Дорогая миссис Бёрд…
Часть 39 из 45 Информация о книге
На долю секунды допустить, что письмо от нее. Глупо, конечно, да и что, если так? Ничего не менялось. Что, если Банти думает о том же? Что, если ей так же плохо, и она не может найти в себе силы, чтобы просто поговорить со мной? Нужно написать ей. Рассказать об этом письме. Может быть, так ей будет проще принять решение. Может, это что-то изменит. Дорогая Банти, Нам написала девушка, не находящая себе места от страха. Все вокруг пугает ее, и она не может никому об этом сказать, стыдясь этого. И я подумала, что это ты… Да уж, именно такое письмо хочется получить после того, как тебя чуть не раздавило, и погиб твой жених, причем из-за той, что сейчас напоминает тебе, как ты страдаешь и как стыдишься этого. Придумай что-нибудь получше, Лейк. Отбросив все мысли о подруге, я перечитала письмо еще раз. Какая разница, кто его прислал, Банти или нет? Все равно оно невероятно грустное. Девушка, потерявшая все самое дорогое, но пытающаяся найти в себе силы для того, чтобы жить дальше и продолжать бороться. Я не просто соболезновала ей или переживала. Я ей гордилась. Гордилась тем, что она открыто говорила о своих страхах. И таких девушек было много. В конце концов, кто из всех нас может сказать, что никогда так себя не чувствовал? Тайком от всех, замкнувшись в себе, чтобы никого не беспокоить. Я вспомнила, как Уильям и ребята спасали детей на Монмут-стрит, пока я стояла на тротуаре, до смерти перепуганная, беспомощная, боялась, что кого-то из них, а может быть, всех разом завалит и они умрут. Когда мы с Роем бежали по Пиккадилли, я тоже боялась – того, что ждало меня в «Кафе де Пари». Боялась каждый раз, заслышав телефонный звонок, слишком ранний или слишком поздний – от таких добрых вестей не жди. Но никогда никому не рассказывала об этом. Никто не рассказывал. Газеты, радио, журналы – все, как один, трубили про решимость и боевой дух. На их страницах кипели битвы, чествовали победителей. Советовали держать планку, содержать дома в чистоте и порядке, пока не вернутся мужья, так как за это они и сражались – чтобы было, куда возвращаться. Следить за собой, за прической, быть опрятной, чтобы Гитлеру стало ясно, что нас нельзя сломить. И после полугода непрерывных бомбежек читательницам советовали приберечь для свидания красивые кофточки и красную помаду! Но как часто мы поощряли их усилия? Когда в последний раз со страниц звучали слова благодарности? Когда кто-нибудь скажет, что на самом деле мы из плоти и крови, а не железа? Я знала, как тяжело сейчас этой девушке и как ей нужны друзья. Достав чистый лист из верхнего ящика стола, я скормила его машинке. Дорогая Л. Большое спасибо, что написали мне. Как жаль, что вам довелось пережить такое. Все в нашей редакции надеются, что вы как можно скорее выздоровеете, и соболезнуют вам в связи с потерей любимого. Слова подбирались сами – так могла бы утешать ее старшая сестра, кто-то, кому можно верить, кто поймет тебя и подставит плечо, когда тебе так нужна помощь. Быть может, вас это удивит, но я благодарна вам за ваше письмо. Это очень смелый поступок. Я буду с вами откровенна, и попрошу прислушаться к моему совету. Не стоит стыдиться своего страха, не стоит бояться, что вы кого-то подвели. Гордитесь собой, так как вы еще способны бороться, даже если кажется, что все потеряно. Вас тяжело ранило, вы лишились того, кого любили больше всего на свете. Не думайте, что ваш страх и ваша боль – проявление трусости и слабости. Уверена, что все, кто читает нас, поддержат меня и скажут, что им тоже знакомы эти чувства. Мы изо всех сил стараемся делать все возможное ради того, чтобы победить, и победа будет за нами именно благодаря таким девушкам, как вы! Ваши переживания означают лишь то, что вы – человек, и способны чувствовать. Каждый, потеряв близкого ощущал бы то же, что и вы. И пока мы сражаемся ради людей, ради человечности, никаким людоедам никогда нас не одолеть. Я дважды подчеркнула «никогда», чуть помедлила. Я говорила правду и хотела, чтобы она поняла меня. Мои пальцы вновь застучали по клавишам, так быстро, что старая машинка едва справлялась с потоком слов. Во всем мире женщины тоже сражаются на невидимом фронте – ради тех, кого любят в эти тяжкие времена. Гитлер победит, если мы забудем об них, забудем обо всех и обо всем, променяв любовь на его бесчеловечные идеи. Это и есть настоящий нацизм. А Гитлер – обманщик и болван. День, когда мы перестанем любить, перестанем быть людьми, станет нашим последним днем. Не стоит стесняться своих слез. Может быть, вы еще сами не осознали этого, но вы изо всех сил стараетесь не сдаваться. Поговорите обо всем этом с друзьями, поделитесь своими чувствами, и они обязательно поддержат вас. Так и должны поступать настоящие патриоты. Пора было приступать к заключительной части, но меня терзали сомнения. Какой совет я могла ей дать? Боюсь, что ответить на вопрос, сможете ли вы полюбить кого-то другого, непросто. Должно пройти время. Не нужно забывать о старой любви, и не стоит сразу пускаться на поиски новой. Если бы все можно было решить одним лишь взмахом волшебной палочки! К сожалению, у меня ее нет. Но я хочу, чтобы вы знали – вы не одиноки. Все читатели, все сотрудники нашего журнала – ваши друзья, и мы обязательно вам поможем. «Женский День» считает, что ваша смелость и честность – достойные образцы для подражания. Знайте – мы вами гордимся. Я прекратила печатать. Обычно я подписывалась «Ваша Генриетта Бёрд», но обратного адреса не было. Нажав на рычаг освободителя, я вынула лист из машинки, бросив его на стол рядом с пимьмом Л. и уронила голову на руки, запустив пальцы в волосы. Миссис Бёрд ни за что не согласится напечатать такое, и даже если я отброшу здравый смысл и попытаюсь тайком провести его в номер, письмо слишком длинное и будет бросаться в глаза. Оно займет почти всю колонку. Ничего не попишешь – придется выбросить и письмо, и мой ответ в корзину для бумаг. В окно ворвался ветер, и листы бумаги на столе затрепетали. Я прикрыла их рукой, чтобы они не разлетелись по комнате. Так не пойдет. Эта девушка писала нам не для того, чтобы ее игнорировали. Другие тоже не заслуживали этого. И Банти тоже. Я поднялась из-за стола, затворила окно. Прошлась по кабинету. Туда, обратно. Вот-вот явится миссис Бёрд, выкрикивая распоряжения, и затем покинет офис ради одного из очередных Добрых Дел, свалив всю работу на нас. Как же нам не хватало Кэтлин! За те несколько дней, что она болела, проблем было больше, чем за все время, что я здесь работала. У кого вообще сейчас было время, чтобы проверять, что там, в разделе «Генриетта Поможет»? Кэтлин на больничном. Никто не заметит, если колонка будет выглядеть несколько иначе, чем обычно. Нельзя бросать эту девушку в беде. Кем бы она ни была, я сделаю для нее все. Как для своей лучшей подруги. Безумная затея. Но до сих пор никто так и не заметил подвоха с письмами. Просто безумная. Да и что вообще случится? Я и так скоро уволюсь. Кажется, я сошла с ума. Сердце бешено стучало в груди, когда я вложила письмо и свой ответ в большой конверт, подписав «Для миссис Махоуни, в оформительский отдел. Разместить на первой странице». Совсем спятила. Знакомый гулкий голос прогудел, кажется, из коридора: – МИСС ЛЕЙК? ЕСТЬ ЗДЕСЬ КТО-НИБУДЬ? Словно сирену включили в пустом зале. – Уже иду, миссис Бёрд, – я приготовилась к очередной порции ее воплей. – КРИЧАТЬ СОВСЕМ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО, – крикнула она. Положив конверт, предназначавшийся миссис Махоуни, в лоток внутренней почты и убеждая себя, что все пройдет, как по маслу, я поспешила на зов сирены. Глава 25 Я – Эйлин Тредмур Папка отправилась к миссис Махоуни, а затем в типографию. Если я и сожалела об этом – а я думала об этом каждую ночь, то было уже слишком поздно. Письмо попадет в журнал. Я пыталась отвлечься от этой мысли, как могла, к тому же, спустя две недели и один день своего отсутствия в редакции можно было развешивать флаги – вернулась Кэтлин. Я как раз несла в ее каморку канцелярские принадлежности, когда ее улыбающееся личико появилось в дверях общего коридора. Она взмахнула руками, будто танцевала джаз, и прошептала «Привет». Ее горло все еще болело, но она вновь была с нами. Я давно так не радовалась. – Кэт, как я рада тебя видеть! – я заключила ее в объятия. Наконец-то вернулась моя подруга, и ее работа, которую взвалила на меня миссис Бёрд, была совершенно ни при чем. Мне так ее не хватало! Редакция прямо-таки осиротела без нее. – Пока ты болела, миссис Бёрд была все равно что злющий медведь, – сообщила я ей. – Но она поминала тебя добрым словом. Это был комплимент, но Кэтлин перепугалась. – Да не переживай, все хорошо, – успокоила я подругу. – Она говорила, что ты соображаешь, что к чему, и получше всех нас, вместе взятых. – Ничего себе, – прохрипела Кэтлин. Услышать подобное от начальницы для нее было сродни чуду. – Думаю, без тебя она соскучилась, – улыбнулась я, зная, что миссис Бёрд скорее бросится под автобус, чем признается в этом. Кэтлин была неимоверно довольна собой, и вполне заслуженно. За все время ее отсутствия я дважды спрашивала капитана Дэвиса, есть ли какие-то новости о моем переводе на полную занятость. Их не было, и это пугало меня. Несколько раз я навещала Кэтлин во время болезни, но видеть ее здесь, на работе – совсем другое дело, и настроение мое сегодня было лучше, чем когда-либо за последние несколько недель. Мы с ней болтали в коридоре. Вчера миссис Бёрд отослала меня с очередным Важным Поручением, заключавшимся в том, что в «Фортнум и Мейсон» я должна была разыскать масло в жестяной упаковке. Военной корреспонденткой здесь и не пахло, и я всячески приукрасила свои похождения, чтобы позабавить Кэт, и она подумала, что у меня все хорошо. Я как раз дошла до сценки, в которой одновременно играла роль двух клерков, мужчины с попугаем и свою собственную, когда неожиданно вовремя пришел мистер Коллинз, и Кэт настояла на том, чтобы я пересказала все с самого начала. Я с усердием принялась за дело, и в редакции впервые за долгое время раздавался искренний громкий смех. Ни Кэтлин, ни мистер Коллинз еще не успели переодеться. Размахивая новеньким сшивателем для пущего эффекта, я подбиралась к развязке. – И он отвечает: «Я так не считаю, а ты, Морин?» – закончила я с блеском, и мои коллеги снова расхохотались.