Драконья гавань
Часть 6 из 15 Информация о книге
Джерд откинула с лица светлые волосы: — Грефт, ты плетешь из грез такую чудесную паутину! Ты рассуждаешь так, будто нас тут сотни человек, ищущих пристанища, а не жалкая горстка, чуть больше дюжины. Ты говоришь «защитить свое будущее». Какое будущее? Нас слишком мало. В лучшем случае мы можем надеяться на сносную жизнь для нас самих. Мне нравится ход твоих мыслей, почти всегда, когда ты рассуждаешь о новых правилах для новой жизни. Но порой ты похож на ребенка, забавляющегося с деревянными игрушками и называющего их своим королевством. — Разве это плохо? То, что я хотел бы стать королем? — спросил он, склонив голову набок, и улыбнулся загадочно. — А королю может понадобиться королева. — Тебе никогда не стать королем, — сурово отрезала она, и в голосе ее звучало пренебрежение. Однако ее руки говорили, что осуждение на словах было неискренним. Тимара с изумлением наблюдала, как Джерд схватила Грефта за плечи обеими руками и перекатилась на спину, увлекая его за собой. — Хватит болтовни, — объявила она. Одной рукой она обхватила юношу за шею, заставила его наклониться ближе. Тимара смотрела. Хотя не собиралась этого делать. Она вовсе не решала остаться. Но когти глубоко впились в древесную кору, удерживая ее на месте. Нахмурив брови, Тимара смотрела во все глаза, не обращая внимания на насекомых, обнаруживших ее и теперь гудевших вокруг. Она видела, как совокупляются животные, как самец птицы топчет самку. После нескольких порывистых движений и трепета все вскоре заканчивалось, и порой казалось, что самка едва замечает происходящее. Родители никогда не говорили с Тимарой об этой стороне жизни, поскольку для нее и ей подобных она запретна. Всякое любопытство на эту тему сурово пресекалось. Даже ее обожаемый отец предупреждал: «Тебе могут встретиться мужчины, которые попытаются злоупотребить твоим расположением, прекрасно понимая, что хотят запретного. Не доверяй мужчине, если он добивается большего, чем рукопожатие при встрече. Тотчас же уходи и расскажи мне». И Тимара верила отцу. Ведь он же ее отец, он хочет, как лучше для нее. Никто не посватается к ней. Всем известно: если человек, сильно отмеченный Дождевыми чащобами, производит на свет детей, они либо рождаются настоящими уродами, либо просто не способны выжить. Таким, как она, нет смысла вступать в отношения. Пища, которую она съест за время беременности, пока не сможет охотиться или собирать плоды, трудности, ожидающие ее тело при рождении на свет ребенка, который почти наверняка умрет… нет! Запасы в Дождевых чащобах всегда оставались скудны, а жизнь — тяжела. Никто не вправе тратить, не производя. У торговцев так не принято. Вот только отец нарушил это правило. Он рискнул ради нее, понадеявшись, что она сумеет тянуть свою лямку. И она справилась. Так, возможно, правила не всегда непогрешимы… Неужели прав Грефт? Возможно ли, чтобы любые правила, придуманные одними людьми, другие могли изменить? Может, они не настолько обязательны, как она привыкла считать? Парочка под деревом, похоже, вообще не думала ни о каких правилах. И по-видимому, им требовалось гораздо больше времени, чем спаривающимся птицам. Они постанывали, негромко вскрикивали от наслаждения, отчего у Тимары по спине пробегали мурашки. Когда Джерд выгнулась дугой, а Грефт принялся медленно целовать ее груди, отозвалось все тело Тимары, приведя ее в изумление и смятение. Свет мерцающими волнами омывал чешуйчатые тела, двигающиеся в едином ритме. Грефт бился о Джерд всем телом и, казалось бы, не мог не причинять ей боль, однако девушка лишь извивалась под ним, потом вдруг стиснула его ягодицы и, еще ближе притянув к себе, замерла. А затем приглушенно застонала. Мгновением позже Грефт обмяк поверх нее. Еще долго они лежали так, не шевелясь. Тяжелое дыхание юноши постепенно выровнялось. Он повернул голову и слегка приподнялся на руках, нависая над Джерд. Та, в свою очередь, лениво протянула руку, чтобы убрать с глаз пряди пропотевших волос. Она медленно улыбнулась, глядя вверх, на него. И вдруг ее глаза широко распахнулись, взгляд скользнул мимо Грефта и уперся в Тимару. Джерд вскрикнула и запоздало схватилась за сброшенную одежду. — В чем дело? — требовательно спросил ее любовник, скатываясь с нее и поднимая взгляд к небу. Но Тимара была уже в двух деревьях от них и бежала дальше. Она перепрыгивала с ветки на ветку, проворная, словно ящерица. Сзади донесся голос Джерд, взлетевший в гневной жалобе, а затем ее ошпарил смех Грефта. — Вероятно, она никогда не осмелится на большее, чем смотреть, — звучно заключил он, и Тимара не сомневалась, что эти слова предназначались для нее. Она бежала, а слезы жгли ей глаза, и сердце тяжело грохотало в груди. Седрик стоял в одиночестве на палубе «Смоляного» и глядел на берег. Не было похоже, чтобы кто-нибудь собирался сегодня отправляться дальше. Вместо этого Лефтрин суетился над исходящим паром ведром, готовя какое-то снадобье для драконов. Седрик встревожился, увидев, что большинство драконов и их хранителей собрались вокруг лежавшей ничком Медной. Он ни в чем не виноват. Животное было больным уже тогда, когда он впервые его увидел. Седрик в беспокойстве гадал, не оставил ли там каких-нибудь следов. Он вовсе не хотел причинить ей вред — только взять то, в чем так отчаянно нуждался. — Прости, — пробормотал он тихо, сам не зная, перед кем извиняется. Лефтрин присоединился к хранителям, сгрудившимся вокруг больной драконицы. Седрику не было видно, что они делают теперь. Она мертва? Хранители и другие драконы стояли плотной стеной. Чем они там занимаются? Внезапно Седрик вскрикнул и согнулся вдвое, держась за живот. Все его внутренности сжимались в чудовищных спазмах. Он упал на колени, затем завалился на бок. Боль была такой сильной, что он не мог даже позвать на помощь. Впрочем, ему все равно никто не помог бы. Все ушли на берег хлопотать над драконами. Казалось, кто-то вырывает ему из тела кишки. Седрик обхватил живот, но никак не мог укрыться от муки. Он зажмурился, когда мир вокруг него начал вращаться, и потерял сознание. Седьмой день месяца Молитв, шестой год Вольного союза торговцев От Детози, смотрительницы голубятни в Трехоге, — Эреку, смотрителю голубятни в Удачном Три отправленные сегодня птицы несут приглашения на свадьбу от семьи торговца Дэлфина. Список адресатов в Удачном прилагается. Если какая-нибудь из птиц подведет, пожалуйста, проследи, чтобы копия приглашения была доставлена каждому. Свадьба уже скоро, и с доставкой надо поспешить. Эрек, позаботься о том, чтобы приглашения были доставлены как можно скорее, а не то, боюсь, гости поспеют не к свадьбе, а к рождению ребенка! Традиции в Трехоге соблюдаются уже не так строго, как раньше. Кое-кто винит в этом татуированных, но эта пара родилась и выросла в Дождевых чащобах! Детози Глава 2 Коварные течения Гест нависал над Седриком, глядя на него сверху вниз, и его красивое лицо искажала презрительная усмешка. Он с досадой покачал головой: — У тебя ничего не выходит, потому что ты плохо стараешься. Когда доходит до дела, ты вечно пасуешь перед трудностями. В сумраке тесной каюты Гест казался крупнее, чем на самом деле. Он был обнажен по пояс, и темный треугольник густых курчавых волос на груди обрамляли широкие плечи и мышцы тренированного тела. Живот над ремнем элегантных брюк был плоским и твердым. Седрик смотрел на него с вожделением. И Гест это знал. Он засмеялся коротким низким и злым смешком и снова покачал головой. — Ты ленив и слаб. Ты не пара мне и никогда не был. Сам не понимаю, почему связался с тобой. Наверное, из жалости. Ты стоял там, такой слезливый и робкий, и твоя нижняя губа дрожала от одной мысли о том, чего ты никогда не получишь. О чем ты даже не осмелишься попросить! Вот мне и захотелось просветить тебя, — сипло засмеялся Гест. — Что за пустая трата времени… Ты больше не представляешь никакого интереса, Седрик. Учить тебя мне больше нечему, а ты меня никогда не мог ничему научить. Ты же всегда знал, что однажды этот день настанет! И он настал. Ты мне надоел. Меня утомил и ты сам, и твое нытье. Мне опостылело платить тебе жалованье, которого ты едва ли заслуживаешь, надоело, что ты живешь за мой счет, словно пиявка. Ты презираешь Реддинга, верно? Но скажи, чем ты лучше его? У него, по крайней мере, имеется собственное состояние. Он хотя бы может сам за себя платить. Седрик зашевелил губами, пытаясь ответить. Пытаясь рассказать ему, что все же совершил кое-что значительное, что драконья кровь и чешуя сделают его богачом и он будет счастлив разделить свое состояние с Гестом. «Не бросай меня, — хотел сказать он. — Не рви со мной сейчас, не связывайся с другим, когда меня нет рядом, когда я не могу хотя бы попытаться тебя переубедить». Его губы двигались, горло напрягалось, но звук никак не мог прорезаться. Только капли драконьей крови стекали по подбородку. И было уже слишком поздно. Явился Реддинг. Реддинг с его пухлыми, как у шлюхи, губками, короткопалыми ладошками и сальными золотыми локонами. Реддинг стоял рядом с Гестом, легонько поглаживая пальцем его обнаженное предплечье. Тот обернулся к нему с улыбкой. Внезапно прикрыл глаза в так хорошо знакомой Седрику манере, словно падающий на добычу ястреб, накинулся на Реддинга и поцеловал его. Теперь лица Геста не было видно, зато растопыренные пальцы Реддинга, словно морские звезды, распластались по его мускулистой спине, притягивая к себе. Седрик пытался закричать, так что даже горло заболело от напряжения, однако изо рта его не вырвалось ни звука. Они обидели тебя? Мне убить их? — Нет! Звук прорвался внезапным криком. Седрик дернулся и проснулся на влажной от пота постели в маленькой душной каюте. Вокруг все тонуло во мраке. Ни Геста, ни Реддинга. Только он сам. И маленькая медная драконица, которая настойчиво тычется в стены его разума. Он смутно ощущал ее вопрос, ее бестолковую тревогу за него. Седрик отмел мысленную связь, крепко зажмурился и зарылся лицом в сверток, служивший ему подушкой. «Просто скверный сон, — сказал он себе. — Всего лишь кошмар». Но этот кошмар был из тех, что слишком похожи на правду. Когда Седрик падал духом, он порой задумывался, не захотел ли Гест на некоторое время избавиться от него. Возможно, его выступление в защиту Элис дало Гесту долгожданный повод отослать его подальше. Усилием воли Седрик мог воскресить в памяти те времена, когда между ними все еще только начиналось. Его привлекали спокойствие и сила Геста. Порой в его крепких объятиях Седрику казалось, будто он наконец-то нашел безопасное убежище. И сознание того, что это убежище существует, придавало ему сил и смелости. Даже отец заметил перемену в нем и сказал, что гордится человеком, которым становится сын. Если бы он только знал!.. Когда же сила Геста из убежища превратилась для него в тюрьму? Когда на смену уюту и защищенности пришел страх, что она обернется против него? Как же он не заметил, насколько все изменилось, насколько Гест перекроил его самого? Да все он заметил. Все он понимал. Однако же слепо ковылял дальше, подыскивая оправдания жестокости и пренебрежению Геста, виня в размолвках себя самого, притворяясь, будто все еще может вернуться на круги своя. А было ли когда-нибудь все так уж прекрасно? Или он сам обманывал себя напрасными мечтами? Седрик перекатился, упал на подушку и закрыл глаза. Он не станет думать о Гесте и о том, что их некогда связывало. Он не станет раздумывать над тем, во что превратились их отношения. Даже нарисовать в воображении, как у них все будет хорошо, и то не получалось. Должна же быть какая-нибудь мечта получше. Знать бы еще какая… — Ты не спишь? Он спал, но уже проснулся. В приоткрытую дверь каюты Седрика проникал свет. Обрисованный им силуэт наверняка принадлежал Элис. Ну конечно… Седрик вздохнул. И словно этот вздох послужил приглашением, она вошла в каюту. И не закрыла за собой дверь. Прямоугольник света упал на пол, озарив сброшенную одежду. — Здесь так темно, — извиняющимся тоном произнесла Элис. — И душно. Здесь воняет — вот что она постеснялась сказать. Седрик уже трое суток почти не выбирался из каюты, а когда все-таки выходил, ни с кем не разговаривал и старался поскорее вернуться в постель. Дэвви, ученик охотника, приносил ему еду, а спустя время забирал обратно. Поначалу Седрик не чувствовал голода из-за боли. А теперь был слишком подавлен, чтобы есть. — Дэвви говорит, тебе вроде бы стало получше. — Не стало. Почему она не может просто уйти? Он не хочет с ней разговаривать, не хочет ни с кем делиться своими тревогами. Хватит с него Дэвви, который докучает ему вопросами и рассказами о собственной ничем не примечательной жизни. С чего он вообще взял, будто в свои тринадцать успел совершить нечто, интересное кому-то, кроме него самого? Все уклончивые рассказы мальчишки, похоже, подводили к одной и той же мысли, которую слушатель никак не мог уловить, а сам он — толком изложить. Седрик подозревал, что Карсон подсылает ученика шпионить за ним. Он дважды просыпался и обнаруживал, что охотник молча сидит у его постели. А один раз, вырвавшись из кошмара, Седрик открыл глаза и увидел его товарища, Джесса, рядом на полу. Седрик понятия не имел, с чего все трое так им заинтересовались. Если только не разгадали его тайну. По крайней мере, мальчишку он мог прогнать из каюты, и тот слушался. Вряд ли этот прием сработает с Элис, но Седрик все-таки решил попробовать. — Просто уйди, Элис. Когда я буду готов видеть людей, то выйду сам. Вместо этого она прошлась по каюте и уселась на сундук. — Мне кажется, тебе не стоит столько времени проводить в одиночестве, ведь мы так до сих пор и не поняли, из-за чего ты так заболел. Пальцы ее рук сплелись на колене, словно клубок змей. Седрик отвел взгляд. — Карсон говорит, что я отравился. Съел что-то не то. Или выпил. — Звучит разумно, вот только мы все ели и пили то же самое, что и ты, а кроме тебя, никто не пострадал. Был один напиток, который она не пробовала. Седрик отмел эту мысль. «Не думай ни о чем, что может выдать тебя или заставить звучать в голове те, чужие мысли». Элис он не ответил. Она уставилась на свои руки. — Прости, что втянула тебя в это, Седрик, — начала она, с трудом выдавливая из себя слова. — Прости, что в тот день вызвалась помочь драконам, не спросив тебя. Ты мой друг и был мне другом много лет. И вот теперь ты болен, а поблизости нет ни одного настоящего врача. Она на миг умолкла, явно пытаясь сдержать слезы. Странно, как мало его это волновало. Наверное, если бы она знала, какая опасность угрожает ему на самом деле, и ее это тревожило, он бы с бóльшим сочувствием следил, как ее пожирает чувство вины.