной отрасли назвать себя специалистом не могу.

Хотя идея интересная, особенно если вспомнить то убежище — помесь склепа с промышленным объектом. Именно такое впечатление осталось.

Уж не в атомный ли реактор я провалился тогда?

Бред, конечно, но бред занимательный…

А цветные всполохи над бункером? Хотя если там так фонило, что днем свечение видно, то мы уже должны червей кормить…

А встреченные горные разработки? Отвалы толком не заросли, повсюду валяются куски неразложившейся на воздухе руды, ямы на вид вполне свежие — неосыпавшиеся. Может, они не столь древние, как все остальное оставшееся после людей? И может, люди вообще ни при чем? Не железо здесь добывали, а уран?

Эдак я сейчас до термоядерной бомбы дофантазируюсь!.. Откуда местным феодалам было знать про радиацию и прочее? Они здесь железо добывали, а урановая руда в отвал шла за ненадобностью — вот я ее и подобрал. До атомной эры ее использовали лишь для получения краски и солей радия… если не ошибаюсь. Краска здесь не очень-то нужна, радий тем более — значит, брали лишь то, что для производства стали годилось. Если рабочие и страдали от излучения, то никто не понимал, в чем дело: один умирал — на его место другого ставили.

Болезни — ерунда: никто в те времена не догадывался об их истинных причинах…

Вроде логично, но все равно сомнения гложут…

Пересадив упирающегося попугая на запястье, сурово погрозил пальцем:

— Сиди смирно и не возмущайся — мне надо тебя осмотреть подробнее. Слишком ты странный для обычной птицы — что-то с тобой явно не так. И говоришь всегда к месту, и запоминаешь все мгновенно, и на камни радиоактивные шипишь разъяренной коброй. Про погань и вовсе промолчу — очень остро реагируешь. Признайся — ты ведь не просто птиц?

— Я умный и восхитительно хорош собой, — весьма охотно ответил Зеленый.

— Нарцисс летающий… А ну! Не кусаться!

С трудом заставил раскрыть клюв — неблагодарное создание шипело, клекотало и угрожало отхватить палец. Клюв как клюв, массивный только. Понятно, почему Зеленого побаиваются: цапнуть таким можно хорошо. Язык жесткий; бедолаге небось нелегко с таким речевым аппаратом приходится. Насчет отсутствия мозга поторопился с выводами — пух на голове тонкий и места для серого вещества оставлено предостаточно. Крылья, розовые чешуйчатые лапки с длинными кривыми когтями, длинный хвост с грязным кончиком.

Какие выводы? Попугай как попугай — я по ним невеликий специалист, но заметных странностей не обнаружил. Нет у Зеленого припрятанных счетчиков Гейгера и детекторов погани — чует все за счет каких-то внутренних возможностей.

Да и умный подозрительно — не слышал я на Земле про таких попугаев.

— Может, тебя выпотрошить для исследований?

Птиц наконец сумел вырваться, проворно забежал на плечо, презрительно чихнул мне в ухо — ему не нравилось, когда его трогали руками. И вообще, лишь мне такое прощал — другие не отваживались рисковать: при одном подозрительном движении он в шипящую фурию превращался.

Этот мир уже столько загадок мне загадал, а ответов давать не спешит. Думай, Дан, думай: сам до всего добирайся. Никто здесь тебе не собирается ничего разжевывать.

Интересно, а как там поживает наш демократический удалец? Везучий четырнадцатый… Мой загадочный конкурент? Какое тело ему досталось? Сидит в младенческом, терпеливо дожидаясь половой зрелости, чтобы выковать булатную бритву и вернуться к любимому занятию? Или, как и я, во взрослое попал? Может, уже вовсю занялся сборкой резонатора? Или режет кого-нибудь в темном переулке… А может, вообще превратился в женщину? Сидит теперь в гареме местного султана, кормит детей грудью и потихоньку сходит со своих индукционных катушек от превратностей судьбы.

Удачи ему в поиске криптона восемьдесят шесть — она ему в этом деле очень пригодится… хотя и не поможет…

Оп! Какой криптон?! Если его переправили смертельно раненным, то вряд ли успели напичкать голову всем тем, что в меня вбили. Времени на это не было — попал «на деревню дедушке». И даже в лучшем случае чувствует себя как курица в супе — ноль подготовки, ноль теории, весьма вероятные сомнения в целостности рассудка (как и у меня).

Бедолага четырнадцатый…

А что, если запуски будут продолжаться дальше и со временем в этом мире появятся десятки моих земляков или даже сотни? Было бы неплохо таких встретить (если, разумеется, они не окажутся профессиональными маньяками). Хотя шанс мизерный — планета огромная, да и как определишь, что перед тобой землянин? На лбу ведь ни у кого не написано.